Не та пуля

Утро. Оно, как известно в отдельности нашим героям, а может и вам, добрым не бывает. Немец ещё вчера вечером слёг с температурой, русский недавно встал и пытается каким-либо образом подавить мигрень. Тут вообще не жизнь, а «сказка». Лицо фрица освещают уже солнечные лучи, но им его не пробудить, он только отворачивается от источника света, немного хмурясь. Вскоре ариец полностью переворачивается на другой бок в сторону стены. Фюрер ещё где-то в середине ночи полностью сбросил с себя одеяло, а сейчас лежал, уже укрывшись чуть-ли не до подбородка собственными крыльями. Его не мучал ни один кошмар, снов, как таковых, и не было вообще, что удивительно. Русский стоит, облокачиваясь одной рукой о стол, в другой его руке стакан воды, из которого Союз потихоньку отпивал по маленькому глотку. Тот до сих пор был задумчив и мрачен своим видом, ночью ему то и дело снились тревожные сны, будто предсказания. Над ними-то СССР и думал с того самого момента, когда проснулся. В копилку добавилась новая версия о том, что Рейх может обмануть, так ничего и не рассказав про войну в конце похода на рынок и освобождения от магии любви. Ведь с ним всё возможно, личность лживая, поганая. Но ещё почти немного, и коммунист сможет поверить в то, что виновата тёмная сущность, да вот только не хватает последней детали… Ему нужно, чтобы Третий сказал ему это в лицо, лично, а не в бреду во сне. И эту «награду» можно будет получить как раз-таки только когда всё закончится. Идти на поводу у фрица, да и при чём второй раз для русского было очень сомнительно. Да сейчас их отношения и состоят из одного только напряжения и недосказанности. Блондин же был влюблён, что ещё больше давило на ситуацию. «Мужеложец, » —давно оскорбил бы арийца Союз, но он-то знает, что только сам виноват, перепутав пули. Голова начинает потихоньку проходить, когда Советский умывается холодной водой. Вытеревшись полотенцем, коммунист посмотрел на себя в зеркало, что висело на раковине. Оное тут уже совсем, совсем давно, как и вся мебель в этом домишке, было пыльное до жути. Дунув в сторону отражения, сам не зная, зачем, Советы сразу отвернулся и чихнул, после буркнув себе под нос что-то на подобии «Надо убраться будет как-нибудь», при этом зная, что никакой уборки не будет. СССР по привычке одним быстрым движением поправил волосы, хоть и понимал, что они потом всё равно растреплются, и направился на кухню, чтобы приготовить еду для обоих. Тем временем нацист начинал медленно просыпаться. Тело затекло, голова болела, да и состояние было разбитое, как и у любого болеющего человека. Неохотно разлепив глаза, Рейх оглядел комнату, чуть приподнявшись на локтях. Убедившись в том, что ничего в помещении так и не изменилось, фюрер положил голову обратно на подушку. Услышав чужие шаги, Третий мигом отреагировал на это, закрыв глаза и притворяясь, что ещё спит, так, на всякий случай. Но поняв, что коммунист наоборот отдаляется, диктатор облегчённо выдохнул, но потом понял, что рано или поздно русский всё равно пожалует к нему по какой-либо причине, а, может, и без неё. Сердце до сих пор билось чуть учащённо с того момента, как фриц услышал чужие шаги, тревожность не прошла, и тот был в напрягающем ожидании Советского. Прошло уже приличное количество времени, за которое ариец уже успел полностью успокоиться и почти забыть о своих волнениях на счёт Союза, хоть и где-то на дне разума оставался небольшой его слой, который так и хотелось убрать. Нацист даже чуть не умудрился заснуть второй раз, но он опоминался почти в последний момент перед тем, как отбыть в тихое царство Морфея. Пресекнув себя за это, фриц попытался просто лежать с открытыми глазами, а ведь так хотелось их закрыть. Бинты уже начинали натирать, и ариец, с трудом приподнявшись, сделал несколько попыток ослабить тугую затяжку, что в итоге так и не вышло сделать. Сдавшись и разочарованно вздохнув, Рейх лёг обратно, но повторно услышав шаги за дверью комнаты, дергано сжал крылья, посмотрев вперёд каким-то ошеломлённым взглядом, после чего мигом притворился спящим. Русский шёл к Третьему с тарелкой гречневой каши в одной руке, в другой же был стакан воды. Он только на половине пути к комнате Рейха осознал, что обе руки занято и нужно будет каким-нибудь магическим способом открывать дверь. Из-за этой неприятной мелочи настроение стало ещё хуже, так что лучше было не беспокоить его. Вот Союз и стоит у двери, которую он где-то с попытки четвёртой смог открыть с помощью локтя. Это было достаточно быстро, что ни могло не радовать. Войдя в помещение, Советы посмотрел на фюрера. Тот и правда похож был на спящего, но это только с первого взгляда. Вздохнув, СССР подошёл ближе с мыслью «Всё ещё дрыхнет», не смущающая коммуниста, ведь для больных спать почти круглые сутки—это норма. Поставив тарелку и стакан на тумбу, Союз внимательно разглядывает лицо нациста, после чего довольно и хитро ухмыляется: —Ты-бы ещё мёртвым прикинулся, —с какой-то теплотой, но в то же время и не очень доброжелательным тоном сказал коммунист, взявшись за оба крыла и открыв вид на тело фрица. У этого действия конечно же была причина—Советский хотел просто посмотреть, как там дела с бинтами, не нужно-ли их поменять Но вот Третий, кажется, понял всё совсем по другому. Скидывая с крыльев руки коммуниста, фюрер мигом закрывается обратно. Щёки того приобрели розовый оттенок, что было отменно видно на его бледной коже. —Perverser! (Извращенец!) —буркнул блондин, в добавок обнимая себя, будто замёрз. Сердце так ускоряло свой темп, только перед взором представал изумлённый и возмущённый образ Советов. —Только начало дня, а уже буйный… —недовольно сказал Союз, который был даже немного смущён от сказанного Третьим. —Первое, —начал русский раздражённым объясняющим тоном. —ещё раз от тебя такое услышу—вылетишь из этого дома со свистом. Второе—я просто хотел посмотреть бинты. Так что, давай… —последнее Советский добавил более тихо и скорее для себя, чем для фюрера, опять касаясь его крыльев, говоря этим расправить их. Нацисту ничего не оставалось, кроме того, как послушаться. Боже, как стыдно, фриц только надеялся на то, что скоро это забудется, но с магией скорее всего не выйдет, да и память его богата на такие случаи. А коммунисту очень даже легко выдастся забыть такое недоразумение. Сейчас он осторожно, еле касаясь, осматривал перевязку и тело нациста в целом. Рейх никак не мог установить в себе прежнее состояние, щёки были всё такие же румяные, сердце учащённо билось, в лицо русскому посмотреть было невозможно. Третий ненавидел себя за это, эту чёртову магию, это чувство, которое никак не выдаётся подавить. Через какие-то минуты Советский посмотрел на лицо арийца со словами: —Я же вижу, что туго перевязано. Что молчал-то? —от блондина опять только молчание, он и не знал, как на это отвечать, да вообще, как отвечать, если язык, будто отрезали. В разочарованном вздохе русского, последовавшем после «рыбьего ответа» фюрера, буквально слышалась фраза «Эх, ты…». —Ладно, поешь, потом заново всё перевяжем, —сказал Союз, удаляясь на кухню, чтобы и самому позавтракать. Фриц опомнился только тогда, когда послышался негромкий хлопок двери. Вдохнув и выдохнув, дабы успокоиться, фриц понял, что на фразу друзей «Давай—вдох, выдох» можно будет больше не реагировать, ведь не поможет. Вообще не факт то, что он ещё сможет встретиться со своими союзниками и услышать от них хоть слово. Посмотрев влево на тумбочку, диктатор увидел тарелку со своим завтраком, рядом с которой лежала ложка, и стакан воды. Что-ж, прекрасно, да и после стольких дней абсолютного голода это—еда «богов». Мысленно поблагодарив Советов, нацист аккуратно взял тарелку с ложкой своими немного трясущимися руками и принялся за еду. Советы же сидел на кухне и, витая в облаках, медленно и даже как-то неохотно поедал гречку, разбавленную с молоком. Было вкусно, ничего вроде уже не болело, всё устраивало. Но что-то, словно было не так. Сейчас это не удивительно. А жалко. Ох, если бы Третий рассказал всё сразу и не усложнял. Кажется, что он уже путается в самом себе. Ему это сделать за такое огромное время совсем не сложно. Тут и сойти с ума не сложно будет. А снаружи этот до тошноты идеальный образ, который все принимают за его настоящее состояние души—пунктуален, хладнокровен. А показать себя настоящего—вариант провальный. Это никому нельзя показывать… никому, и точка.