Антагонисты

Йо был спокойным, вечно плывущим по течению, а Лен темпераментным, страстным. Два юноши были антагонистичны и, казалось, только поэтому притянулись друг к другу: рядом с Леном Йо становился ласковым, мягко обнимал, утыкаясь носом в колючие волосы, сносил все возмущенные, немного обидные выкрики со смехом; Лен с Йо постоянно смущался и краснел, он не знал, как нужно себя вести. Хотелось защищать и одновременно подчиняться, и тут же что-то внутри него кричало: «Нет! Не снова!» Йо не был его дядей и даже являлся полной его противоположностью, но что-то в Лене, только получившем свободу, не хотело сдаваться, было готово бороться до последнего за свою независимость. Йо, казалось, понимал и видел это, а потому не настаивал: целовал всегда мягко, легко поддаваясь, если Лен начинал перенимать инициативу, обнимал тепло и крепко, не шутил, видя отчаянный румянец на чужих щеках даже от пары своих прикосновений. Лен знал, Йо пытался, но порой эта почти-материнская, такая покровительственная улыбка раздражала, распаляла больше, чем любые слова, сказанные по поводу «тормоза Лена». «Йо у вас за двоих, а, Лени?» Лен правда пытался убедить себя, что иногда подчиняться, поддаваться Йо — не плохо, что это не то же самое, что подчиняться дяде, злиться и раздражаться от одной только мысли о невозможности противостояния. С Йо все было по-другому, весь мир переворачивался, и каждый их поцелуй — их! Ну какие тут могут быть возражения? — словно обнулял Вселенную и заставлял проживать новую, чистую жизнь, полную красок и первого очарования самых простых вещей. Лен пьянел от любых прикосновений Йо, переходивших грань дружеских, обыденно-повседневных. И это стало ключевым моментом в окончательном принятии их необыкновенного дальнейшего равенства в этих отношениях. Йо касался его судорожно, целовал любой участок бледной кожи, до которого дотягивался, а Лен смотрел сверху на его трогательно-раскрасневшееся лицо и понимал, что первоначально вовсе не перспектива наконец заняться сексом с любимым завела, заставила возбудиться, а его осторожные прикосновения, повсеместные поглаживания и даже то совершенно пошлое, но самое будоражащее касание полувставшего под шелковыми тренировочными брюками члена всей ладонью — вот то, что взметнуло в груди Лена бурю, ураган, что горячей волной опустился в пах, наполняя тело страстью. Йо стонал негромко, но так сладко, что Лену казалось, будто он хочет плакать и смеяться одновременно, слыша эти потрясающие звуки вновь и вновь. Йо сцеплял зубы, когда Лен слишком рано, недостаточно его подготовив, вошёл сразу наполовину, Йо бледно улыбался после этого и подбадривал его, говоря, что это ничего, что такая боль в первый раз — нормальна, и он же теперь, царапая спину своего личного Тао, отчаянно, протяжно стонал, вылизывая чужую шею, вдруг приблизившуюся к лицу. И уже Лен сцепил зубы и сощурил глаза, чувствуя на подставленной шее укус. Его собственный черт, этот демон-искуситель, пометил его, будучи снизу. Впервые то нечто, что так ратовало за свободу хозяина, внутри Лена молчало и словно не подавало признаков жизни. Ему такое полудоминанство, очевидно, было по вкусу. Лен не выдержал первым, бурно кончив, едва успев выйти из Йо, а тот сразу перекатился, оказываясь сверху, будто только того и ждал. С радостным блеском в глазах и налитым от ещё неутоленного желания членом, он только молча склонился ближе к партнеру и тёрся о его грудь своей, зализывал ранку на шее, готовя его для себя — Лен, слишком уставший, вымотанный первым сексуальным опытом, не мешал, полностью отдаваясь новым ощущениям. Мягкие волосы щекотали то лицо, то самый низ подбородка, а затем вдруг оказались на животе, и Лен почувствовал, как из его лёгких будто ударом выбивают воздух: язык Йо находился ТАМ, губы мягко обхватили головку члена и вдруг туго сжались вокруг неё. Происходило нечто невероятное: Лен тяжело дышал, крепко жмурил глаза, запрокидывая голову и силясь не заорать от восторга — такого он совсем не ожидал. Его Йо не выглядел прожженным знатоком дел постельных, особенно тех, что у мужчин с мужчинами, но, кажется, в этом Лен ошибался, потому что минет в его исполнении был идеален. Йо облизывал вставший вновь член партнёра, порой нежно прикусывал головку и так сладко сосал, что у Лена никаких сил не было терпеть — а разрядка все не наступала. За этими нехитрыми мыслями Лен и не заметил, как язык любовника исчез с возбужденного до крайней степени органа, а пальцы заменились членом. Когда Йо впервые вошёл — пожалуй, даже не в половину длины, — Лен только сдавленно охнул, резко и широко открывая глаза. Теперь он понимал, что, как ни готовь нижнего в первый раз, боли не избежать. Впрочем, в случае Йо формулировка про «первый раз», похоже, не была верна или не в полной мере. Но, боже, какие глупости лезут в голову, когда любимый наконец начинает двигаться, погружается сперва чуть глубже, а затем выходит почти полностью, наращивая темп! Сейчас важны только двое — любящие друг друга юноши, касания теплых рук и стоны, которые, Лен и сам понял не сразу, издает глава семьи Тао. На этот раз кончают они примерно в одно время — Йо на доли секунд отстаёт от Лена, после чего выходит из него и валится рядом, на кровать, сгребая самое любимое существо в объятия. Лен ещё думает что-то сказать, задать интересующие его вопросы, но глаза слипаются, и тихий, неожиданно густой этой ночью голос Йо повелительно шепчет: «Все завтра. Спи». Лен засыпает. Потому что «все завтра», а ещё потому, что надоедливый зуд где-то внутри, кажется, затих навечно с этим его «нет! Не снова!», и потому, что такое тёплое и родное тело рядом, греет и властно держит в объятиях. Чуть устроившись в ласковых руках, Лен засыпает с одной мыслью: завтра Йо ответит на все его вопросы. Даже послеоргазменная нега не может заставить забыть любовь Йо к увиливанию от серьезных разговоров.