ярче солнца

Какеин целует его так, словно он — нечто легкое и хрупкое, то, что нужно беречь. Он словно стирает пыль с сервиза, который родители его матери подарили ей на свадьбу. И это удивительно — он слышит только перешептывания девушек, которые, хихикая, обсуждают то, как он груб. Он не видит ни в одной из них ни света, ни нежности, и сколько бы дед ни говорил о том, как мягки женщины, слова Джотаро нельзя назвать ‘чересчур грубыми’ по отношению к тому, кто ему нравится. Кожа Какеина мягкая, и когда она касается Джотаро, тот не хочет даже пытаться поцеловать кого-либо еще. Непонятно, почему возникает чувство, что этого мало. У них целые часы и еще куча времени на себя, его руки обвивают талию Какеина, а их губы соприкасаются до тех пор, пока у кого-то не собьется дыхание; у Джотаро словно не получается целоваться с ним так долго, как он хочет. Это должно быть отвратительным. Он никогда не хотел ни с кем целоваться, и даже не планировал. Затем Какеин застает его врасплох, перекрывает мозгу Джотаро звуки и воздух одним касанием губ — и это все, о чем он может думать. Мать то же самое говорила о сигаретах, пытаясь оградить его от них до того, как он на них подсядет. Нигде не было никаких предупреждений, никаких подсказок (а если и были, то Джотаро их не замечал). Джотаро просто предложил бросить деда, но Какеин поднял ставки, обернув побег в попытку скрыться, и они непонятным образом оказались в пустынном переулке, где хихикали и целовались. Он думает об этом в машине; его мизинец едва касается руки Какеина, а он делает вид, что смотрит в окно. Думает о том, как тень губ Какеина едва-едва ложится на его губы, и он приближается к нему, чтобы Какеин поцеловал его, и потом поцеловал еще раз. Его движения просты и аккуратны, и так изящны, что Джотаро каждый раз сомневается, успеют ли они поцеловаться до того, как послышатся тяжелые и нервные дедовские шаги и им нужно будет разойтись. В первый раз они целуются, когда им нельзя сидеть вместе в машине, потому что Джозефу и так хватает их “гениальнейших идей”. Сколько бы он ни просил деда отстать, дать провести побольше времени с Какеином, протесты остаются комом в горле и болью в ушах. И действительно: шестидесятилетний старикан все еще таскает Джотаро за уши. Он швыряет его к Польнареффу, и все ссорятся, пока машина не переполняется напряжением и не останавливается, а тишину нарушает лишь звон голосов в ушах. На следующей автозаправке все меняются местами — Какеин пододвигается к нему. Второй раз они целуются в кафе маленького, почти забытого городишки. Машина, на которой они ездили, не была готова к жестокому обращению и в отместку часто дымилась и умирала посреди пути. Молодежи приходилось толкать ее до вершины холма, в то время как Джозеф сидел внутри, пытаясь заново завести ее. Польнарефф бормочет о том, что нужно заправить машину и проверить моторное масло перед поездкой, перерастающей в масштабную ссору. Она не прекращается, даже когда Польнареффу слишком тошно ехать с ними дальше. Он плотнее смыкает губы, и Абдул без слов подменяет его. Это и понятно, ведь их взгляды на споры действительно разные: в то время как Польнарефф взрывной и громкий, Абдул — серьезный и сдержанный. Джозеф не перестает орать, пока они не доезжают до автомастерской. Когда они наконец-то приезжают, Польнарефф торопится в уборную. Абдул и Какеин обмениваются полными понимания взглядами. Стиль вождения Джозефа едва ли можно назвать лучшим: Джотаро и Абдул за годы поездок едва-едва смогли привыкнуть к нему, а Какеина спас плеер, который Джотаро взял для него во время одной из остановок. — Я подожду его, — говорит Абдул, крепко придерживая дверь. — Найдите какую-нибудь забегаловку. Мы с Польнареффом скоро подойдем. Его нарочное игнорирование Джозефа заставляет того разразиться очередной проигнорированной тирадой. — Нам нужно взять что-нибудь для Польнареффа. Он вряд ли будет что-то есть в ближайшее время. — Это все, что говорит Какеин, поспешно удаляясь от Джозефа. Джотаро спешит за ним. Он хмыкает в ответ. Ему незнакомо укачивание в транспорте, но, кажется, Какеин что-то в этом понимает, и Куджо полностью полагается на него. Он, кажется, немного знает и городок, который они обошли в следующие пару часов, и быстро находит кафе. Какеин словно понимает любой язык: по крайней мере, его знаний достаточно, чтобы сделать заказ. И чтобы заказать Джотаро что-нибудь, что он любит, хотя Нориаки сложно сказать, что тот еще ест помимо “хлеба какого-нибудь”. Ему приходит мысль о том, что чувствует к Какеину то же самое. Хоть он и мало его знает, он абсолютно не против провести с ним побольше времени. Такие мысли смущают, но только они наполняют его голову. Он краснеет и натягивает козырек на глаза, хоть на него все равно никто не смотрел. Какеин дует на чай и глядит в окно, словно домашний кот, наблюдающий за каждым движением летающего снаружи воробья. Он не пытается завязать с Джотаро разговор. На самом деле он никогда и не пытался, но Джотаро все равно каждый раз интересуется, комфортно ли Какеину с ним, хорошо ли он проводит время. Куджо никогда не был силен в разговорах. Простые вопросы у него звучат как обвинения, а ответы — как оскорбления. Но Какеин спокойно отставляет чашку чая и, мягко улыбаясь, смотрит на Джотаро — тот понимает, что не сможет увильнуть. Он наклоняется к нему: без задних мыслей, без проверки чистоты зубов или наличия запаха изо рта, — на автомате. Его руки все еще в карманах, но глаза в удивлении распахиваются, когда он осознает, что делает. Какеин тоже не отрывает взгляда, наблюдая за ним из-под полуприкрытых век. Глаза, полные трепета, прикрываются, уголки губ тянутся вверх, и Какеин подается вперед. Тут они неловко сталкиваются носами в неудобном, далеком от идеала угле. Руки в карманах Джотаро трясутся и потеют. Он даже не задумывается, касался ли он прежде лица Какеина и пытался ли запомнить мягкость его кожи. Он ощущает тягу на плече: Какеин берет его за куртку. Напоминает время, когда он только увидел Станд: уши неприятно стучат в ритме сердца, дыхание чуть сбивается, а дрожь в пальцах становится немного заметнее. Интересно, получится ли передать через Стар Платинум, что им нужно выйти, что Джотаро нужно к нему приблизиться, обвить руками его талию и приблизиться настолько, чтобы чувствовался трепет сердца Какеина. Но рука на плече не тянет его в свою сторону: он мягко отталкивает его, слабо, но дает отпор. Взгляд Какеина отклоняется от лица Джотаро на шокированную официантку. Он спокойно что-то ей отвечает: возможно, заказ для Польнареффа. Джотаро чувствует на ключицах контраст холодного пота и горячей покрасневшей кожи. Он уже забыл, что они на людях, но это его не волнует: между выбором взглянуть на них и вмешаться или заняться чем-нибудь другим любой предпочтет последнее. И сейчас все идет немного не по плану: главное снова набраться смелости, успокоиться, прильнуть к Какеину и забыть об ухабистых дорогах, убогих гостиницах, ссорах в машине... Затем входит Джозеф, и Джотаро понимает, что не получит другого шанса.

***

— Я хочу обвенчаться с Какеином, — мягко говорит он спустя два-три месяца. Он дома, живой и в безопасности, сидит рядом с матерью. Его слова заминаются тостерами, как будто он забыл об этом сказать. На протяжении месяца он думал об этом ночи напролет. Может, и больше: незадолго после того, как узнал, что Абдул — раненый, истощенный, но живой — нашелся, а ночные кошмары прекратились. Стук сердца отдается в горле: родители и дедушка одновременно прерываются от своих дел и пристально смотрят на него. Из-за этого Джотаро краснеет, но он не хочет врать. Он, конечно, не станет звать Какеина целоваться перед родителями или мамиными гостями, но она так часто помогала ему, что оставлять такие недосказанности просто неправильно. Тишина начинает напрягать. Отец, похоже, даже не знает, кто такой Какеин. Он даже не знал, что его жена больна (хотя здесь и не было его вины: Джозеф решил промолчать, а Абдул поступил еще разумнее и убедил, что беспокоиться не о чем). Он глядит на нее с поднятыми в удивлении бровями. Холли не отвечает ему — такое чувство, что еще чуть-чуть, и из ее глаз покатятся слезы. Дед же, пристально оглядывая его, чешет голову и начинает: — А ты не мал еще? Вы не так давно знакомы. Джотаро переводит взгляд то на отца, то на дедушку, словно смотрит на теннисный матч. — Ты тоже мало знал о Сьюзи Кью, но вы все равно поженились, — отмечает Джотаро. — Мне тогда было девятнадцать. — А ты не уточнял возраст, — парирует внук, хотя здесь Джозеф в чем-то прав. Ему исполнилось восемнадцать лишь пару дней назад, а Какеину будет столько же только летом. Кажется, в августе. Похоже, даже до помолвки им еще далеко. — Мы целовались с Египта, — говорит он. Как ни посмотри, это странно звучит. Он ничего не уточняет, но лучше объяснить деду так, чем начинать распинаться, как долго, где и когда он видится со своим другом. — Я знаю, — отвечает Джозеф, держа в руке кружку кофе. — Вы не особо скрывались. Как проводили время вместе, так всегда возвращались с такими лицами, словно выиграли лотерею. Картина поражает Джотаро, и по одному дедовскому взгляду он понимает, о чем тот думает. Он мрачнеет и отвечает: — Я люблю его, — вырывается у него, когда он хотел сказать простое 'он мне нравится'. Он морщится, глядя в чай. Не то чтобы это было неправдой, но он хотел сначала сказать это Какеину и увидеть, как он, переваривая информацию, покусывает губы. Он думал об этом, пытался показать их, но он знает, что слова должны совпадать с действиями. Не потому, что Какеину нужно их услышать, а потому, что Джотаро нужно их сказать. — С Египта? — спрашивает отец. Он осматривает еду в тарелке, думая, как правильно выразиться. — С той самой поездки? — Да, — отвечает Джозеф. Отец хмурится. — Лучше бы так думал об уроках. Последнее слово за ним. Он не скажет ничего больше, и Джотаро его понимает, ибо краткость у них в крови. Так он принимает факт, но соглашается с Джозефом: Джотаро еще слишком юн. — По-моему, это замечательно! — восклицает мать и взмахивает палочками для еды так, что чуть не опрокидывает стакан. — И когда ты приведешь моего зятя домой и познакомишь с отцом? Его ответ как обычно должен быть 'ни за что'. Так он и думает: как обычно ответить резко, и только потом ему на ум придет другая мысль. Но Джотаро так не отвечает, и даже не думает отвечать. Вместо этого он говорит другое: — Он все еще в больнице и пытается прийти в себя. И отец отвечает: — Сейчас он явно больше хочет увидеть родителей. Все еще немного ошарашены. Немногословный Куджо, ни разу не видевший Какеина, говорит за него. Холли выжидает секунду. — Я думаю, ты прав, дорогой. И за столом снова тишина.

***

Джотаро не может не остановиться и не поглядеть на некоторые места в городке, куда хотел бы сводить Какеина. В его голове целый список, но сейчас он не следует ему. Он думает о том, как было бы прекрасно поцеловать Какеина под цветущими деревьями. Смущение накрывает его. Он натягивает кепку, ускоренным шагом двигается к пустой скамейке. Он не показушничает, но мысль о том, что он поцелуется с Нориаки на людях ничуть его не тревожит. Вместе они переживут любые издевательства. Людям, может, даже будет полезно увидеть, что каким бы ни был человек, он имеет право любить. А сами они наконец поймут, что ни одна девушка не обратит на себя их внимания. Черствый — так бы назвал его дедушка. Он не черствый: просто никто не пытался получше его узнать. Сегодня Какеин в хирургическом отделении, и они не смогут увидеться. К нему могут прийти только родные. Об этом медсестра постоянно говорила Джотаро, и ее терпение, кажется, не иссякает. Джотаро же, наоборот, еще чуть-чуть и взорвется. Он в раздражении хочет сказать, что он член семьи — той семьи, что всегда платит свои долги, но понимает, что это будет грубо и несвоевременно. Только в эти дни родители навещают Какеина. Джотаро знает это наверняка, потому как проверил записи всех посетителей, которых к нему допускают, а каких отклоняют. Атаки Стандов случаются не каждый день, но их обладатели все еще есть. Вероятно, здесь скрывается кто-то, кто хочет их убить. Очень вероятно. Раньше он всегда мог проскользнуть мимо родителей Какеина, но сегодня к ним приходит осознание, что именно Джотаро приходил с ними каждое утро, и они обращаются к нему. — Ты друг Нориаки? — вежливо, но строго спрашивает его мать. В памяти Джотаро тут же всплывают моменты, когда они с Какеином держались под столом за руки. Моменты, когда они целовали друг друга в уголки губ. Моменты, когда он проводил пальцами по его щекам, чтобы убрать прядь с лица Нориаки. Моменты, когда кто-то из них был ранен, другой перекидывал его руку через свое плечо. Он отвечает: 'Да'. Резко, чтобы не сказать всего, о чем думает. Я бы убил за вашего сына. — Приятно познакомиться, — говорит она и протягивает руку. Я убил за вашего сына. Джотаро что-то неразборчиво бормочет в ответ. Он не планирует начинать разговор: сейчас нет настроения объяснять, кто он, без согласия Нориаки. — Вы из одной школы? — спрашивает она все еще спокойным и все еще сдержанным тоном. Вы не представляете, как сильно я его люблю. — Да, — кратко отвечает он. Его разум молит уйти, но тело хочет остаться. Он чувствует, что заперт здесь, но произвести хорошее впечатление для него важнее. Возможно, эти люди вскоре станут его семьей. Он может им не понравиться, но главное, чтобы все прошло хорошо. Он ни на секунду не выходит из моей головы. — Можно вопрос? — говорит его мать, полуобернувшись. — Ты тот парень, с которым он сбежал? Oу. — Ты случаем не тот самый Джотаро Куджо? Oу, черт. Ему нет смысла врать, и он отвечает: 'Да', — стараясь скрыть свое смущение за угрюмостью. Она поджимает пухлые губы — точно как ее сын — и хмурится. Ее глаза сужаются, и она смотрит на него таким же пристальным взглядом, каким на него всегда смотрел Какеин. Помимо лишенного тепла взгляда в ней нет желания его раззадорить. Поэтому Джотаро становится полностью уверенным в том, что она не испытывает к нему романтического интереса. Сердце бьется чаще — Джотаро понимает, что еще чуть-чуть, и все пойдет по наклонной, и у него будет еще больше проблем. Но даже будучи в панике он никогда не отступал: только смело смотрит на ситуацию и по максимуму пытается из нее выпутаться. Он не привык к подобным вопросам, потому остается лишь держаться, чтобы она не высказала все, что думает. Она все равно выскажется: ей явно кто-то все объяснил. — Если бы ваша семья не оплатила операцию, — говорит она, — я бы ни за что не позволила вам видеться с моим сыном. Она игнорирует то, что Джотаро использует как прикрытие. Нориаки явно унаследовал свою стойкость от нее. Она смотрит на Куджо не моргая, и он ощущает себя маленьким по сравнению с ней. Понимает, почему она все еще может запретить увидеться с Нориаки, и хоть он не хочет отступать, пустота внутри него оправдывает его опасения. Он бы сказал то же самое и себе, не будь он таким... эгоистом. Она больше не бросает на него взгляда, не роняет ни слова. Какеин возвращается в палату сына, а Джотаро возвращается домой.

***

Непонятно почему Джозеф никак не успокоится. Джотаро никогда не просил и не попросит у него совета в любовных отношениях. Сьюзи Кью — не Какеин, а очень кратковременные отношения отца с мужчиной не делают его экспертом, что бы он сам ни утверждал. И, конечно, он постоянно ссылается на возраст сына. — Ты же не хочешь ошибиться в выборе? — каждый раз отмечает он. Еще немного, и Джотаро его ударит. Он сдерживается только потому, что рядом мать. Мысль о том, что, увидев насилие со стороны сына она расстроится, неприятными ощущениями отдается в животе. Джотаро громко ругается на японском. Джозеф не понимает его слова, но воспринимает как угрозы и отправляет внука в комнату. Оно и к лучшему. Ему нечего делать и не к кому пойти: Польнарефф во Франции, Абдул в Египте, а Какеин в больнице. Джотаро ложится обратно в кровать и, уставляясь в потолок, предается мыслям. Мыслям о том, как целует Какеина, как пальцы слабо сжимают сидение в машине, как их плечи касаются друг друга... Стук раздается без разрешения войти — дверь в комнату тут же открывается. Отец садится на край кровати и после небольшой паузы спрашивает: — Какеин — мальчик, ведь так? В животе Джотаро сводит. Он никогда не говорил об этом с отцом, а сейчас даже не хочет портить себе и без того плохое настроение. Пытаясь уйти от расспросов, он отвечает кратко: — Да. — Ясно, — отвечает отец. Он выжидает минуту и снова спрашивает: — А какой он? Боль внезапно проходит. Джотаро задумывается. — Умный, — говорит он первое, что приходит на ум. Затем продолжает: — Прямолинейный. Сдержанный. Смешной. Добрый. — Вот как. — И наступает тишина. В голове Джотаро одно за другим всплывают слова, описывающие Какеина. Колкий, непреклонный, смелый, упрямый. Отец прерывает его размышления другим вопросом: — Почему ты хочешь обвенчаться с ним? Затем, понимая, что ответ сына явно будет 'потому что я люблю его', перефразирует: — Почему ты хочешь обвенчаться с ним сейчас? Отец знает основные детали проклятия Джостаров и то, что у его сына неподдающаяся объяснениям сила. Джотаро всегда отличался от сверстников, и, наверное, потому не вернулся домой после тура, даже когда у него только начал проявляться Стар Платинум. Отец не может его видеть, а Холли Куджо, как истинная Джостар — может. Но факт остается: он не знает, через что они прошли и чего повидали. Нельзя просто сказать: 'Вампир чуть не убил его, и дальше может быть только хуже. Я не хочу потерять его'. Отец просто не поймет и ответит, что Джотаро говорит прям как его мать. На самом деле, это, возможно, и так. — Он сильно ранен, — не скрывая правды, отвечает Джотаро. — Все настолько плохо? — Да. — Он не хочет оставлять впечатление, что Какеин умирает. — Он может перестать ходить. Отец снова надолго замолкает, переваривая сказанное. — Лучше уж так, — говорит он. И Джотаро понимает, что он хотел сказать 'Ты явно и не думал, как будет лучше'. — Я хочу защищать его. — Звучит не правдиво. Не то чтобы он подумал, что Какеин сам о себе не позаботится. Но это бóльшее, что он может сделать, и попытки от этого уйти, чтобы ответить что-то другое... сердце в груди сжимается. Глаза прожигает что-то, похожее на слезы. — Ты не сможешь защищать его вечно, — говорит отец, и Джотаро понимающе хмыкает в ответ. Ничто не сможет спасти Нориаки. Но если они обвенчаются — он защитит его. Он будет проводить с ним столько времени, сколько тот захочет, впутает пальцы в его волосы, в который раз восхитится блеском глаз, в который раз ощутит его кожу. Если кто-то посмеет вмешаться, он, имея все права, пошлет. Он будет обнимать его, пока тот будет спать, оплатит все лечение, проснется с ним на следующее утро, заполнит всю оставшуюся жизнь эмоциями, которые он всегда будет вспоминать. Он напрочь забывает, что отец еще в комнате: тепло мыслей о Какеине уже разразилось в его груди. Тем не менее, отец не сводит с него взгляда. — Это не просто увлечение, — обобщает он. Не говоря Джотаро, отец делает для себя выводы и, не роняя больше ни слова, уходит.

***

— С Днем Рождения. Прости, что с пустыми руками. — В словах слышится шутливый тон. Хоть у Какеина и нездоровый вид, он улыбается, и комната сияет его светом. Джотаро пожимает плечами. Даже после всех месяцев, что он представлял Какеина, он волнуется при одном взгляде на него. — Ты живой, — говорит он с облегчением. Какеин прикрывает глаза и склоняет голову в попытке кивнуть. — Это так. Но я бы не хотел, чтобы подобное произошло и с тобой. — Главное, что ты выжил. — Звучит так слащаво, что становится стыдно за себя. Но есть кое-что и поважнее. Это только начало. Какеин застигнут врасплох. Рот от удивления прикоткрывается, а кончики ушей начинают заметно краснеть. — Кажется, я могу тебе кое-что подарить, — говорит он, почти бурча. — Но у тебя же ничего нет, — напоминает Джотаро. — Тебе не нужен поцелуй? — Его выражение лица становится хитрым. Таким же, как после острой шутки, которую не понимает ни Джотаро, ни Польнарефф. Куджо немного выжидает и склоняет к Какеину голову: — Так, где мой подарок? Нориаки не нравится эта проверка, но он притягивает его к себе. Слегка потресканные губы Джотаро все еще мягкие, и Какеин все еще целует его так, словно тот может вот-вот рассыпаться, словно на больничной койке не он, а Джотаро. Одной рукой он едва касается его шеи, а другая обхватывает щеку. Джотаро не хочет отталкивать Нориаки, но он вот-вот коснется его языка губами. Он вряд ли справится с этим. Пульс бьет так сильно, что Куджо понимает: сейчас идеальный момент, чтобы сделать предложение... Или мог бы быть идеальным, если бы не пришли его родители. Нориаки спасает ситуацию, и Джотаро в который раз восхищается его изящностью. Он представляет Джотаро родителям как своего близкого друга, и глаза его сверкают точно как у его матери. Они смотрят друг на друга в давящей тишине, словно говорят между собой без слов. Джотаро робеет (и волнуется) хотя бы взглянуть на отца Какеина, который никак не пытается прервать тишину. Стесняющее молчание длится несколько минут. Затем Какеин начинает плавно проходящий, но очень скучный разговор с родителями: он спрашивает мать о погоде, а она спрашивает о направлениях, которые он получает в больнице. Он отмечает, что у него вскоре будет инвалидная коляска, и он может посещать занятия. Мать отвечает, что приведет дом в порядок к его выписке. Родители уходят, ничего не сказав Джотаро и даже не глядя на него. Он хмурится, и он говорит до того, как успевает подумать: — Я хотел попросить твоей руки и сердца, — говорит он. — Но твои родители вряд ли одобрят. На секунду воцаряется тишина, и Джотаро понимает, что только что сказал. Он смотрит на Какеина с покрасневшим лицом. Тот молча сидит, не скрывая удивления. Затем Нориаки мрачным тоном говорит: — Я бы все равно попросил сам. Ты же не на моих родителях женишься, ДжоДжо. Джотаро чувствует, что вот-вот упадет. Его руки трясутся в карманах так сильно, что это нельзя не заметить даже находившимся в коридоре медсестрам. — Я люблю тебя, — больше кричит, чем говорит он. Какеин хмыкает и притягивает Джотаро к себе за ворот. Они соприкасаются лбами, носами, а затем целуются. — И я тебя люблю.