***
Эраст Петрович мягок и прохладен одновременно. Лицо его спокойно, фигура подтянута, движения точны, собраны. Рядом с ним и Александр Христофорович заставляет себя плечи немного расправить да проглотить тревогу и смущение. Только и стучит в голове одинокий вопрос — как это так вышло, люди добрые? Да нет на него ответа, кроме как — сам, Сашенька, сам в омут кинулся, сначала за чертом любимым, а нынче по каждой прихоти, на которую он тебя толкает… Так-то проще — сказать «бес попутал», а не самому за свои желания отвечать. Проходятся пальцы чуткие по плечу со шрамом, по ключице, давным-давно сломанной, хмурится едва заметно Эраст Петрович. — П-побережем вашу руку, Саша. Поберегли бы мои стыд и гордость, думает Александр Христофорович. Кивает рвано, хотя не уверен, был то вопрос или его поставили перед фактом. Косится осторожно в угол — там в кресле Яков удобно устроился, будто в театр пожаловал. — Ты что, останешься? — спрашивает сипло Бинх. Отвечает неожиданно Эраст — со смешком тихим, непривычным. — Не зря же я ему те г-гравюры вез, Саша. Яша у нас ценитель п-прекрасного. Снова заливает жаром — то ли вскользь брошенного «у нас», то ли от сравнения с прекрасным. Это его-то, Александра Христофоровича Бинха? Тянет зябко повести обнаженными плечами, но Александр Христофорович обещал по возможности не усложнять работу мастеру. Замирает послушно, как поставлен был — на коленях, широко их расставив да голову слегка опустив. Тяжело ложится на кожу веревка, давит едва заметно. Вместе с веревкой неспешно скользят по коже пальцы чуткие — словно маршруты прочерчивая. Порой говорит Эраст негромко — п-пожалуйста, поднимите руку, поверните голову… хорошо, спасибо… — Расслабьтесь, — просит мягко. — Можете закрыть глаза, если вам так п-проще. Александр Христофорович совету подчиняется, только легче ему это не делает. В темноте под веками пляшут алые сполохи, касания острее кажутся, то прохладой пальцев, то шершавым жаром веревки дразня кожу. Чувствует узел, еще один, облизывает пересохшие губы. Чувствует взгляд Яши. Из-под ресниц тихонько проверяет — и правда. Смотрит напряженно, отбросив деланную леность, вперед подался в кресле, сложив на колени руки. Опасный, хищный почти — будто на деле, будто загоняет жертву. Дрожью от этого пробирает, поводит Александр Христофорович плечами — с дыхания немного сбивается. Стянула веревка руки, плечи, вроде и ласково, да только не шевельнуться в мягком этом захвате. Сглатывает сухо Александр Христофорович, на мгновение чувствуя себя загадочно легким, будто непонятным образом собственная скованность его окрыляет. — Все хорошо? — мягко звучит голос и будто бы издалека, касаются горла чуткие пальцы, оглаживают — словно ласкают и слушают пульс одновременно. Александр Христофорович, забывшись, кивает не сразу. — Тогда п-продолжим. Змеится веревка дальше, через талию прокладывая путь к бедрам. — Уложить бы его, — слышится со стороны голос Якова. Кажется Александру Христофоровичу, что хрипит он сильнее обычного. — Скажи уж сразу честно — разложить, — отвечает Эраст. — А ты мне посмейся, посмейся… Понимает смутно Александр Христофорович — о нем идет речь, да только совершенно нет ему до этого дела. Пропала легкость, ей на смену пришла тяжесть приятная, скапливается она против ожиданий не в руках и не в ногах натруженных, а мягким комом скатываясь к паху. Рад Александр Христофорович, что брюки на нем оставлены… Чуткие пальцы проходятся слишком близко, веревки протягивая. Вздрагивает Александр Христофорович — затягиваются еще узлы, кажется, со всех сторон они его украсили, в симметричный рисунок складываясь. Красиво или нет, ему не ведомо, но чувствует он покусывание слабое на коже там, где узлы о себе заявляют. — Как т-тебе? — снова спрашивает Эраст. Не его — с Александром Христофоровичем они на вы, хотя сейчас и это кажется странным. Слышит Александр Христофорович шелестение одежд, мягкие шаги. Неосознанно кренится в ту сторону, откуда ожидает появления. — Ты волшебник, — говорит Яков. Пробегаются его горячие — не в пример Эрасту — пальцы по телу, вдоль веревок, исчертивших тело загадочными узорами. Чтобы скользнуть под — усилие прикладывается, плотно лежат слои, постарался Эраст Петрович. Александр Христофорович вздрагивает слабо, потом еще раз — когда ладонь на щеку его ложится. Не повернуться ему навстречу, не прильнуть, как хочется, держит веревка на месте — остается только потереться об пальцы, ткнуться губами в запястье. — Ты посмотри на это, — ахает Яков едва слышно. — Как тянется. Александр Христофорович не краснеет даже. Только ластится тихо, бездумно, уже двумя якорями прикованный — плетением хитрым, по телу расходящимся, да яшиным теплым прикосновением. Поглаживает Яков пальцами — щеку, губы, подушечкой большого пальца давит несильно, рот приоткрыть заставляя. — Возмутительно. Незаконно. Смеется Эраст Петрович, подходит тоже — чувствует Александр Христофорович, как трогает его легкая рука загривок. — Я бы дал вам момент п-приватности, но ты же понимаешь. Я связывал, я должен наблюдать. — Так наблюдай. Кресло зрителя свободно, — сухо бросает Яков в ответ.***
Удивит Яков через пару недель, с улыбкой лукавой да жестом фокусника демонстрируя Александру Христофоровичу веревку невесть откуда взятую. — Попросил Эраста показать мне пару трюков, — объясняет мягко, запястья Александра Христофоровича оплетая нежно. — Не приглашать же нам его каждый раз, как захочется сделать тебе приятно и мне красиво, Саша? Смеется Яков, узлы хитрые затягивая, а Александр Христофорович только и может, что дышать размеренно. И лицо-то в ладонях не спрячешь, будто нарочно бес предусмотрел… Касаются щеки горящей чуткие пальцы, заставляют лицо повернуть, да только стоек Александр Христофорович, коли отказывается в глаза смотреть — не заставите. Жмурится со всем отчаяньем. — Или приглашать? Отвернуться пытается Александр Христофорович, смешно от этого Якову. — Саша, спроси его. — Яш, перестань, — молит Александр Христофорович слабо. — Саша, — лицо его обнимают ладони теплые, мягкие, большие пальцы ласково поглаживают, а сам смеется Яков, всем телом вибрация чувствуется. Ой, веселье ему, поглядите-ка. — Хочешь, я спрошу сам?...