Дом без номера

      Макс вернулся в себе домой около полудня. Включил музыку, вывернув громкость в колонках почти на полную мощность. Открыл все окна и начал прибираться. Вымыл пол, стёр пыль. Разложил вещи по местам. Пошли они. Они мне ничего не сделают. И они мне не нужны. Я сам справлюсь. Сам соберу группу, какую хочу. Найду работу. Ника. Ника невероятная. Никино лицо теперь перед глазами, ее голос в голове не даёт рухнуть в меланхолию. В дверь звонят. Макс посмотрел в глазок. Ах так. Уже припёрся. Оно и к лучшему. Сейчас я тебе всё выскажу. Он распахнул дверь и встал на пороге, глядя поверх Алекса. Готовясь парировать на его нравоучения и циничным стебом отвечать на его менторский тон. — Прости меня. — мягко сказал Алекс вместо приветствия. Макс так и не привык к его непредсказуемости и отсутствию всяких человеческих шаблонов. Ни самодовольства, ни жёсткости, ни тени упрека не было в нем сейчас. Он открыто и спокойно смотрел в глаза Максу, и Макс не мог найти ни единой причины, чтобы не впустить его. Макс посторонился, впуская Алекса. — О, какой у тебя порядок! — с восхищением произнес Алекс. — кофе угостишь? Наглость какая-то, подумал про себя Макс, но почему-то пошел на кухню варить кофе. Предложить Алексу растворимый казалось чем-то диким. Пока Макс стоял у плиты над туркой, не спуская с нее глаз, Алекс подошёл к окну и выглянул во двор. Уже сгущались осенние сумерки, и город зажигал огни. Макс оглянулся — Алекс стоял за его спиной, опираясь руками о подоконник, в полупрофиль к нему, и в его глазах, отражавших свет сумерек и фонарей, застыла какая-то мечтательная, тихая грусть пополам с вызовом. У Макса что-то дрогнуло глубоко в груди. Он вспомнил тот вечер, когда, касаясь виском его виска, вдыхая его запах и оживая в его тепле, пережил свой странный катарсис. То ощущение не отпускало и теперь, и Макс с досадой сознался себе в этом. — Странно, — сказал Алекс, — свет над входом в парадную включился и почти сразу погас. До самой середины двора ничего не видно. — Может, для тебя это и странно, — раздражительно проговорил Макс, — а здесь это нормальное явление. Ты, кстати, зачем пришел? — Попросить прощения. Попросить тебя вернуться. — Зачем? Чтобы ещё какой-нибудь твой дружок сожрал меня? Высосал, как бутылку пива? — Какая-то не очень точная метафора, — задумчиво произнес Алекс, но тут же сменил тон. — Это больше не повторится, Макс. Обещаю. Со мной ты в полной безопасности. Макс усмехнулся. — Ага, пока ты сам не надумаешь меня сожрать. — Это совершенно невозможно, Макс. — Почему? Ты же не человек. Почему какая-то инфернальная тварь должна вызывать у меня доверие? — Смелый, сильный мальчик. — Я не ма… — Я не всегда был инфернальной тварью, Макс. Я когда-то был человеком. Не важно, сколько лет прошло. Для меня это константа. Мое тело, физическое и энергетическое, не такое как у людей. Но внутри я остаюсь собой. Мне сложно тебе объяснить. Долгая история. Макс разлил кофе по чашкам и плюхнулся на табуретку. — А я никуда не тороплюсь. Давай. Снизойди до меня, смертного, расскажи о себе хоть что-то. Тогда я может и вернусь. Ты ведь твердо настроен вернуть меня? — Да. — покладисто сказал Алекс, глядя Максу прямо в глаза.- Хорошо. Я тебе расскажу. Слушай. Только не перебивай. Все вопросы потом. — Он отпил кофе и заправил за ухо светлую прядь, глядя вниз перед собой и собираясь с мыслями. — Это было в двадцатом году. Я приехал сюда, к себе домой. Пробрался сюда правдами и неправдами, чтобы увезти с собой сестру. Она была учительницей в немецкой школе. А я тогда был в Добровольческой армии. В Крыму. Союзники бросили нас, силы были на исходе. Мы уже начинали понимать, что красные рано или поздно возьмут Перекоп, и тогда останется только бежать. Я не мог уехать без сестры. И вот я выпросил себе короткий отпуск и долго, мучительно долго добирался сюда. Я нашел свой дом пустым и разоренным. В комнатах на полу среди раскуроченной мебели, разбросанных вещей и разорванных книг спали какие-то оборванцы. В комнатах моих родителей жил красный комиссар. Я потребовал сказать мне, где моя сестра. Он радостно заулыбался, когда я назвал свое имя. Я ждал, а он молчал и улыбался. Держал паузу, не сводя с меня внимательных глаз. Его звали Самуил Корицкий. Это был приземистый, сбитый и подвижный человек с непроницаемым землистым лицом и мечтательными, масляными глазами навыкате. С почти сладострастным придыханием он сообщил мне, что гражданка Брюгге находится в чека по обвинению в контрреволюционной подпольной деятельности, и что он лично препроводил ее туда после ареста. В это время он сидел, развалившись в кресле в кабинете моего отца и пил чай из моей чашки. Чека находился в элегантном особняке на одной из тихих улиц. Раньше этот особняк принадлежал богатой купеческой семье, владельцам текстильной мануфактуры. Я пришел туда ранним вечером. Кавардак внутри стоял страшный. Толпились какие-то люди, пахло грязным телом и ещё чем-то, похожим на запах сырого мяса. Часа через три ожидания мне удалось узнать, что моя сестра расстреляна по приговору особой тройки, и что я могу забрать тело. Я отрешённо думал, где мне нанять повозку. Бодрая красноглазая старушка в кирзовых сапогах, гимназической шинели и роскошной модной шляпке с пером провела меня во двор особняка. Бородатый дворник смывал с отмостки у стены бурые пятна и подтёки. Вдвоем со старушкой они проводили меня в подвал. В тот момент я не думал о себе. Я знал, что хожу по лезвию. Врангелевский офицер, под видом штатского пришедший в самое жерло ада. Я не буду говорить тебе, Макс, что я увидел в том подвале. Скажу лишь, что тела сестры найти не удалось, и что, оказавшись на улице, я сполз по стене на мостовую, и меня долго рвало, прежде чем я кое-как поднялся и поплелся на вокзал. До вокзала я не дошел. Упал на пустыре за рыночной площадью, лицом в пыль, и разревелся. Я не мог успокоиться, наверное, часа полтора. Со мной случилась истерика. А когда я затих, то продолжал лежать, даже не знаю, как долго. Стемнело. Мыслей в голове не было. Мне было все равно, что со мной будет. Пока я лежал, мне пришла лишь одна мысль — сжечь свой дом вместе с Корицким. Я поднялся, раздумывая, где в этот час можно раздобыть керосин. В доме, наверняка, ничего не осталось. Я плохо соображал. Решил дойти до слободы, а там поискать кого-нибудь из соседей. Я плелся в темноте по своей улице, а во всех окнах было темно. Остановился у своего дома. На втором этаже шла пьянка — слышались разухабистые песни и похабный хохот. Я подёргал дверь в цокольный этаж, и, к моему удивлению, она открылась. Внутри, само собой, был полный хаос. Винный погреб разграблен, деревянные стеллажи разгромлены, кругом осколки и мусор. В дальнем углу, под обломками, я всё-таки отыскал пыльную бутылку керосина. Спички у меня были. Я вышел на улицу. Мысленно попрощался со своим домом и стал плескать керосином под дверь и в приоткрытые темные окна, тихо перебираясь по карнизу от окна к окну. Полил крыльцо. Спустился и вытащил спички. Подумал и подпёр дверь поленом. Зажёг спичку. Вдруг кто-то задул ее, перегнувшись мне через плечо. Кто-то стоял позади меня в темноте. Я обернулся. Это был кто-то высокий, одетый в пальто и темную шляпу. Лица я не видел. Он заговорил. — Карьера Герострата, конечно, вещь соблазнительная, молодой человек. Но поверьте мне, дом ни в чем не виноват. Он переживет своих нынешних обитателей и, кто знает, может быть, ещё пригодится вам. Разрушать дом из мести тому, кто его у вас отнял — это месть себе, а не ему. А Корицкий ещё встретится со своей судьбой. Не сомневайтесь. — Вы кто такой? — спросил я. — Пойдёмте, — ответил он, — мне есть что предложить вам. Алекс замолчал и задумчиво помешал кофе. Макс будто очнулся — пока Алекс рассказывал, картины его воспоминаний вставали перед Максом фантастическими цветными проекциями. Алекс продолжал. — Его звали Бенедикт Алонсо ди Тройа. Когда мы вошли в полутемный трактир и сели за стол, он снял шляпу, и я смог рассмотреть его. Он был похож на испанского дожа со старинных портретов. Собственно, он им и был когда-то, как я узнал позже. Он рассказал мне об ауре и ауриках. Прямо и просто, как будто это было что-то совершенно будничное. Потом положил свою ладонь на мою, и я увидел, как по грязному помещению кабака, где мы сидели, в облаке лёгкого сияния к нам идёт моя сестра. Я остолбенел. Она села рядом со мной на скамью и поцеловала меня. Я почувствовал ее тепло и только смог прошептать: «Луиза!» Она погладила меня по щеке и, спокойно глядя на меня своими ласковыми глазами, сказала: «Не плачь обо мне, Алекс.» И исчезла. А я сквозь слезы уставился на вытянутое, строгое, точно выточенное из мрамора, лицо ди Тройи. Я не мог произнести ни слова. Он успокаивающе кивнул. — Я предлагаю вам власть над пространством, временем и величайшей тайной жизни в обмен на небольшую услугу. — сказал он. Макс вздрогнул, услышав последнюю фразу, и облокотился о стол, придвигаясь к Алексу. — Продолжай, пожалуйста! — нетерпеливо попросил Макс.