Статуя Свободы

- Содовую и сникерс, пожалуйста, - пальчики указали на лежащий на прилавке шоколадный батончик и сразу же юркнули обратно в рукав свитера. В газетном киоске горел свет, тускло отражаясь на стеклах окон и скрипящей двери. Даже несмотря на то, что градусник и дома, и здесь показывал температуру в минус семь, девочке думалось, что на улице уже все десять. Не удивительно, в девять вечера обычно солнышка не увидишь. Ника любит солнышко, но сейчас приходится довольствоваться газировкой с шоколадом. Кстати, мама говорила, что в шоколад тоже добавляют солнечные лучи, поэтому его любят все дети и поэтому от него так сильно портятся зубы – лучики горячие, эмаль их за это не любит. Глупая эмаль. И снова пальчики выскользнули из рукава, разжался кулак, высыпая на прилавок долларовую бумажку и две монеты по пятьдесят центов. - Много даешь, - продавец улыбнулся, уподобляясь освещению в собственном магазине, и забрал только полтора, отсчитав сдачи в шесть центов. – Иди домой, Ким будет волноваться. - Почему? – спокойным голосом спросила девочка, встряхивая длинными русыми волосами из-под красной вязаной шапки. - На улице темнеет, глупая! Даже я по выходным своего сына загоняю домой в семь, - хотелось усмехнуться. В небольшом городке каждый из жителей обычно знает, как зовут двоюродную бабушку своего третьего соседа. Этот мужчина хоть и любил поворчать, но отчитывал он всегда как-то особенно по-домашнему, крепко сжимая в ниточку пухлые губы и шевеля носом. Нике казалось, что он у него живет собственной жизнью и вечно зудит от запаха перца в лавке, которым была пропитана столешница. - Нет, почему она будет волноваться? - Я же только что… - Она ведь не мама. У нее нет детей. Она не может волноваться, - девчушка вскинула нос и уверенно посмотрела на продавца, уже сложившего руки на груди в не менее упрямом жесте. Колокольчик над дверью негромко звякнул, когда ребенок закрыл за собой дверь магазина. Ника прятала в карман пальто пластиковую бутылку с содовой, намеренно небрежно вскакивая на поребрик тротуара. Ее на удивление не пугали снующие по дороге машины. Уже не пугали, хотя прошла всего неделя. Говорят, что шестьдесят три процента детей быстро оправляются после несчастных случаев. Взгляд светло-серых глаз зорко следил за тем, чтобы не оступиться на узком пути. Неделю назад девочка попала аварию вместе со своей матерью. Женщина погибла на месте, а Ника слишком удачно откатилась в открывшуюся при ударе дверь машины. Ссадины да и только. Они ехали в гости к ее тете Ким на выходные. Всего лишь хотели немного отдохнуть от суеты большого Лондона. Ника хотела, чтобы мама наконец-то отвлеклась от своей чертовой работы, из-за которой они вместе так редко готовили или дрались подушками. Ей этого не хватало тогда, не хватает и теперь, видимо, поэтому она настолько быстро оправилась от удара. Но мама любила ее, это несомненно. Нике исполнилось девять в сентябре, сейчас же приближался конец октября. Месяц шел, и она не спеша топала по улице, держа равновесие выброшенными по бокам руками и раз в минуту надкусывая шоколадку. Как может понять ребенок, почему взрослые волнуются? Потому, что кого-то любят, наверное. Ника не зря спрашивала мужчину в лавке, почему ее тетя будет беспокоиться. Они с Ким за всю ее коротенькую жизнь виделись от силы раза три. Следовательно, тетя не могла ее любить, или как было написано в той серьезной бумажке, которую при ней зачитывал дядя в костюме, пока она лежала в больнице: «Вы несете ответственность за ребенка и назначаетесь ее опекуном за неимением у него иных родственников». А еще уверенность девочки подогревал тот факт, что у Ким не было детей. Значит, она пока что никого не любит, следовательно, не волнуется. Продавец глупости говорил. Ветер сегодня был редким, но порывистым, заставляя дорожную пыль лететь в людские лица, а ветки деревьев схлестываться вместе. Ника всегда думала, что они борются за место под солнечными лучами. Хотя, что за них бороться? Они всех достанут, правда, днем. Сейчас же оставалось только надкусывать шоколадку. *** От площади до ее дома ровно 2063 огромных шага и 2355 средних. Ника слегка поморщилась и мотнула головой от досады, ведь она сегодня могла посчитать, сколько маленьких шагов будет от площади до дома. Она вечно вспоминает все полезное слишком поздно. Сколько сейчас времени, примерно 22:15? Прекрасно. Она пойдет и посчитает. Сейчас же. Такая маленькая, а уже любит идеальность. А с недавнего времени не любит неидеальности в себе самой. Дети обычно не понимают, что в таких ситуациях они уже на подсознательном уровне не хотят быть обузой, но не все. Ника понимала, ведь тетя старалась сделать ее проживание в непривычной обстановке как можно более комфортным. Жалела ее. Жалела – плохое слово. Так мама говорила. Теперь, вспоминая это, Ника обычно обижалась на саму себя за то, что ее жалеют. «Не надо меня жалеть, я не жалкая», - и снова она спрыгивает с бордюра у того магазина на площади, прямо у пешеходного перехода. Зеленый человечек на нем начинает мигать и тут же уступает место красному, который властным образом перехватывает эстафету у своего напарника по работе. Отлично, теперь можно начать считать. Стоп, это неверно. Раньше она считала от фонтана, который находился посередине парка на другом конце улицы. Всего-то дорогу перейти. Она ведь не любит неправильности, да? Пешеходный светофор пока не загорался, и Ника стояла в ожидании на краю тротуара и смотрела, как под ее ногами, под сточной решеткой тихо течет вода. Дождик закончился еще днем, а она все куда-то бежала под землей. Ну, сколько можно? За то время, пока надо ждать, она успела бы три раза сбегать туда и обратно, касаясь ладошкой светофорного столба. Но так не делают правильные люди, да Ника не особенно возмущалась, вспоминая, почему она так живет. Наконец-то, теперь можно. В их городишке не было людно, так что по дорогам раз в три минуты сновали машины да редкие прохожие кутались в пальто от заползавшего к ним за воротник ветра. Девочка со спокойной душой ступила на асфальт, сереющий в светлых, только зачинавшихся вечерних сумерках. *** Нет, стоп, все не так! Почему небо улетело куда-то в сторону? Почему щеку жжет так, будто по ней прошлись жесткой щеткой для мытья посуды? Ника попыталась опереться ручками о то твердое, к чему ее припечатало всем телом, но ладошка соскользнула на влажном от чего-то асфальте. Не было видно, от чего конкретно, да вообще не было видно ничего. Лишь ощущение, что тебя прижимает вниз, а потом крутит, крутит. Ощущение вязкое, медленное, однако, совершенно безболезненное. Но глаза ей разлепить удалось почти сразу. Вверху замелькали темные пятна домов, которые перемешивались на светлом небесном фоне. Не сразу удалось разобрать силуэт человека, возвышавшийся совсем рядом. Все началось с лакированных ботинок перед ее носом, затем, подняв глаза выше, Ника разглядела черные, идеально отглаженные стрелки брюк, а после того, как удалось перекатиться на спину, застегнутый на все пуговицы матовый пиджак и ладони в черных перчатках. Перед ребенком стоял строгой выправки мужчина в очках, который держал в одной руке книгу, а в другой что-то непомерно длинное, похожее на железную палку. «А он Статуя Свободы, только без короны», - спонтанная мысль, прежде чем Ника произнесла довольно твердо, хотя в горле, как ей показалось, что-то пережимало: - Сэр, помогите мне подняться, - как странно, что она не может пошевелить рукой. - Нет, - голос у него был под стать костюму, строгий и идеальный. Он что-то записывал в свою толстую тетрадку, которую сначала держал закрытой. - Тогда вы не джентльмен. - Это не входит в мои обязанности, - ум ребенка сразу же складывал картинку, что это человек не очень-то хороший. - А что входит? - По Уставу тебе не положено это знать. - А что положено? Человек в костюме перестал писать, на доли секунды замолчав. Девочка знала, что писать и разговаривать одновременно – дело тяжелое, у нее никогда не получалось, а вот он, видимо, умел. Мужчина захлопнул книгу и стал убирать ее во внутренний карман пиджака, предварительно расстегнув на нем пару пуговиц. Нет, так дело не пойдет. Ника снова оперлась об асфальт, на этот раз локтями, но подняться так и не смогла. Что-то до сих пор давило на грудь справа внизу. - То, что ты умрешь, - она уже не ждала ответа, теперь ребенка заботило только собственное положение и пришедшее наконец-то чувство страха. - Не умру. Мама за мной еще не пришла. Нике пришлось откинуться назад, чтобы эта штука перестала на нее давить. Девочка так и не понимала, что это такое – на улице темнеет, к тому же, когда ничего не чувствуешь, трудно что-либо предпринимать. Но почему она ничего не ощущает? - Сейчас ты умрешь, потому что… - он, судя по тону, собирался что-то долго ей объяснять. Как лекция. - Почему вы носите очки? Мужчина помедлил. Он только-только собрался взять в руки свою железную палку. Ника разглядела сейчас, что на одном конце она была похожа на блестящий ножик. - Потому что они важны в моей работе. - А кем вы работаете? - Ты сейчас умрешь. - Помогите мне подняться. И вы не отвечаете, - страх выражался у девчушки в немного капризном тоне с нотками слез. Ей было обидно, что вместо того, чтобы подняться, она вынуждена объяснять этому глупому человеку элементарные вещи. Грубиян. - Я ответил на твои вопросы так, как этого требуют правила. - Так вы правильный? - Я… - по тому, насколько резко он запнулся в ответе на вопрос, даже ребенок мог бы понять, что с этим мужчиной подобные вещи никогда не случаются. Ну не привык он ошибаться. - Как вас зовут? – сжала губки девочка, теперь попытавшись хотя бы мысленно съежится в комок. Пауза. - Уильям, - он будто пропускал неловкие ситуации. Видимо, он любил свою работу. Он же работает, да? Рука в черной перчатке подняла над глазами девочки эту самую железную палку с острым на конце. - Вы знаете маму? - Нет. - Тогда почему она пришла с вами? - Потому что у тебя галлюцинации. - А что такое гал... Не успела, поперхнулась. Там, где ей раньше сжимало горло, слегка отдаваясь в темечке, что-то затеплилось. Как будто облили чем-то. Кажется, у сонной артерии ее коснулась эта палка. Но ребенок быстро отвлекся на другое. Нике показалось, что она в кино, потому что вокруг мелькали какие-то картинки, несколько похожие на слайд-шоу. И она видела маму. Девочке не казалось сейчас что-либо странным или ненормальным. Ей не хотелось кричать или возмущаться. Ей было интересно, что будет дальше. Ника не чувствовала угрозу в этом странном мужчине, только слишком непонятный страх до сих пор сжимался где-то между ребер. Стоп, а где он? Мужчины не было видно, зато картинки, которые поначалу казались призрачными, становились все больше похожими на реальность. Вклинивались в пейзаж серого вечера, как обычно накладывают одну фотографию на другую. Только резкой смены не было, новое словно выплывало из-за кулис реальности, казавшейся все более бутафорской. Вечерняя сводка местных новостей прервалась известием о небольшой аварии. На перекрестке рядом с главной площадью мотоцикл, двигавшийся с предельной к разрешенному скоростью, насмерть задавил девятилетнюю девочку. Имя пострадавшей выясняется. Несколько очевидцев утверждали, что ребенок споткнулся на тротуаре, случайно попав носком кроссовки в решетку водостока. Мотоциклист ранен не был, хотя и отлетел на метр в сторону. Байк придавил ребенка, колесом разможжив ей череп. *** - У вас усталый вид, господин Ти Спирс, - негромко произнесла секретарь, зашедшая в кабинет к начальству, чтобы забрать сегодняшнюю практику. Нечасто ее начальник выходил на практику, но накануне Хэллоуина половина Отдела сбежала раньше положенного. - Нет, я просто думаю, - Уильям сидел за столом, опираясь подбородком о сложенные в замок руки. - О сегодняшнем сборе? - О том, как объяснить отделу по Косам, что надо лучше следить за своими стажерами. Я не могу сдать свой секатор. Девушка-жнец только покачала головой и вышла из кабинета, так что Уилл снова смог уставиться на строчку, которую написал пару минут назад в левом верхнем углу пустого листа. «Так вы правильный?»