Любовь на перше

Люди спорят о способности ангелов танцевать на кончике иглы уже не один век. Ответа на вопрос не смог найти никто. А тем временем, позвольте, я задам новый, не менее интересный и куда более каверзный вопрос: сколько ангелов могут танцевать на перше, да и могут ли вообще? *** Начать стоит с того, что последний раз они виделись еще на Голгофе. Или нет? Память ему изменяла. А она была той еще любительницей сходить налево. Он не поверил сам себе, узнав знакомую фигурку. Фигурка была бледной, высветленной золотыми лучами; на ясных, белесых волосах, скрученных лентой, плясало все то же солнце. Он не сразу узнал ангела. Они не виделись более тысячи лет, поэтому он не винил себя за секундное сомнение: последние несколько веков он склонен был предполагать, что ангел привиделся его больному сознанию. Теперь глядеть на аккуратную фигурку, скованную в движениях тяжелыми рукавами и лишними складками ткани, было почти больно. Складки, складки, складки, как водопад, меняли свое положение, стекая волнами и золотясь бесконечным теплом. И волосы, какие это были волосы! Он боялся увидеть глаза: глаза (он не помнил их совсем: какие они?) эти могли убить его. Девушка стояла в саду, кутая маленькие ладони. «А вдруг не помнит меня?» - промелькнуло страшное в голове. Черный гладкий пес суетился у ног, скрытых обильной тканью. Складки, складки, складки. Сад цвел кругом таким изобилием ароматов, цвета, зелени, белизны, что чья угодно фигура потерялась бы в нем бесследно. Не эта. Не даром он глядел на сад каждое утро, стоя на своем балконе, но никогда не замечал никого. Только ангела в лучах. Он дрогнул плечами, чувствуя вдруг всю ненужную тяжесть одежды и волосы, даже вечных черных стеклышек на носу. Дрогнул и окликнул: - Ангел! Девушка вздрогнула тоже. Первыми повернулись складки платья, потом волосы, скрученные лентой, только потом мягкий абрис плеч. И глаза. - Дорогой мой! Голос хлестнул смелой волной, да прямо по щекам. Тогда он впервые узнал, какого краснеть. Стоя там, на балконе, между пустотой всего мира и солнечным садом, он чувствовал себя на кончике чего-то очень тонкого, высокого и ломкого. Как устоять? *** В который раз, влюбленный в каждый сияющий миг жизни этого небывалого существа, он врывался в залу (таких зал теперь не сыскать: Версаль! Зимний дворец! Что же это было? Свечи, множество хрусталя и звонкие голоса людей. И туфли по полу: звон. И в ушах у него был звон.), бросая цветы на пол к его ногам. А у него были плечи в атласе, шея в серебре и руки в бархате. Ладошки – тоже атласные. Белые лодыжки перетянуты лентами. Как тогда носили? Когда? Он уже не боялся не быть узнанным: он влетал в залы, осыпая цветами свой путь и его ноги. Было ли это не слишком честным ходом с его стороны? Конечно! И в высшей степени. И как же он этим гордился. - Ангел! – окликал он. И весь зал оглядывался. А он – последним. Сначала оборачивались складки одежды, потом звонкие каблуки, а потом улыбчивое лицо. - Дорогой мой! Зал смотрел, он опускал цветы в руки ангела, тот снимал атласную перчатку и позволял оставить поцелуй на руке. Он вел себя развязно и нагло, сорил цветами еще и еще, только чтобы пропасть посередине ночи и появиться вновь на следующем балу. Или через несколько столетий. И вновь сорить цветами, как чем-то неважным. И смотреть, как ангел не может сдержаться, оживляя их маленьким чудом. И смотреть, как ангел стоит на месте, будто балансирую на кончике… иглы? Иглы ли? *** Вспоминать было смешно, но в те времена он действительно был свинопасом. Вернее, порой менял парадные одежды на обноски и выходил в поле. Чтобы увидеть его. Лента снова стискивала волосы ангела под солнцем, а солнце играло на нежной коже открытых рук и золотило траву кругом босых ног, мягких широких щиколоток. И солнце смеялось вместе с ангелом. - Дорогой, пригласи же меня к себе во дворец! Я знаю, ты так любишь комфорт, из тебя плохой свинопас, дорогой!.. - Но у меня нет дворца! Только маленькое поместье… Но ведь это так неинтересно. И они падали в траву. И светлые руки, вместе с солнцем, были везде. И он пил лукавое вино из смелых синих глаз ангела. И ясные губы, вместе с солнцем, были везде. *** Бродячий цирк месье Марсо. Ни у кого не было такого шатра, как у месье Марсо. А он играл на треснувшей гитаре, идя из города в город, появляясь на каждом представление, ожидая, пока ангел узнает первым. Ангел только собирал волосы алой лентой, затягивал плечи в светлое трико и крутил колеса, ходил по проволоке, снова крутил колеса. Как ему надоели спокойные залы, мягкие диваны и многослойные одежды! Он стоял на вершине перша, когда узнал, наконец. Узнал и сбросил вниз только один острожный поцелуй. А потом они долго шли вдоль реки, рядом с которой стоял шатер. И Марсо ругался на незадачливых артистов, но только за глаза. Потому что те целовались за клеткой с тигром. И алая лента из волос ангела падала на пол так медленно, что хотелось кричать. И вообще, Марсо был прекрасным дядькой: к примеру, пускал наглого бродячего музыканта на каждое представление. И не ругался, когда тот оставался в шатре. И целовал его артиста вновь, отвлекая от работы. А потом он снова шел из города в город, играя на гитаре. И глядел в каждом городе (или через один), как ангел стоит на перше. И сам чувствовал себя меж огромным миром и залитой светом круглой ареной, стоящим на чем-то очень высоком, тонком и хрупком. «Вот она, какая, эта любовь, - думал он. – Как перш. Только хрупче». И пропадал на века. *** А потом была война. И он лежал, в который раз, в ковыле, стелясь вместе с ним по земле и вспоминая солнце. А ангел бежал по полю и, конечно, всегда находил его. Не важно где, важно, что находил. Начались неудачи при Орлеане. Он умирал тогда впервые. Он поймал пулю при взятие Бернау. Сражение у Ниссы? И там был. Захват Луанды? Чертовы португальцы. Он не слишком удачно штурмовал Бастилию, он умирал в Тавриде, он умирал в холодной России, погибал в Эльзасе, каким-то образом оказался у мыса Пассаро, был при Йорктауне. Наконец, у Ипра, задыхаясь. Умирал так много раз, что даты путались в его голове. Войны сливались в одну: бесконечную. И каждый раз ангел был там. Не важно, откуда он приходил, главное, что приходил. Потому что для них не было мира, не было битв, пяти океанов и шести материков. Была только площадка на вершине их перша. Только один раз ангела там не было. И он умирал, падая с огромной высоты их циркового шеста. Падал, падал, падал, только чтобы долетев до самого дна, вернуться. Ангел не знал об этом еще несколько десятилетий. И оставалось ему только вспоминать о любви и вдыхать соль подушек, мокрых от слез. *** Сколько прошло веков? Когда они виделись в последний раз? В голове его сделалось мутно. «А вдруг не узнает?» - пронеслось в голове страшное. Он шел сквозь города вновь, влюбленный уже в который раз, и нес цветы. Он нес их и нес, потом рвал новые и снова искал. И в голове снова становилось мутно. И он забывал глаза. Какие они? Они могли убить. Он шел и искал. И, конечно, находил. Разве могло быть иначе? - Ангел! – окликнул он. Фигурка вздрогнула. Первыми повернулись полы пиджака, и золотая цепочка блеснула на солнце. Потом повернулись кудри. А потом глаза. Они не постарели, только если чуть-чуть. И в них не стало вина. Осталась только чистая вода. - Дорогой! И они вновь сходились на одной точке. И им не нужны были слова. Только руки, губы и солнечный свет. *** А теперь, сможете ли вы ответить на вопрос: сколько ангелов могут танцевать на перше?