Все как всегда

Все как всегда. Ароматный, немного терпкий, не слишком горячий напиток в изящной фарфоровой чашечке. Кажется, этот напиток называется чай. Мой день начинается именно с него. Я благодарно принимаю из рук Франкенштейна чашку, усаживаюсь на диван в гостиной, и медленно потягивая чай, жду. Чего именно? Шагов за спиной. Сонного сопения. Возни на кухне. И вновь шагов за спиной. Он встает последним, и уходит первым. Небрежно роняет "Доброе утро", и скрывается за входной дверью. Но не потому, что не хочет разговаривать, а потому, что не хочет навязываться. Он до сих пор считает себя гостем. Я не знаю, как его зовут. Пробовал проникнуть в его сознание, дабы среди бесполезных сейчас воспоминаний, найти что-то похожее на его имя. Не нашел. Он не знает своего имени. Никогда не знал. А называть его М-21, мне не хочется. Поэтому втайне от всех, и от себя самого, я называю его Своим. Непокорный. Умный. Сердитый. Везде чужой. Он принадлежит мне, и сам того не зная, разбудил спавшие веками чувства. Не улыбается, но я вижу его улыбку. Что появляется случайно, стоит лишь заметить на себе его пристальный взгляд. Виноватая, смущенная, мимолетная. Она заставляет мое сердце биться так, будто и не было этих прожитых мною веков. Хотя, нет. Эти чертовы века оставили свой след. Я непроницаем. Холоден. Спокоен. И он совсем не догадывается, что взрывается во мне от его едва заметной, но такой нужной мне, улыбки. Все как всегда. Я неторопливо допиваю чай, и иду в гардеробную. Сажусь в кресло и долго вглядываюсь в белоснежную форму школы Е Ран. Зачем? Я и сам не знаю. Просто жду. Жду, когда он дойдет до школы, чтобы не идти за ним. Чтобы не чувствовать его смущения и неловкости, хоть он их умело скрывает. Я просто хочу, чтобы он чувствовал себя свободным. Но, как это не просто - подарить свободу тому, кого ни с кем не хочешь делить. Я думаю об этом все то время, что иду рядом с болтающим о чем-то Франкенштейном. Думаю об этом, когда пересекаю школьный двор, ловя на себе заинтересованные взгляды, и слыша восхищенные вздохи за спиной. Но, я забываю об этом подумать, когда вижу его. Вернее то, что позади него - стайку взбудораженных девчонок, что неотступно следуют за ним до начала уроков. Разумеется, он даже не обращает на них внимания, но знает о их присутствии. Я вижу это в его мыслях, и искренне радуюсь тому, что они его не интересуют. Пока не интересуют. Что будет потом, когда ему захочется с кем-то близости, даже думать не хочу. Почему? Потому, что считаю его своим. Все как всегда. Долгие уроки. Мне интересно. Многое узнал. Многому научился. Люди - странные существа. Но они мне нравятся. Я чувствую себя живым рядом с ними. Чувствовал. Что-то изменилось. И это изменилось с его появлением. Все уроки я только тем и занимаюсь, что слушаю его. Ненавязчиво прикасаюсь к его сознанию. Ловлю теплый огонек его тела. Слушаю стук сердца. Не его сердца. Моего. Давно оно уже так сильно не билось. А после обед. Шумные Ик-Хан и Шинву. Застенчивая Юна. Друзья. Забавное это слово. У меня не было друзей, ведь я - Ноблесс. Высший ноблесс. С такими не дружат. Таких боятся. Уважают. Презирают. Но, не дружат. А я всегда хотел чего-то подобного. Обычных, человеческих отношений. Иногда, смотря на то, как они тянутся ко мне, как легко принимают меня за своего сверстника, мне становится грустно. Ведь мне суждено их всех пережить. Они, как яркие вспышки теплых искр, что греют мою застывшую от прожитых веков душу. Поэтому я и люблю людей. Вот этих вот людей, что сейчас заботятся обо мне, как о друге. Все как всегда. Мы шумной толпой идем домой. Странно, а ведь я действительно считаю дом Франкенштейна своим домом. Местом, где мне уютно, хоть это вовсе не родовое поместье. Мой преданный друг и слуга будет вновь роптать на крошки и беспорядок. Шинву и Ик-Хан весело праздновать победу надо мной в очередной игровой баталии, а девочки болтать о своем, яркими огоньками вспыхивая от невзначай брошенного на них взгляда. В этой неугомонной компании я практически перестаю думать о нем. Рядом Шинву кричит что-то о том, что он едва ли не мастер по игровым боям, а Ик-хан забавно ему вторит. Франкенштейн с перекошенной улыбкой косится на крошки от чипсов под столом, и Регис, что с невозмутимым видом косится туда же. Нет только его. Но, я не беспокоюсь. Привык. Бросаю мимолетный взгляд на часы, что висят на противоположной стене, и вновь тянусь через весь город к нему. Прислушиваюсь. Хоть мне и стыдно. Стыдно за это вмешательство. Ведь он так упорно бежит от любого контроля. Но, не притрагиваться к нему я не могу. Еще немного. Несколько ударов собственного сердца, и дверь открывается, привычно пискнув электронным замком. Этого никто не слышит. На это никто не обращает внимания. Все слишком обычно. Он проходит в гостиную, снимает пиджак, и я, затаив дыхание, стараюсь не смотреть на него. А ему очень идет этот костюм. Черный галстук, который он устало ослабляет. Белая рубашка, верхние пуговицы которой он расстегивает с неслышным вздохом. Он изменился с нашей первой встречи. И даже Регис, что все так же называет его неэлегантным, на миг прикусывает губу у уголка рта, мельком взглянув на него. Он скорее покончит с собой, чем признает всю силу его привлекательности. Хотя давно уже засматривается на него. А я едва заметно улыбаюсь, отмечая с удивительным наслаждением то, что он так и не заметил горящего взгляда мальчишки – ноблесс. Все как всегда. Он, поздоровавшись со всеми, скрывается в своей комнате. Ну а мне еще какое-то время приходится наслаждаться вечером без него. Ребята расходятся, шумно распрощавшись со всеми, и проорав свое весомое «До завтра» отсутствующим в этой комнате. И в воцарившейся тишине я вновь слышу его шаги. Тихие. Неторопливые. Осторожные. Он, уже переодевшись в свою обычную одежду, что лишь подчеркивает все достоинства его фигуры ничуть не хуже, чем костюм, собирает со стола тарелки и относит их на кухню. Регис помогает ему, убирая учиненный Шинву и Ко беспорядок. А я жду. Жду, когда отгремят тарелки. Когда стихнет шум воды. Когда он сядет напротив меня, принеся всем чаю. Когда Регис и Сейра сядут рядом со мной. И все начнется с начала. Разговоры. Обсуждения. Рассказы. Но, нет. Вы вновь сцепляетесь с Регисом. Я даже успеваю упустить из вида то, что на этот раз стало предметом вашего с ним спора. Мальчишка не уступает ему в ядовитости высказываний. Но все чаще провоцирует только для того, чтобы не видеть его отчуждения. Ему нравится твое внимание. Пусть даже и такое. Но, от чего-то, я не могу привычно, почти незаметно улыбнуться. Я не вижу Региса, однако, его взгляд…Он другой. Не такой, как обычно. И мне это не нравится. Совсем не нравится. В нем азарт, решимость, и…надежда? Да, все верно. Надежда. Ландегрэ намеренно сводит ваш с ним спор к более эмоциональному. Более вспыльчивому. Более наглому. Зачем? Я не лезу в его мысли. Могу. Но, не хочу. Я уже знаю, что там могу прочесть. Он фыркает. Громко. Иронично. Бросает что-то колкое, и уходит. Но, Регис не собирается сдаваться. Он все уже для себя решил. И ему нужен был только повод. Повод остаться с ним наедине. И он ему только что его предоставил. -А из мальчишки выйдет неплохой стратег, - думаю я, невольно хмурясь, и с излишней резкостью ставя чашку на стол. -Мастер? – заметив мое недовольство, тихо спрашивает Франкенштейн, буравя меня озадаченным взглядом. Но я молчу. Мне нечего сказать. Разве я могу поддаться этим глупым, человеческим чувствам. В конце концов, у меня есть гордость. Аристократическая сдержанность, и невероятная сила воли. С веками выработалось. Однако…все это готово разлететься в клочья, ведь за Регисом захлопнулась балконная дверь. И мне не нужны мои телепатические способности, чтобы понять, что там кроме тебя и его никого больше нет. И все-таки, я молчу. Мой задумчивый, сосредоточенный и хмурый вид явно не радует не Сейру, не Франкенштейна. Но, сейчас мне нет до них никакого дела. И что же ты сделал со мной, модифицированный? Почему я, высший ноблесс, достойный и благородный, хочу рвать и метать, как простой человек. Как уязвленный, и ревнивый любовник. Ну и как я могу сказать Франкенштейну о том, что хочу выволочь Региса и растерзать на глазах у «принцессы»? Я прикрываю глаза ладонью, и незаметно для окружающих вздыхаю. Что-то внутри надрывно плачет, стонет, и пытается кричать. Докричаться до одного модифицированного, что имел наглость проникнуть в душу. Но, я молчу. Никогда еще прежде мне не приходилось испытывать таких чувств. Разве это не называется боль? Разве это не стучит сердце, позорно моля о внимании со стороны одного модифицированного. И что мне делать? Я, древнейшее из всех ныне здравствующих ноблесс, существо, не знаю, как быть. Хочу подарить ему свободу, и никому не отдавать. Хочу прикасаться к нему, и не тревожить своим вмешательством. Определенно, он сведет меня с ума. Все не так. Совсем не так. Дверь распахивается, и смущенный, краснеющий Регис влетает в гостиную. Быстро прощаясь со всеми, желая доброй ночи, мальчишка буквально сбегает в свою комнату, явно теряя остатки самообладания. Сейра следует за ним, демонстрируя по истине величественную сдержанность. -Кажется, мальчишку отшили, - глубокомысленно изрекает Франкенштейн, и со странной, лукавой улыбкой, добавляет, - мастер не желает еще чаю? Я рассеянно киваю, провожая его растерянным взглядом, пытаясь унять непонятный мне еще поток ощущений, и не сразу замечаю то, как один модифицированный садится напротив, и взяв газету, утыкается в нее , опершись локтем о подлокотник дивана. От него пахнет свежестью. Легкой ноткой недавно начавшегося дождя. Тонким запахом туалетной воды, и едва уловимым, немного терпким запахом чая. Весь тот поток ощущений, который я не далее как секунд двадцать назад пытался проанализировать, в одно мгновение пролетает мимо. Кажется, я даже перестаю дышать, а сердце тоскливо замирает, теряясь в этом умопомрачительном сплетении запахов, исходящих от него. Серые, слегка взъерошенные волосы. Полуопущенные ресницы. И едва заметная улыбка на губах, рассеченных шрамом. Я не могу оторвать от них взгляда, и мысли, что блуждают по моему сознанию, похожи на туман. В нем теряются догадки о том, откуда у него этот шрам. В нем тонут желания узнать о нем если не все, то многое. В нем растворяется ощущение всей той нереальности происходящего. Я больше не могу сопротивляться, прикрываясь своей отстраненностью. Слишком жажду услышать ответ на свой вопрос. Слишком сильно хочу удостовериться в его ответе. -Он мне совсем не нравится, - будто прочитав мои мысли, вдруг произносит он, - да и на педофила я не очень-то и похож. И вновь улыбка. Искренняя. Нежная. Теплая. Я едва успеваю оторваться от нее, и заметить его взгляд. Пристальный. Изучающий. Откровенный. От него тепло разливается волнами по телу. И я уже плюю на все свои заморочки с достоинством, и спрашиваю: -Разве имеет значение возраст или пол, если твое сердце неспокойно? ОН с мгновение все так же пристально смотрит на меня, слегка прищуривая серые глаза, и вновь улыбается. Легко. И так же нежно. -Нет. Но, ему все равно ничего не светит. – Откинувшись на спинку дивана отвечает он, вновь бесцельно разглядывая газету, и чуть покусывая губы, - Я никогда не задумывался о подобных отношениях. Тем более с таким, как он. Я не знаю, что такое любовь. Но если можно назвать любовью желание всю жизнь быть рядом только с одним человеком, то мальчишка ошибся вдвойне, выбрав меня. Ведь для этой цели, я выбрал совершенно другого. Что-то внутри обрывается, и глухо ударившись о грудную клетку, падает вниз. Все, чего я сейчас хочу, так этого, чтобы он не смотрел сейчас на меня. Не тревожил мою душу этим странным, тоскливым, долгим взглядом. Чтобы не видел того, как сильно мне хочется закричать, разнеся остатки собственного достоинства в клочья. Но, я не могу. При нем не могу. Все так же оставаясь непроницаемым внешне, я призываю все свои силы, дабы не показать и крупицы той жгучей боли, что буквально разъедает меня изнутри. Я хочу подарить ему свободу, и никому не хочу его отдавать. Так привык считать его своим. Так хочу вновь притронуться к его мыслям, вновь ласково коснутся его чувств. Но не могу. Нельзя. Он не потерпит вмешательства. Сбежит, оставив меня наедине со своей болью, и нежеланием ни с кем им делиться. Я снова промолчу. Дождусь чаю. И выпив его, пожелаю всем доброй ночи и уйду к себе. Оплакивать то, что успело вспыхнуть, и то, что сейчас мучительно гасло, крича о помощи. А потом все будет как всегда…Ароматный, немного терпкий, не слишком горячий напиток в изящной фарфоровой чашечке. Кажется, этот напиток называется чай. Мой день начинается именно с него. Я благодарно приму из рук Франкенштейна чашку, сяду на диван в гостиной, и медленно потягивая чай, буду ждать. Чего? Шагов за спиной. Сонного сопения. Возни на кухне. И вновь шагов за спиной. Я отвожу взгляд, и ни единой мысли о нем не позволяю отразиться на моем лице. Все было слишком наивно. Все было слишком глупо. Да и Франкенштейн что-то задерживается с чаем. Наверное, опять увлекся своими странными опытами. Ну и пусть. Хоть кто-то сегодня будет счастлив. Я смотрю на свои руки, чувствуя как медленно, но верно проигрываю его проницательности. И почему скрыть свою досаду от него я не могу? А может, просто не хочу? Кто знает. Но, точно не я. Он поднимается, кладет газету на край стола, и обогнув диван проходит мимо. Вот и все. Скорей бы все было как всегда. Он не оборачивается, но останавливается. Смотрит куда-то в пол, и вдруг произносит: -Я всю жизнь хочу быть рядом с тобой… В оглушающем стуке сердца я не различаю его шагов. Будто одурманенный, не слышу своих мыслей. Все вокруг за какое-то короткое мгновение вспыхнуло многообразием красок, запахов, звуков. Будто кто-то раскрутил эту застоявшуюся планету. Все, чего я хочу сейчас, так это улыбаться. Улыбаться, не прячась за многовековой маской отчужденности. Жить так, будто не было этих столетий одиночества. Дышать так, будто завтра уже не наступит. Я не сразу замечаю вошедшего с неизменной чашкой чая Франкенштейна. Но, он, кажется, замечает все произошедшие со мной перемены. -Мастер? – поставив чашку передо мной, спрашивает мой друг, не слуга, а всего лишь друг, - Что-то случилось? Я благодарно принимаю его заботу вместе с чашечкой ароматного, немого терпкого напитка, и сделав глоток, едва слышно отвечаю: -Нет. Все как всегда…. Ну и что, что улыбаюсь. Ну и что, что от горделивой молчаливости и холодности и следа не осталось. Ведь все, как всегда. Так, как теперь будет всегда. Задумчиво смотрю на часы, что висят на противоположной стене, и неспешно допив чай, коротко прощаюсь с Франкенштейном, пожелав ему доброй ночи. Меня от того, чего я больше всего желаю в этой жизни, отделяет всего несколько шагов, и пара стен. А чего я желаю? Его. Я не знаю его имени. Пробовал заглянуть в его сознание, пытался разглядеть в нем хоть крупицу утерянных им воспоминаний. Не смог. Впрочем, он тоже не знает своего имени. Никогда не знал. Я не люблю называть его М-21, поэтому я зову его Своим. Ведь он принадлежит мне. И кажется, он об этом знает.