Ку-ку, мой мальчик

В лавке пахло стариной и мокрой хвоей. Гроза очистила Сторибрук, а подоспевший вечер разогнал всех жителей по барам да ресторанам, оставив их там бороться с похмельем от рабочего дня. В магазинчике ростовщика упокоилась тишина; перевернув табличку на двери, Голд вернулся в кабинет: следовало разобраться с бумагами, прежде чем возвращаться домой. - Ку-ку. Торговец поднял голову от записей: желтоватый круг от настольной лампы делал тьму за его границей плотной и хищной, но кроме нее в магазине никого не было – запертая дверь тому лучший гарант. Слышно было только как напольные часы в зале исправно отсчитывали секунды своего ветхого существования. После непродолжительной заминки перо ручки продолжило свое движение. - Я же сказал: ку-ку. На этот раз ему точно не послышалось. Поднявшись из-за стола, торговец вышел из кабинета, тяжело опираясь на трость, и оглядел пустой зал. С улицы закрадывался блеклый вечерний свет, однако, он лишь добавлял теней, покрывая уже знакомый реестр товаров, изо дня в день оберегающих свои места на полках и витринах магазина. Никого не было видно. - Уууу, как все, оказывается, запущенно, - это был тот же голос. В зале он звучал явственнее, чем в кабинете, и всё же в небольшом помещении даже при столь скудном освещении было крайне непросто спрятаться. Проще говоря - невозможно. - Кто ты? – холодно спросил ростовщик, медленно продвигаясь вглубь зала. Цепкий взгляд скользил по знакомой до последней мелочи территории, не предвещая неизвестному шутнику ничего хорошего. -Неверный вопрос. - Где ты? – съязвил ростовщик, и ответ прозвучал неожиданно серьезно. - Подойди к зеркалу. Силуэт Голда рассыпался на сотни призраков, заключенных в стекле витрин, когда он проходил мимо. Искривленные, как в галерее пародий, насмешливо переиначивающих лицо и фигуру, они скользили по грани зрения, перепрыгивая между плоскостями и пространствами, следуя за своим создателем к большому напольному зеркалу, поседевшему от времени до серебряного блеска, отороченного тяжелой дубовой рамой. - Ну, здравствуй. Тысячи призраков рассмеялись, когда из зеркальной глубины Голду насмешливо улыбнулся ночной кошмар, лукаво блеснув залитыми безумным золотом глазами. - Ты, - на лице торговца не было удивления; вместо него поздний гость был удостоен сухого любопытства энтомолога, наткнувшегося на крайне любопытную букашку. Румпельштильцхен противно хихикнул. - Да ты боишься меня! – он обвинительно ткнул ногтем в блестящую поверхность зеркала, словно пытаясь добраться до ростовщика – Боишься сам себя. Я, конечно, знал, что мы трусы, но ты, дорогуша, превзошел самого себя. То есть меня. Еще один смешок, пронзительный, как скрип тормозов или крик полуночной птицы, пойманной в клетку. Голд натянуто улыбнулся. - Зачем ты пришел? - А как я сюда пришел, узнать не хочешь? – по-птичьи склонив голову на бок, Румпельштильцхен с интересом посмотрел на лицо Голда и кивнул, - И то верно, зачем тебе спрашивать о том, что ты и так знаешь. Заложив руки за спину, он прошелся по другому залу, рассеянно разглядывая выставленный товар. Легко ткнул носком ботинка витрину, поскреб пальцем щеку кукольной четы, как ручного зверька, истосковавшегося по хозяйкой ласке. - В таком случае, сам на свой вопрос и отвечай, - наконец, бросил он ростовщику, нетерпеливо выбивавшему дробь по набалдашнику трости. - Мне не нужна твоя помощь, - Голд не скрывал презрения. Брезгливо одернув пиджак, словно силой отражения тот мог обернуться франтовским жилетом, он развернулся, намереваясь вернуться в кабинет, закончить работу и отправиться домой, оставив назойливую тень прошлого плутать в зеркальных лабиринтах подсознания. За его спиной раздался резкий смех, пробирающий до костей, выдирающий позвоночник дисгармонией тонкого голоса, хрупкого, как стекло, протираемое наждачной бумагой. Он оборвался так же неожиданно, как и начался. И вкрадчивый - совсем не такой, как мгновение назад – глухой, глубокий голос зазвучал над самым ухом торговца, словно его собеседник смог покинуть зеркало и неслышно подкрасться сзади, обдав Голда запахом пыли, мокрой земли и магии, искрящимся разрядом скользнувшей по пальцам. - Не ври мне, дорогуша. Ростовщик замер, скривившись в презрительной гримасе к себе: тому и этому. Сиди на его плече болтливый сверчок – на все лады орал бы идти прочь, не оборачиваться, как глупой Персефоне, не повторять чужих ошибок, не покупаться на собственные трюки. Но торговец не был Джеппето – его единственным хранителем был он сам. Да и не трюки это были, уж Голд то знал. Как сказали бы в мире без магии – всего лишь бизнес. Торговец медленно вернулся к зеркалу – Румпельштильцхен ждал его, сидя на одной из витрин, и небрежно вертел в руках треснувшую фарфоровую чашку, с трепетным васильковым рисунком на боку. Щека Голда нервно дернулась. - Ты гарантируешь? - Дорогуша, я тебя умоляю, - нечеловеческое лицо расплылось в хищном оскале, - Когда мы не исполняли своих обещаний? - Когда мы исполняли их так, как ожидал клиент? - Ты считаешь себя клиентом? – Румпельштильцхен спрыгнул на пол и подошел вплотную к зеркалу, насмешливо глядя в глаза Голда, - Я думал назвать это… услугой. Самому себе, - он довольно хихикнул, - Что скажешь? Без меня ты не справишься. Ты сду-у-улся. - Заткнись! – лицо торговца исказила гневная гримаса, он дернулся вперед, замахиваясь тростью на смеющееся отражение. - Но-но! – Румпельштильцхен невольно отступил и пригрозил Голду пальцем, - Держи себя в руках. Я тебе нужен, дорогуша: избавишься от меня - потеряешь все. Его голос звучал не так уверенно, но Голд замер, а через секунду опустил и трость, и взгляд, потеряв разом весь свой запал. Уверенность торговца словно переметнулась к его отражению – тот расправил плечи и самодовольно вскинул голову, сверху вниз глядя на самого себя. - Что тебе нужно? Мимо лавки промчалась машина, окатив тротуар ворохом мелких брызг из спрятавшейся у обочины лужи. Рев мотора заглушил слова, мертвенный свет фар солнечным циклом промчался по помещению. Сверкнул на поверхности зеркала, бросил на лицо стоящего перед ним ростовщика посмертную маску: желтовато-черную, с гротескно выделенными чертами, лишенными каких-либо эмоций, - попрыгал в тюрьме стеклянных витрин и свободным умчался прочь, оставив лавку медленно выцветать тишиной и сгущающимся ночным мраком. На секунду показалось, что следом за машиной зал покинула жизнь: Голд неподвижно замер, молча глядя на свое отражение, и не было слышно ни звука: ни дыхания, ни удара сердца, ни шума электричества, ни отчаянной борьбы мотылька у наддверной лампы. - Договорились. Румпельштильцхен не смеялся. Он молча протянул ладонь, и его широкая улыбка отразилась на лице торговца мертвенным безразличием. Их пальцы встретились, соединились, не взирая на играющую серебряными искрами зеркальную поверхность, и слились в крепком рукопожатии. Голд закрыл глаза. В лавке пахло стариной и мокрой хвоей. Он медленно открыл глаза и оглядел - сперва лавку, потом свой костюм, последним внимания удостоилось зеркало. Отражение послушно повторило все движения: встало в пол-оборота, довольно осклабилось, подбросило трость и рисующимся движением закинуло ее за плечо, изображая то ли постаревшего Питера Пэна, то ли постройневшего Оле Лукойе. В общем, Румпельштильцхен остался доволен. Он легонько прищелкнул пальцами, избавляясь от назойливой боли в правой ноге и, зажав трость подмышкой, пританцовывая направился в сторону кабинета. - А вот теперь мы будем играть по-настоящему, дорогуши.