boys and their toys (and their six inch rockets)

Шарль — скромный, милый ребенок, ты пытаешься напомнить себе об этом. Но у этого скромного, милого ребенка стальной характер, и он готов пролить кровь на пути к победе. Мораль — понятие текучее, когда успех так близок. Трудно убедить себя, что это, вероятно, формируется в нечто как минимум сомнительное, когда ты вспоминаешь, как он сражался, огонь в его глазах, его необузданную скорость. Трудно беспокоиться обо всех неприятностях, которые приходят с юным двадцатиоднолетним пилотом, желающим тебя так неприкрыто. Он смотрит на тебя своими дьявольскими глазами, все такими же безжалостными, но более яркими, дикими, жесткими. Ты можешь утонуть в исходящем от него адреналине. Шарль не выглядит пьяным, от него пахнет лишь шампанским с подиума и ничем иным, но есть и другие способы опьянеть. Он, вероятно, даже не думает — ты кинул ему вызов на трассе, заставив его жестко гоняться, и ты знаешь, что он хочет больше. Было бы ложью отрицать, что подобный сценарий не занимал твои мысли. Как можно устоять перед очарованием золотого мальчика-великомученника с такой жаждой успеха? Ты помнишь Бахрейн, его сдержанное разочарование, и как он заставлял всех глотать пыль, пока его сказка не была разрушена. В Мельбурне он был лишь еще одним пилотом, надевшим этот красный комбинезон, но уже одну гонку спустя ты чувствуешь, как он встал на свое место, словно идеально подобранный пазл. Ты увидел его. А после того, как ты увидел Шарля, то невозможно оторвать взгляд от него. Некоторые утверждают, что он просто напрашивается на похвалу, пустое воспевание, и ты надеешься, чтобы это было так. Ты хочешь, чтобы это было уловкой. Потому что, если бы это было так, то, когда он опускает свой взгляд, столь неземной с этими длинными ресницами, к твоему рту и облизывал свои губы, ты был бы не в состоянии поцеловать его. Если бы это было так, ты бы не схватил его за тонкую талию, не притянул бы к себе и не сцеловывал бы знакомый вкус шампанского с его нетерпеливого языка. Если бы это было так, то ты бы не хотел его так сильно. Он стонет и вжимается сильнее, ногти впиваются в твою шею, притягивая к себе. Это все Шарль — мечтательный, мягкий и по-мальчишески невинный, пока его кровь не закипает, и он не обнаруживает, что хочет большего. Тебе это нравится. Насколько брошенный вызов раздражает тебя, насколько невозможность угнаться за ним, оставаясь лишь в секунде, раздражает тебя, — но это другое. Ты так безумно хочешь его. Ты так сильно хочешь его. Шарль прекрасно это понимает. Он прерывает поцелуй слишком рано, но все равно тяжело дышит, прижимаясь к тебе, вынуждая чувствовать каждый дюйм своего тела. Огнеупорный комбинезон скрывает мало — тебе даже немного стыдно признаться самому себе, как часто ты смотрел на него в течение нескольких месяцев, черт подери эту разницу в десять лет, — но это нечто другое; очертание его члена у вашего бедра, его груди прижатой к твоей, его рта. Это все слишком хорошо, чтобы сказать «нет». Есть что-то опасное в том, чтобы видеть его таким, раскрасневшимся и неистовым, выглядящим возбужденным из-за одного поцелуя. Иллюзия идеального золотого мальчика разбита вдребезги, и ты так же пьян оттого, что маленький принц Феррари такой из-за тебя, как и Шарль от своей победы. Ты прижимаешься поцелуем к его трепещущему пульсу, и он откидывает голову назад, закрывая глаза и крепче прижимаясь к тебе. Ты продолжаешь целовать его шею, сильно прикусывая кожу. Ощущение того, как пульс ускоряется под твоим языком, вызывает волну удовлетворения и легкий смешок. Несмотря на весь его огонь, на все его мужество, чтобы проскользнуть в гараж Мерседеса в красном обмундировании Феррари и прижать тебя к стене, безмолвно требуя, Шарль позволяет тебе делать все, что ты хочешь, действовать так грубо, как ты этого хочешь. По его шее стекает слюна, на бледной коже гордо краснеет отметина, он задыхается, и ты чувствуешь странный прилив собственничества. Нехорошие слухи приходят и уходят, о Ферстаппене, о Гасли и даже Феттеле, черт возьми, но Шарль сейчас здесь. Он тает рядом с тобой, трется о твое бедро, вздыхает, когда ты целуешь его в челюсть. Это было предопределено с самого Бахрейна, с его натянутой улыбки на твою похвалу и тем, как он дрожал от твоего прикосновения. Тогда он выглядел поразительно, как будто ему двадцать один год, и он до сих пор так выглядит, но ты заглушаешь эти мысли. Шарль смотрит на тебя словно прекрасный принц из сказки, слегка ухмыляясь, и в этом чувствуется озорство. — Ты можешь быстрее? — он дразнит тебя, запустив руки под рубашку, чтобы провести по твоей спине. — Не наглей, — ты почти рычишь, сильно кусая его за плечо. Шарль стонет, пронзительно и удивленно. Ты никогда не позволял себе ставить себя под сомнение или же принимать поражение, даже если оно приходит с дополнением в виде прекрасного лица. И все же он выглядит приятно ошеломленным, когда проводит пальцем по молнии на твоих джинсах, почти невинным, если бы не ухмылка и намеренное прикосновение к твоему члену. — Мне хотелось бы узнать. — Да, — отвечаешь ты, направляя его руки, чтобы расстегнуть пуговицу, — ты мог бы.