***
Дверь камеры открывается снова через несколько часов. Эовин продолжает сидеть, безмолвно глядя в ту же стену, не обращая на Боромира внимания. — Я всегда знал, что от тебя будут проблемы. — Ты всегда считал обычную девушку из степных краев не ровней своему брату. — Простую? — Боромир складывает руки на груди. — Так теперь называет себя Белая Леди — сестра главы сепаратистов? — Белая Леди? Ее никто никогда не видел, Боромир. Так же, как и сепаратистов, которыми пугают вас король и королева Гондора. — Осторожно, Эовин, — он делает несколько шагов к ней. — Я слышу недоверие к правящей чете. — Эмоции непозволительны здесь, Боромир, — Эовин встает со стула и смотрит ему в глаза как ни в чем не бывало. — Я лишь говорю, что город полнится историями о сепаратистах, которых никто никогда не видел. — Я видел, и много. Твой муж видел тоже. Он должен был рассказывать тебе, — Боромиру никак не удается подловить ее, и это неприятно, хотя эмоции непозволительны. Она права. Нужно сосредоточиться и не отвлекаться. — Фарамиру запрещено говорить о работе. Ты же знаешь это как никто другой. — И ты никогда не спрашивала? Эовин качает головой. — Я тебе не верю. — Спроси своего брата, — Эовин отворачивается и смотрит на стену позади себя. — Скажи ему, Фарамир. Ты меня знаешь лучше всех. — Он тебя не знает. Эмоции — это зло. Он должен успокоиться. — Не знает. Но я узнаю все.***
— Обед был вкусным и сытным. Спасибо, Боромир, — произносит Эовин, когда дверь снова открывается. — Пятнадцать часов в тюремной камере, а ты абсолютно спокойна. Боромир садится за стол напротив нее. — Для женщины? — И для мужчины тоже. — Это комплимент? — Эовин смотрит ему прямо в глаза, и Боромир по-прежнему не видит страха. Это не может не впечатлять. — Твое отношение к женщинам всегда казалось мне интересным. Всегда поражало твое тотальное недоверие к ним, смешанное с паранойей. — Это просто чутье. И оно, как обычно, меня не подвело. Я всегда считал странным, что такая женщина, как ты, попалась моему брату в Лоссарнахе. — Теперь ты обвиняешь меня в том, что Фарамир и его отряд оказались рядом с сотней беженцев и спасли их вместе со мной. А в этом-то как я могу быть виновата? — Я обвиняю тебя в том, что ты специально оказалась в этой группе беженцев. Очаровала, втерлась в доверие к моему брату, а он не последний человек в городе и стране. — О, Боромир, мне льстят твои слова. Но я обычная девушка. Уж не знаю, что твой брат во мне нашел, — Эовин склоняет голову, и секунду Боромир видит в ее глазах насмешку. — Или ты хотел бы оказаться на его месте? — Нет, — он слишком быстро отвечает и видит победную полуулыбку на лице женщины. — Вы ведь родные братья. Наверняка вы часто соперничали с моим мужем. — Это тебе Фарамир рассказал? — Сама догадалась, между братьями такое бывает. — Личный опыт, Эовин? — провоцирует он. — У Роханской девы раньше было два брата. — Просто наблюдение из жизни, — Эовин никак не реагирует на упоминание умершего Теодреда, однако Боромиру кажется, что в этот раз спокойствие дается ей сложнее. — Мужчины всегда жаждут того, чего не могут получить. И завидуют друг другу. — Зависть — это чувство. Я принимаю лекарства, как и положено. И чувства не ослепляют меня, дают мыслить рационально. — Рационально? Давай мыслить рационально, — кажется, ему удалось ее раззадорить. — Твой брат — мой муж, я родила ему сына. Я постоянно была с ним все эти три года. В чем вы меня обвиняете? В каком предательстве? Я все время была у вас перед глазами. — Это очень умно — прятаться у всех на виду. Ты следила и доносила своему брату о каждом нашем действии. Позволяла сопротивлению уходить из наших рук. — Я просто жена твоего брата, мать твоего племянника. Это единственная моя оплошность. Я выбрала его, а не тебя. — Лгунья, просто первоклассная лгунья. Боромир вытаскивает из кармана три фотографии и по очереди кладет на стол. На первой Эовин разговаривает с низкорослым пареньком по имени Мерри. Место для встречи тогда было выбрано неудачно, у нее было мало времени, чтобы передать информацию в Рохан. На второй она говорит с другим агентом, Пиппином, новеньким. Вероятно, он ее и сдал. В Мерри она не сомневалась. На третьей она обнимает своего брата, которого не видела долгих четыре года. Эовин просматривает фотографии еще раз и снова поворачивается к стене. — Я тебя люблю, Фарамир. Любовь — это глубокое чувство. Но оно тоже запретно в вашем мире. — С чего ты взяла, что он там? — Он там. Я его знаю, — Эовин переводит взгляд с Боромира на стену. — Я тебя люблю. Это единственная причина, по которой я осталась три года назад, когда узнала о беременности. Эовин замолкает. Боромир собирает фотографии и выходит из камеры.***
— Ты правда думаешь, что я скажу тебе, где мой брат? — устало выдыхает Эовин. — Ты признаешь, что Эомер — твой брат. Это хорошая динамика. — Больше нет смысла скрываться, — теперь Эовин не так собрана, как на других допросах. Она печальна и почти не поднимает на Боромира глаза. — Но я вам ничего не скажу. — А как же любовь к Фарамиру? — Она никуда не делась, как и любовь к брату. У тебя есть брат, Боромир. Ты должен меня понимать. — У меня нет чувств. — Разумеется. Чувства — зло, так вам говорят ваши просветленные правители. — Зло, — соглашается Боромир. — Как её звали? — Кого? — Женщину, которая не оценила тебя? — Никак, — Боромир отмахивается от воспоминаний о той женщине. Сейчас не время. — Хорошая динамика. Ты не отрицаешь ее существования. Ты и ее отправил на костер? — Нет. — Хорошо, — в голосе Эовин слышится удовлетворение. — А то я уже подумала о плохом. Она счастлива с другим? Боромир молчит. — Понятно. Она счастлива с другим. — Она принимает лекарства, — отвечает Боромир. — И ведет законопослушную жизнь. — А если перестанет, ты просто отправишь ее на костер? — Если перестанет, я буду выполнять миссию, возложенную на меня королем. — Да ладно, Боромир, — Эовин впервые с прошлого допроса смотрит ему в глаза. — Я тоже когда-то принимала лекарства. И знаю, что эмоции полностью подавить невозможно. Остаются полутона. Неприятные отголоски эмоций, которые не можешь прочувствовать полностью. Прожить до конца. И они остаются на краю сознания, никак не уходят, сколько этого вашего эльфийского снадобья ни принимай. И если сначала на них не обращаешь никакого внимания, то с возрастом игнорировать их становится слишком сложно.***
Эовин сидит на полу, на столе стоят нетронутые тарелки с едой. — Ты должна есть. Он тоже устал. За пятьдесят часов допроса ему не удалось выбить из нее ничего. Другие ломались быстрее. — Я ничего не должна, особенно тебе, Боромир. — Как скажешь, — он ставит стул напротив женщины и садится. — Продолжим допрос. — Не продолжим, — Эовин, поворачивает голову к стене. — Либо сожгите меня, либо отпустите. Ты же знаешь, Фарамир, я ненавижу сидеть в клетках. — Мы тебя не отпустим, — Боромир никак не комментирует ее попытки достучаться до супруга. — Твое преступление перед нашим социумом слишком велико. — Преступление? — Эовин оборачивается к нему. — Ваш социум лишил вас жизни. Вас лишили чувств, привязанностей. — Чувства мешают равенству и гармонии. — Какое равенство, Боромир? Вы все рабы. — Мы верные и благодарные подданные короля, который закончил войну. — Почему же ваш король не живет среди вас? — Потому что ему нужно жить над нами, чтобы следить за нашим процветанием. — Они просто одурманили вас. Сделали из вас бесчувственных наркоманов. Усталость наваливается на Эовин с новой силой. Одно хорошо. Скоро эти бесплодные разговоры должны закончиться. Наказание за инакомыслие в Гондоре всегда одно. — Это лучше того, что предлагает твой брат, — настаивает Боромир. — Эмоции — это хаос и беспорядок. — Он хочет сделать людей свободными. Проблемы всегда будут. Но свобода — самое ценное, что есть у человека. — Посмотри куда тебя завела свобода? Эовин подползает к нему, поднимается на колени, чтобы стать чуть выше. Проводит рукой по его лицу, он чуть вздрагивает. Эовин не обращает на это никакого внимания. — Боромир, какая-нибудь женщина опускалась перед тобой на колени в моменты близости? Или, может быть, ты опускался на колени перед какой-нибудь женщиной? Боромир чувствует, как сердцебиение учащается. Он сжимает губы крепко, чтобы не сказать ничего лишнего. Эовин наклоняет его голову ближе к себе, и он не сопротивляется, ждет прикосновения губ, но она просто шепчет ему на ухо, так, чтобы не слышали микрофоны. — Я опускалась, и твой брат делал для меня то же самое. Твой брат много чего для меня делал. И наверняка корил себя потом за избыток эмоций к своей законной жене. Эовин отпускает его и отползает назад. — Близость порождает эмоции, Боромир. Рождение ребенка порождает эмоции. Я ни о чем не сожалею. Эовин поворачивается к стене и говорит четко, бесстрашно: — Моя участь предопределена. Вы не можете мне помочь. Но я прощаю тебя, Фарамир, и твоего брата. Чтобы вы со мной ни сделали. Я прощаю вас обоих.***
— Почему так долго, Боромир? — Эовин по-прежнему сидит на полу, только теперь у нее заплаканное лицо. — Обычно вы быстрее выносите приговоры таким как я. — Не каждый день нам попадается сестра главы сепаратистов, — он понимает, что интонации у него извиняющиеся. — Я не отдам вам своего брата. Я уже говорила. — Но он может прийти тебя спасать. Слухи расходятся быстро. — Так вот почему вы держите меня здесь четвертые сутки подряд. — Пятые, — поправляет он. — Пятые, — повторяет Эовин. — Я возьму с тебя обещание, Боромир. — Не думаю, что ты вправе что-то брать с меня. — Но я все равно возьму. Ты будешь оберегать своего племянника, несмотря ни на что. Эльборон не виноват, что он мой сын. Боромир покидает камеру, ничего не отвечая.***
— Аккуратнее, она все же женщина. Военный прекращает сжимать руки Эовин так грубо. Все же Боромира уважают подчиненные, хотя в его семье появилась такая проблема. Хотя Эовин уверена, что в последние годы сомневающихся в справедливости правления светлой четы становится все больше и больше. Эльфийские снадобья несовершенны, как бы ни старались придворные лекари, а толерантность человеческого организма повышается. — Я соврал тебе тогда, — Боромир прерывает молчание, повисшее в камере после того, как военный закончил с наручниками Эовин. — Я тоже тебе врала. Мы квиты, — она пожимает плечами. Ей сейчас не до разговоров. Конец близок, нужно подумать об этом. И о том, что она больше не увидит сына, брата и мужа. — Я отправил ее на костер. Служащий выходит в коридор. Боромир подходит ближе к Эовин и ощупывает наручники. Наклоняется к ее правому уху. — Она признавалась мне в любви, а я был слишком труслив и глуп, чтобы рискнуть ради нее. — Она тебя простила. — Откуда ты знаешь? — Когда любишь, прощаешь все, — тихо отвечает Эовин. — Надеюсь. Эовин слышит, как щелкает замок. Боромир кивает ей и одним движением оглушает своего подчиненного.