Параллель

Если бы однажды Цзяня кто-нибудь спросил про самый странный день в его жизни, он бы задумался. Еще вчера бы задумался. Сегодня без раздумий ответил бы — этот. Хотя бы потому, что проснувшись, первое, что вспомнил — как полночи пролежал в обнимку с диким животным. А потом, сидя на троне, завтракал с людьми, которые его похитили, слушал чужой, незнакомый язык и почему-то на самом деле чувствовал себя гостем, а не пленником. И вот же, до сих пор чувствует, перемещаясь следом за Би из одной залитой солнцем залы в другую, рассматривая лепнину на потолке и витиеватые орнаменты на стенах. Красиво. Просторно. И пусто. Жилая часть замка давно осталась позади: холл, роскошная гостиная с камином и шкурами на полу, трапезная и кухня, где ужинали прошлой ночью. А потом последовали помещения, которые, как оказалось, владельцем замка попросту не используются. Одно за одним, и в каждом последующем площадь становилась все больше, а мебели — все меньше. Цзянь, остановившись посредине огромного, совершенно пустого зала, запрокидывает голову, кружится на месте, рассматривая куполообразный бледно-голубой потолок, расписанный облачным маревом. — Почему мебели совсем нет? — Я здесь не бываю. — Зачем тебе такой домина, если ты им не пользуешься? — Незачем, — отзывается Би, стоящий в паре метров от него. Эхо гулко прокатывается по помещению, и Цзянь зябко ведет плечами. — Я его не выбирал. Это традиция, связанная с моей работой: я должен жить именно здесь в связи с тем, что занимаю определенную... должность. Все, что осталось от предыдущего владельца, отсюда вынесли, это тоже традиция: новый хозяин, новая история. Я сначала уверен был, что долго здесь не задержусь, но задержался. Потом подумывал переделать здесь по-своему и, может быть, обставить, но... — Би тихо хмыкает и Цзянь поворачивается к нему лицом, — но я тоже не понимаю, зачем такой домина. По нему на велике кататься можно и комнат слишком много. Поэтому в этой части замка все осталось, как было. Пусть себе стоит. Цзянь кивает и, проходя мимо колонны, вскользь мажет по ней кончиками пальцев. Холодная, ледяная почти. — Пойдем дальше? — спрашивает Би, и Цзянь отрицательно качает головой. — Давай лучше вернемся? Туда, где это на дом похоже. Можно? — Можно, конечно. Я тоже не особо люблю здесь бывать. Чем ближе к выходу, тем громче отражается от стен звук шагов, и, когда Би закрывает за ними дверь, Цзянь выдыхает с непонятным самому себе облегчением: еще десять пустых комнат — и окажется в почти знакомой обстановке. Придумать бы еще по пути, чем там заняться: оставаться одному не хочется, но шансы на то, что кроме экскурсии по замку у них найдутся общие темы, стремятся к нулю. — А раньше ты где жил? Ну, до этой твоей должности и замка? — В доме. Обычном. Там за лесом... м-м, поселок. Коттеджный. А до этого у меня была квартира. Тоже обычная, в высотке, — Би прочищает горло, закрывает за собой очередную дверь. — В Ханчжоу. Ты ведь тоже оттуда? — Да. Я в южной части города живу, на самой окраине. Знаешь пересечение Бэй с Торговой улицей? Там потом от этого пересечения Садовая тянется, вот на ней я и живу. От центра далековато, зато воздух чище и тихо, потому что дома только частные. Мой самый последний по левой стороне, — Цзянь, глядя на то, как хмурится Би, осекается. Спрашивает: — Чего? — Ты понимаешь, что только что назвал мне свой домашний адрес? — Ага. Если окажешься в Ханчжоу, можешь в гости зайти. Только по моему дому экскурсия займет минуты полторы, но... — Цзянь, прикрывая за собой дверь, шумно выдыхает. Раздраженно думает: блядь. Снова. Снова эта херня: оно само с языка слетает. Оно даже в голове не формируется. Оно только раз — и готово. Как будто друзья давние и доверие абсолютное. Как будто он тут правда в гостях и по собственной воле, а не потому, что по башке огрели и черт знает куда привезли. — Ладно, это я так, — небрежно взмахивает рукой Цзянь, — не обращай внимания. Я же мог и не настоящий адрес назвать, а ты вряд ли... — Ты странный. Знаешь об этом? — Мне говорили, — небрежно отмахивается Цзянь, улыбается и, заметив на лице Би ответную улыбку, быстро отворачивается. Странный, бля. Только что на одну странность стало больше: от этой улыбки сердце ухнуло куда-то вниз, а потом резво прыгнуло в горло. Там теперь и колотится. А Би, проходя вперед, толкает очередную тяжелую дверь. Она в гостиную ведет, Цзянь помнит. А значит, все, возврат на исходную, конец экскурсии, и Би сейчас закроет его в комнате на втором этаже или все же отпустит в сад погулять, а сам пойдет... да хер его знает, куда он пойдет. — Я не окажусь в Ханчжоу, Цзянь. Уже никогда. Цзянь, спрятав руки в карманы, опускает глаза в пол, изучает стыки каменных плит на полу. Две недели, да? Плюс, минус. А потом — домой. И ничего страшного, что адрес сдуру назвал: Би там никогда не окажется. Вот и чудно. Цзянь, шмыгнув сухим носом, пожимает плечами: — А вдруг? Обстоятельства иногда меняются. — Тогда обязательно, — со смехом отзывается Би. — Садовая улица, последний дом по левой стороне. Я запомнил. — Это если из центра. — Хорошо. Цзянь, — в голосе Би что-то меняется так резко, что Цзянь удивленно поднимает на него глаза, — у тебя телефон сел? — Не знаю. Наверное. Я не проверял, сети же нет. Зачем тебе? — У тебя фотки есть? — М-м, мои? — Города, — потеряно отзывается Би, и Цзянь с удивлением замечает, что он почему-то, задавая этот вопрос, дышать перестал. — Я там родился и вырос. Но я там целых девять лет не был и там осталась моя семья. Отец, братья. Друзья. Мне бы хотелось посмотреть, как там сейчас и... — Ностальгия? — Вроде того. Цзянь кивает, но смотрит на Би с недоверием: — Ты что-нибудь про интернет слышал? — Его здесь нет. — Че, совсем? — Ни капли, — мрачно усмехается Би. — Ладно, забудь. Я понимаю, там куча личного, а просьба странная. — Очень, — Цзянь, повернувшись спиной, быстро шагает по направлению к лестнице, ведущей на второй этаж, искренне надеясь, что телефон обнаружится живым. Машет в воздухе рукой, зовя за собой. — Очень странная просьба. Ты мог его просто забрать. Пока я без сознания был. Или потом. Или вот... сейчас. Прыгает через две ступени, сам не зная, куда и зачем так спешит, и, уже стоя наверху, оборачивается, убеждаясь, что Би идет следом. И он идет. Смотрит в глаза и качает головой: — Я у мелких мобильники не отжимаю, — и улыбается. Улыбается так, что приходится побыстрей отвернуться, беззвучно выругаться и покрепче сжать зубы: не надо, чувак. Вот, пожалуйста, давай не надо оказываться настолько нормальным. Так только страшнее получается. Так совсем пиздец какой-то, а не похищение. И аритмия без видимых причин.

***

— Твоя мать? Цзянь, вытянув шею, косится на фото: — Ага. Ерзает задницей по полу, отодвигаясь в сторону. Как-то так вышло, что сели слишком близко. Как-то так вышло, что вдохни поглубже и плечом к плечу прикоснешься. А Би даже не замечает. Он вообще ничего не замечает с тех пор, как Цзянь ввел пароль и телефон ему отдал: прилип немигающим взглядом к экрану, медленно опустился на пол рядом с кроватью, оперся о нее спиной и завис. А Цзянь, не зная куда себя деть, зачем-то сел рядом. И получилось, как получилось. Получилось близко. — Красивая. Вы очень похожи. — Би мажет пальцами по экрану, увеличивая изображение. Не то ее рассматривая поближе, не то пейзаж за ее плечом. — Принц Бэй Парк, да? — Был там? Би молча кивает и на экран смотрит как зачарованный. Пролистывает еще несколько фотографий, надолго останавливается на мосте Ханчжоу и Пагоде шести гармоний. Окончательно залипает, добравшись до снимков, сделанных в центре города, и кончиками пальцев к экрану прикасается так, что Цзяню становится не по себе: что происходит-то, господи? Чего его этими фотографиями так размазало? Что за любовь такая к городу, пусть и родному? — Хочешь туда? — Очень, — вполголоса отзывается Би и болезненно хмурится, когда на экране появляется ночной вид города. Поворачивает телефон к Цзяню: — Отсюда до моего дома рукой подать. Там чуть правее — комплекс из нескольких высоток. Еще немного, и в кадр попали бы. Здоровые такие, зеркальные... знаешь? — Ты путаешь что-то. Это рядом с городским пляжем. Там только один высотный комплекс и его недавно совсем построили, года три назад, не больше. Ты не мог жить там девять лет назад. Он замирает. Замирает, и на лице такая растерянность, как если бы Цзянь сказал что-то очень сложное. Или спросил о сложном. Поджимает губы, отворачиваясь, и снова к последнему фото возвращается. Проводит подушечкой большого пальца по экрану, потом тянет изображение, будто забыв, что у него границы есть, будто еще немного — и те самые высотки, которые чуть правее и в кадр не попали, обязательно появятся. — Почему ты туда не вернешься? — Не могу. — У тебя свой замок. А в трапезной уебищное кресло, которое целое состояние стоит и... — Не в деньгах дело. Все немного сложнее. Я на самом деле не могу, — Би, усмехаясь, всем телом к нему поворачивается, и усмешка эта Цзяню не просто не нравится, она почему-то пугает до чертиков. — Точнее, могу, но для этого придется сделать кое-что неправильное. — Ну и что? Сделай. Би смотрит на него долго и строго. Би смотрит, а Цзянь потихоньку дуреет. Сидит неподвижно, чувствуя как от этого взгляда розовеют скулы и учащается пульс, пытаясь понять, что не так. Что он такого сказал, чтобы вот так смотреть? От глаз — к губам. Чуть ниже по шее — туда, где артерия колотится так, что наверняка видно. И снова к глазам. — Я... я имею в виду, что иногда можно поступить и неправильно. Если от этого зависит что-то важное. Или если очень хочется. — Думаешь? Теперь уже пугает не только взгляд. Теперь уже пугает и голос: вкрадчивый, обманчиво мягкий, едва ли не ласковый. И точно ответа же ждет. Черт его знает, зачем и какого. И черт его знает, почему от этого чужого ожидания мурашки по спине расползаются. Цзянь нервно облизывает пересохшие губы, но все же утвердительно кивает: — Да. Думаю, да, — непроизвольно упирается ладонями в пол за спиной, отодвигаясь подальше, когда Би щурится на него, склоняя голову из стороны в сторону, разминая шею. Сам не знает, чего ждет, но выглядит это пугающе. А потом Би смеется. Тихо и искренне. Прикрывает глаза ладонью: — Не искушай. Серьезно, лучше не надо, — и поднимается на ноги. — Я тебя ненадолго оставлю, нужно кое-что сделать. Если хочешь, можешь по дому побродить или в сад выйти. Или отдохнуть. Я тебя сам потом найду. Покажу еще кое-что интересное, хорошо? — Хорошо, — эхом отзывается Цзянь, смотрит в спину, пытаясь понять, что это сейчас было и зачем его только что напугали. Но потом только плечами пожимает и, не удержавшись, окликает по имени: — Би! Если вдруг все же надумаешь делать плохое, меня позови. Я помогу, я умею. И тебя научу, если хочешь. Ага? — Ага, непременно, — сходу соглашается Би и бесшумно прикрывает за собой дверь. Продолжение Цзянь слышит уже сквозь нее и очень глухо: — Господи, какой пиздец...