Феникс (издано)

*** Саске - Позже наступило, - непререкаемо. - Наступило, - согласилось привидение. – Почти. - Харэ юлить! – Возмущаясь с острым клочком волос на макушке. - Сколько экспрессии, сколько иностранных слов в одном предложении! - Гн! - Так, где тут был включатель мозгов? Здесь или здесь? – Саске ощутил поочередные уколы в обе свои булки. - А может… - Ксо, кисама! – Звучно ударяя кулаком в ладонь. - Ну не сердись, я же любя… - Хаппо бидзин, - прислонясь лбом к красному столбу. Внутри Саске еще громыхали отголоски стариковских чувств и чаяний. Тело мальчика стало тесным для парня, перенявшего ранее считаемой пресловутой Волю Огня. Он – феникс, его воля и есть воля огня. Ан-нет! Сжирающий сердца и души огонь дуален, любовь и ненависть – лишь шаг между ними, шириной в бездну. - В учебниках истории много воды и путаницы с датами. Но как бы не была фальшива легенда про двух братьев… в ней сокрыт ключ. Любовь и ненависть части одной силы, одной, Саске. Раздельно любовь и ненависть ущербны. Их равная смесь, равнодушие, само по себе тоже слабость. Инь и Ян, вспомни герб Хьюг. Замкнутая система. Но стоит добавить третий элемент, сенчакру… Гармония триединства, Саске, стол может стоять на одной или двух ногах, однако непоколебимую устойчивость дают три, - поделился Солеан обрывочными мыслями, услышанными полностью. - Ворота будут связаны во время всплеска и запитаны от теперь общего источника. Верно? – Глядя на постепенно исчезающие шрамы на ладонях, Саске вспомнил прошедшее утро. Сладко потянувшись, он вздрогнул, ощутив взгляд куноичи, заменившей в прошлый вечер маму. Грустно и растерянно улыбнувшись, Саске подавил желание броситься в объятья к маме-на-вечер, он уже взрослый молодой человек и выше подобных сентиментальностей. После вчерашнего внутри образовалась пустота, не та, которая необъятная и пугающая, а другая, как белый разворот тетради, с одной стороны сиреневатой от чернил, с другой во вмятинку от ранее написанного. Следующий яркий эпизод с Хокаге-сама, таки наклюкавшимся вчера в доску. Ох, какой разнос ему устроила Ёшино-химэ, и как в тенечке устало горевал Шикаку-сама, пропустивший мужицкий сабантуй, на котором, по шепотливым слухам, зажигала Инузуки-доно. В сомненьях оголяли торс и привязывали гостя со стиснутой в зубах рукояткой куная, решительно полоснули скальпелем точно над сердцем и поперек ладошки. По мере плавного возгорания вен затуманенные глаза прояснялись, а дряблая кожа едва заметно, но натягивалась, пропуская расползающееся по груди белое свечение. А затем миг вспышки белого ореола и отдернутая от помолодевшей груди рука – обе раны исчезли мгновение спустя. Наступивший через полчаса после первого второй столь же плотный завтрак прошел в полной тишине, состоявшей из сопения Хирузена, то и дело трогающего пышные белые космы, что сидящего рядом и тоже сопящего Саске нервировало – ему достался отголосок боли от потери жены и желтоволосого любимца. Дальше молчаливая прогулка за ручку – здесь «Шуншин», там «Шуншин», вот и бывший центр, теперича на углу парковой зоны. В глазах лава, обжигающая ладонь… По мановению руки появившиеся каменные ворота во внутренний дворик, с двойной классической перекладиной и веером между ними. Вновь разрезание ладони, кровавые отпечатки мальчишки на обоих столбах – на втором поверх них положил свои стоящий за спиной горячий Сандайме Хокаге с пылающим взором, ни от кого не скрываемым по короткой дороге из парка к угловому дому Учиха. Вновь вспыхнули факелы на красной основе, вновь изменилась ограда личной территории Саске, вновь засияло кольцо в пасти дракона главных врат Дома Учиха, копии внутренних, но теперь центром защиты не являющихся. Затем «Шуншин» сразу к памятнику с пуганием собравшихся там шиноби с первичным сродством с Хи. Ритуал окропления кровью с рисованием кандзи – Сандайме Хокаге рисовал огнем на пальце, от последнего его штриха пламя объяло величественный памятник. Оно согревало сердца, сжигая ненависть в душах, от чего опаляло переполненных ею. А дальше они расстались после проникновенной речи про Волю Огня на фоне Огня. Саске бросился от мемориала в сельской черте прямиком к дому. Саске, как выразился Солеан, не по-детски колбасило. Что месяц в прошлом году, что месяц в нынешнем, бросая из крайности в крайность. Сам парень тяготился такими болтанками и столь частыми вехами, разбивающими жизнь на этапы «до» и «после». Сочные эмоции совсем не то, чего бы он каждодневно себе желал, так, раз в месяц – куда больше? За ночь он вновь себя переосмыслил, повторно пережив самые яркие моменты. Вновь накормил Солеана – ставшая привычной дикость. - Верно, - обозначив ветром встрепывание. - Ты потратишь на это все… съеденное? – Бурные реакции с сегодняшнего дня отошли в прошлое, но инерция еще сохранялась. - Нет, я создал запас сладкого на предстоящую голодовку. Удовлетворюсь постной магмой, направлю ее энергию по ранее проложенному руслу, - эманируя спокойствие и удовлетворенность. - А когда ты начнешь со мной делиться? Ждешь покорения мною режима отшельника? - Жду. В первый раз я пошел на уловки, выжимая твой мизерный максимум и высвобождая энергию смерти. Потом подготовил альтернативный источник для себя и создал условия для тебя. Я могу высвобождать ресурсы твоего тела, но все еще тружусь над механизмом генерации и передачи чакры от себя к тебе без посредничества, и пока просветов не вижу. В ипостаси феникса с этим проблем нет, однако, пока в теле раздвоенность чакропроводящих систем она травмоопасна. Пока тебя с ней тонкой нитью связывают печати-веера, в режиме отшельника для тренировок станет доступен через эти печати трюк с резонансом чакры. Как видишь, я делюсь с тобой своими знаниями и умениями. Считаешь обмен неравноценным? - Нет. Я вижу годовой прогресс в сравнении с собой прошлым и учениками в АШ. Мгновенно сильными становятся только в сказках, и к заемной силе можно быстро пристраститься, постепенно теряя себя. Ты меня подстраиваешь под себя, Солеан. - Чему быть, того не миновать. Это называется воспитание, Саске. Сравни Шикаку и Шикамару, например – дети растут в родителей. Подростковый период тела примечателен выбросом гормонов, меняющих биохимию тела, эмоции крайне зависимы, Саске, прибавь сюда процесс формовки личности обществом, куда она встраивается, становясь работоспособной. Твоя закалка началась раньше вот и все. Когда индивид впервые осознает мысль о чрезмерном родительском влиянии на себя, значит, он готов брать больше ответственности на себя и получать за это больше самостоятельности. Мы же с тобой слишком тесно живем. И оба влияем друг на друга. Оба, Саске… - грустно вздохнуло плотное привидение. - Опять наговорил-наговорил всего, хоть мне не пудри мозги, а? – Пресекая поползновение встрепать. - Всего лишь пытаюсь объяснить, что личность делает окружение. Вдумайся… - Кладя руку на плечо. - Все взаимосвязано. А как я на тебя влияю, ты можешь сказать? – Пытаясь вглядеться в аспидно-серые глаза. - Ты пробудил во мне отцовский инстинкт - изначально я даже не думал о твоем перерождении как феникса, Саске. Позволь мне шаловливые радости, пожалуйста… - Я уже взрослый, сюсюканье и нежности… - Стыдны, да-да, проходили. Что ж, как хочешь, - лукаво ответил Солеан. Саске мгновенно навострил чубик на макушке – это ж неспроста! И точно – Солеан сделал водяного клона с оболочкой, идентичной оригиналу, а не прозрачной, как обычно, уселся сам, усадил перед собой клона и начал почесывать его, с упоением делая массаж головы, а клон прибалдел весь, став выглядеть чрезвычайно глупо… и запредельно счастливо. - Бака, - отвернулся Саске. – Когда они уже там? Полдень давно наступил, – нетерпеливо. - Выборы прошли, сейчас уже разбегаются по ключевым точкам, - будто его отвлекли от любимой работы. - А без выкрутасов нельзя, да? – Понемногу сердясь. - Мне смертельно скучно, мой друг Горацио… - А это что еще за перец? Ай!.. – получив подзатыльник. - Это классика литературы, не смей поносить Шекспира, - наставительно. - А сам-то? – Обиженно. - Мне можно. Вот дорастешь до моих лет… - А сколько тебе, кстати, а? Убери его, плиз, - насуплено. - Разрешаешь домогаться до своей тушки? – Предвкушающе. - Ты и так в ней, бака! Так сколько тебе лет, Солеан? - Представляешь, я и сам не знаю. Если иметь ввиду только чисто мое, то мне под шестьдесят, причем под годом понимается оборот планеты вокруг светила – здесь это триста шестьдесят пять дней с кепкой, в других местах бывает как больше, так и меньше. Если прибавить жизнь моей половинки до того, как мы стали одним целым, то в два раза больше, а если прибавить жизнь остальных добровольно со мной объединившихся в единое целое, то порядка двух сотен. Если прибавить жизнь мною скопированных, то более половины тысячелетия. Если прибавить жизнь мною поглощенного, то миллиарды лет. Саске разомлел – пальцы его клона дарили наслаждение, бегая по голове массирующими движениями. Миллиард лет никак не укладывался в его голове, сотня еще куда ни шло, но миллиарды?! - И чем ты занимался все эти миллиарды лет? – Недоуменно. Про сильную пресильную скуку он понял теперь отлично. - Признаться, я не особо лезу в ту область памяти. Вот представь себе Луну. Вот она висит над Землей и все вращается и вращается одним боком, год, век, миллион, принимая падающие космические камни, для нее редкую и опасную еду, увеличивающую массу. Вот одну такую луну я и слопал от жадности. Запомни, сынок, жадность это плохо. Почти всегда, хе-хе, - дергая за уши. - Слопал Луну… - протянул впечатленный Саске, не обратив внимание на дерганье, ставшее приятно массирующим. - Угу, и что от нее в итоге осталось, спросишь ты? Физически я сейчас в десятки раз тоньше волоса. Попал в ловушку и еле выжил, предельно ослаб. Ополчись на нас Хокаге-сама всерьез и внезапно, нам бы пришла крышка… без Ворот Учиха и скважины. Так что мы взаимно друг друга усиливаем. Ладно, хорош трепаться. -- Приготовься, - уже в голове. Клон опал лужей, привидение растаяло. *** Хиаши Глава клана Хьюга не одобрял вчерашней пьянки, но сейчас горько жалел о таком своем имидже. Вчера он не поверил, сегодня проиграл. Сандайме Хокаге себе приписал «булавку лавы», как прозвали это хидзюцу в народе (острые язычки он игнорировал), хотя Хиаши готов был прозакладывать душу, что все решилось в те два часа, на которые он опоздал. И Ворота Учиха он тоже себе приписал. Хиаши не верил, гендзюцу на мальчике усиливало его доверенное лицо, запрятать что-либо глубже могли разве что Яманака. И все же то была дезинформация. А началось все опять с Учиха Саске! Хиаши тогда выпал в осадок, увидев, как Хокаге тянет откуда-то из-под земли огромные объемы сенчакры вперемежку с чакрой со свойством Йоган, на котором строилась вчерашняя линия доводов – невероятно! На старости-то лет пробудить Кеккей Генкай Йотон? Но теперь-то что, бьякуган врет?! Дальше больше. Хокаге-сама при участии Саске-куна воздвиг малую улучшенную копию прежних Ворот Учиха, потом вовлек всех с первичным сродством с Хи в ритуал с кровью, воспламенив мемориал «Вечный Огонь» и толкнув трогательную речь про Волю Огня. Сильный ход прямо перед общим сбором – естественно, оставшееся время до полудня все только это и обсуждали, бегая смотреть. Еще вчера днем Хиаши готов был поклясться, что Хокаге добровольно сложит с себя полномочия, что он, Хьюга Хиаши, реально поборется за титул. Но не тут то было! Продвижение Тактика Конохи в Совет прогнозировалось давно, но для общего сбора джонинов (саннины остались за пределами деревни) мало. Хирузен всех удивил предложением защитить деревню самой стихией – безумная идея безумного Профессора! Однако… Однако он создал клонов лавы, разбежавшихся вместе с огневиками в кандзи Огонь. Новоявленный член совета поразил не меньше – из него буквально потекла тень, он применил «Таджу Каге Буншин но Дзюцу», разбежавшихся со всеми остальными шиноби в гигантское кандзи Щит, вписанное в круг Конохагакуре, как и предыдущее. Хиаши просто не верил своим глазам – Нара Шикаку протянул свою тень иероглифом, соединившим джонинов, чюнинов и генинов, распределившихся по всей деревне, чтобы отдать свою чакру в целях защиты. Явление своей полной мощи после избрания стратегически верный ход, вознесший Шикаку и клан Нара на пик популярности и почета. Откуда такая силища?! Сарутоби Хирузен, вроде как сдававший свое старик, тем не менее, превратил площадь перед своей резиденцией в лавовый пруд и протянул… умопомрачительное «Нинпо: Хокаге Мане но Дзюцу»!!! «Белиберда!» - подумал сперва Хиаши, но потом стекающая с Хирузена огненная тень растянулась в колоссальное кандзи, две группы клонов лавы применили это же дзюцу, соединившись огненной тенью с джонинами, использующими огонь. Все участники-шиноби, все юные зрители с Монумента Хокаге, каждый житель ощутил текучую кровь земли, дарующую свое благословление и защиту Конохагакуре, скрытой в стране Огня. Правда, оба верховодящих свалились, едва чудо свершилось – Нара Ёшино и Нара Енсуи мгновенно оказались рядом, вливая эликсиры в бессознательные тела. Этим своим сногсшибательным дзюцу Сандайме Хокаге громко проорал всем – меня рано списывать со счетов! Он живее всех живых и силен, как никогда! На этом фоне официальное объявление Корня в целом и Данзо в частности вне закона буквально проскочило через Совет, на котором что вчера, что сегодня отсутствовал упомянутый шиноби, объявленный нукенином. На этом же совете еле сидящий и осунувшийся Хирузен создал «Фонд Помощи Сиротам», присовокупив к бывшим и еще сохранившимся активам некогда цветущего клана Учиха по законам отходящее Конохе от Шимура Данзо – Ичирэ Чинчиру присутствовал лично, подтвердив и заверив. Хьюга Хиаши умел проигрывать. Он далек от Хокаге как земля от неба. Сандайме Хокаге встряхнул всю Конохагакуре, сориентировав на по-прежнему сильнейшего себя, заботящегося о всеобщем благе, мире и укреплении обороны: - Мы не стремимся воевать, но любой агрессор обломает о нас зубы! – Всплыла фраза, предшествовавшая началу подготовки к Фуиндзюцу, с большой буквы. Вымотавшийся за суетливые сутки Народ нашел силы неистовствовать за окнами опустевшего зала заседаний с одиноко откинувшимся на спинку своего кресла Хиаши. Отряженный в сторожа клан Хьюга в опале, Хиаши не пригласили на вечернее торжество, к которому все уже спешно готовились, ни взгляда в его сторону, ни слова, ни полслова. Хирузен и Шикаку открыто собирали закрытый круг общих друзей на грандиозный праздник с лучшей выпивкой и почетными гостями, саннинами Цунаде и Джирайей - тоже правильное решение обойтись без давления их авторитета и помощи, оставив за пределами деревни на подстраховке. Некстати вспомнилась история с Хинатой и Неджи, произошедшая в АШК во вторник с участием Учиха Саске, спровадившим до печенок доставших Хьюг на первую парту вровень с Наруто – ужасный позор! Клан в его лице оступился, возмечтав о главенстве, пришла неизбежная и скорая расплата. - Хохето! - Да, Хиаши-сама, - тут же нарисовался Хьюга-дзин. - Я на Монумент Хокаге, беру дозорную вахту на себя. Отправь всех веселиться… - Спасибо, Хиаши-сама! Я всем передам и вернусь, не уходите без меня, пожалуйста… - с радостным уважением. - Хорошо, - скрывая настигшее его удивление. От телохранителя он такого не ожидал. Вновь оставшийся один Хиаши утвердился в правильности своего решения – за свои ошибки должен платить он сам, а не клан. - Пожалуй, поддержу-ка завтра ФПС деньгами и людьми, - вслух подумал глава клана Хьюга, втайне возмечтав услышать от отца похвалу. Такая малость, а сколь много значит. – И приготовленные «Гофу Кеккай» с прочими пойдут на благотворительность, - вновь вслух подумал Хиаши, готовя вчерне приказ на завтра об обустройстве защиты новых коттеджей и кварталов в целом, организованных на месте бывшего квартала Учиха, с согласия последнего владельца хозяйской рукой сметенного с лица деревни ради блага ее жителей. Хьюга Хиаши понял намек, быть столь беспечным мечтателем вредно для благополучной жизни. Работать и тренироваться в поте лица! Хиаши не помнил, когда в последний раз изобретал новое дзюцу. Все вокруг движутся вперед, а он застыл в развитии. «Откуда у Нара такая сила?» - все вертелся и крутился в голове тревожный вопрос, так и норовя сбить концентрацию на десятикилометровой зоне вокруг, обозреваемой бьякуганом – он докажет, в первую очередь себе, что сам не стар и еще кое-что героическое может. День продержаться и ночь простоять кровь из носу должен! Иначе в своих же собственных глазах потеряет авторитет. На закате о нем не забыли, прислав сразу несколько корзин с провиантом от разных очагов веселья. У шиноби мало праздников, сплошь боль потерь и кровь на руках, поэтому любые пирушки очень ценятся и любимы, особенно всеобщие, в которых шиноби за всю жизнь удается поучаствовать от силы раза два или три – Танзаку не в счет, поминки тоже. Хиаши в душе завидовал разгульным компаниям, балагурящим в деревне, он сам желал сбросить напряжение, возникшее по вине вчерашнего траура и ЧП, оказавшимся для всех труднопонимаемым сюрпризом с каторжным трудом опосля, когда от каждого требовалось по максимуму выложиться при возведении обороны наново по недоработанным проектам. - И откуда силы берутся? – вопрошался глава клана после очередного огненного дракона в небо или грохота петард и фейерверков. – Молодые… - сам же отвечая на свой вопрос. – Радующиеся жизни… - с грустной улыбкой. А ведь повод официально смехотворный - открытие мемориала «Вечный Огонь», но раз Хокаге-сама разрешил всем веселиться, то все сегодня будут самозабвенно веселиться. В ту ночь Хиаши урывками много размышлял о ритуалах на крови. Проснувшиеся Кеккей Тота у Саске и Кеккей Генкай у самого Хирузена что-то да значат, а еще каком-то боком к ним присоседился Нара Шикаку. *** Солеан Изнывающий от нетерпения Саске смирился до моей просьбы шагнуть в завесу огня с закрытыми глазами и не открывать их, пока не разрешу. Там я взял его за руку и повел, развернув. Его ауры за прошедшие месяцы стала в два раза шире, ярче, плотнее. Теперь я мог без ущерба отделить часть и уплотнить ею воздух, чтобы соткать приемлемый образ. До того использовал гендзюцу и колыхал ауру, пленяя ветер, чтобы он видел мой призрак и получал тактильные ощущения. Сейчас моя имитация стала качественно реальнее, для Саске я могу теперь моделировать весь спектр ощущений как при общении с реальным человеком - додзюцу, конечно, опознает подделку. Держа поле безветрия, я, не прерывая контакта с рукой, а потом и плечами, зашел за спину, встал на колени, крепко обнял ворчуна, дав ощутить тепло мнимого тела и его дыхание на правом плече. - А-а-а-а!.. – Разнесся визг, потонув в морозно гудящем ветре. - Тише, малыш, я с тобой… - шепчу ласково, вожу руками по груди, плотнее стискивая и согревая. И вскоре чистый восторг брызжет фонтаном, обливающим его самого – ни-ни, свое слово держу. Рядом с ним я сам полнюсь безудержными эмоциями. Мы в око бури, стоим на самом краю летающего острова – отсутствием перил и маломальского клочка опоры за торчащими из обувки пальцами ног создавалось ощущение полета. Солнце со спины прожектором высвечивает громады волн, кажущиеся с высоты облаков мелкими и незначительными. Грозные тучи кружатся на карусели вокруг нас, сверкая молниями и весело грохоча о чем-то своем. Вот они поистине величественны, они рядом и заслоняют своими тушами весь горизонт, грозясь поглотить всякую мелкую сошку, сунься она в их тесную компанию, устрашая стеной воды, хлещущей из их пуза, и теменью под ними, неустанно подсвечиваемой лесом молний. И вновь крик – мы в свободном полете, мы падаем в самую гущу. Крепко держу, давая ощутить монументальную надежность. Остров плюхается в бушующий океан, разворачивая нас на пробивающийся сверху широкий луч солнца золотого. Колоссальные волны впечатляют, представая валами с Монумент Хокаге. Одна такая обрушивается прямо на нас. Саске вскрикивает, зажмуриваясь и крепко-крепко сжимая имитацию моих рук, вдавливаясь в меня спиной. Нас обливает с ног до головы и… наш пузырь под водой несется сквозь толщу волны. У Саске нет слов, одни эмоции – он ничего не может выговорить, мыслит бессвязно, вместе со мной утопая в неистовстве голой стихии. Как я мечтал хотя бы краешком сознания вновь коснуться бесконечной глади океана, грохочущего оду в мою честь! Выныривая, мы стремительно несемся ввысь, будто уклоняясь от прицельно бьющих по нам молний, толстенных и ветвистых до жути, оглушающих почище воющего ветра и секущих падающие горы воды струй. Мы врываемся в толщу туч, пронзая их черно-бурую хмарь насквозь и попадая в благостную тишину и покой. Яркое солнце и клубящаяся белая пустыня из воздушной ваты - щемяще мирная пастораль с убегающим в бесконечность горизонтом. Резок контраст, аж сердце выпрыгивает из груди, громогласно колотясь в ушах за полным отсутствием звуков, акромя собственных. Дышу ровно, нежно щекоча шею и стараясь не обращать внимания на идиотский воротник-стойку. Расслабляющее умиротворение. Я показал ему силу его эмоций, пленивших сознание на долгий получас. Я был рядом надежным и преданным щитом, одновременно проводящим через элементы Мизу, Казе и Киминари и укрывающим от их подавляющего могущества в естественном виде. Хи он видел и чувствовал, настал черед остальных, включая твердь Цучи, на которой стоим. В Саске разбушевался огонь, откликаясь на зов остальных элементов, устроивших безумную свистопляску к вящей радости. Чистая мощь, незамутненная человеческой волей (я не в счет). - Здесь можно, - вновь шепчу я. – Доверься мне… Сам рвался выплеснуть огонь. Он не знал, а я безумно тосковал по небу, по полетам, рассекающим тучи мощным крыльям, пока все еще недоступным. Сейчас я огрызок, аморфный плазменный сгусток, но для изголодавшегося любая крошка бесценна, мне ее смаковать долгие годы – сегодня можно потратить полсуток на восстановление тела, сегодняшнее станет стимулом, манком для Саске, а я потерплю, мне не впервой являть послушание долготерпением. Нашим сгустком управлял мысленно визжащий от распираемого восторга и счастье Саске, лоб в лоб сталкивающегося с громадами волн, ловящего съестные молнии и прожигающего в тучах замысловатые туннели, словно червь в земляной толще, пылающего в лучах солнца на самом морозе ока бури, остывая от бурлящей внутри горяченной энергии. - Достаточно, сынок, летим к дому… Ему хочется еще, огонек не наигрался вволю, однако следует знать меру, иначе из-за перебарщивания осадок ляжет усталым грузом, а не приятной тяжестью, понукающей хотеть еще и еще. Да и собранной мной энергии окружающих стихий достаточно для наших нужд, тем более привлеченное бурей уже иссякает, еще полчаса и остановившаяся воронка высвободившимся ветром начнет стремительно разрываться на мелкие клочки – мое присваивание усмирит, просто для штормовой топки уже не хватит энергии. - Свободно летать не обещаю, но полетами верхом на летающем острове Учиха раз-другой в месяц буду баловать. Рули к дому, Саске… - улещивал я. Подействовало. Огромная полусфера разделена на сегменты красными спицами, становящимися на второй полусфере круглыми коническими столбами ограды. Пентаграммой расположены пять врат, олицетворяющих собой пять основных свойств, пылающих факелами по центру перекладин: Хи, Казе, Каминари, Цучи, Мизу. Перед каждыми круглая каменная площадка, охватывающая оба боковых сегмента. Внутри кругового периметра вписан прежний квартал Учиха, обрамленный плотным пушистым мшисто-травянистым настилом, жутко приятным для босых ног. - Мы можем пронаблюдать за успокоением, Саске, но если хочешь немедленно обрести человеческое тело, то пролети через врата хи прямо сейчас… - сжаливаясь. Конечно же он послушался. Правда, я не сказал, что сам от перенапряжения и боли отката отключусь до рассвета (время он сможет уловить). *** Саске Очередная банка сливового варенья кончилась совершенно незаметно. Дорвавшийся до сладостей Саске просто не смог устоять от соблазна. Сегодня праздник! Не важно, по какому поводу и случаю. Его распирало желание повеселиться на качелях или каруселях, прыгать, бегать и скакать. Останавливало одиночество и чувство взрослости, усиленное пережитым. Саске совершенно не чувствовал себя ущербным или угнетенным подавляющим могуществом, наоборот, он всей душей рвался к могуществу, стремился управлять штормом, как Солеан, сделавший ему подарок, оставив наедине с самим собой. Потом он, конечно, все прочтет и узнает, но то потом, а сейчас он в кои-то веке один, по нормальному один, так сказать. Саске мог делать все, что взбрело бы в голову, однако он сидел на краю приступка врат хи и болтал в безмолвствующем воздухе ногами, встречая великолепный и величественный закат. Перед ним протекало неописуемое зрелище. Ровная гладь воды с огненной дорожкой и мазками далеких туч, местами прикрывающих стесняющийся диск Солнца из литого красного золота, с течением времени темнеющего. Бескрайняя масса воды впечатляла Саске не меньше осознания сродства со всеми пятью природными свойствами. Он понимал, что уйдут годы на их постепенное освоение, что он в любом случае сперва научится Энтон и Шкарютон, а уж потом выделит отдельно молнию и ветер, причем именно в таком порядке – вкус молний еще щекотал пламенные губы в его памяти. А может и параллельно займется водой. - Да, хочу сам делать «Мизу Буншин», - решил сам для себя парень, больше не желавший принимать подачки и просить. Утрировано, конечно, но Саске очень хотел иметь больше самостоятельности, чувствовать себя реально взрослее, по крайней мере, тренироваться он хотел целиком и полностью сам, а составлением программы пусть занимается батя-сэнсэй, как он однажды себя назвал во фразе «не лезь поперед батьки в пекло». Солеан лучшим образом учтет все его пожелания и возможности на перспективу, в его мудрости Учиха убеждался не раз, терпя подколки и всяческие нервотрепки, в конечном итоге доказывающие правоту старшего. Сейчас Саске нравился сам себе, а то все прям вечно унылый плакса какой-то. А тут истинно мужские чувства, полнота сродства со стихиями и желание безраздельно властвовать над ними. Очередная ложка опустилась за очередной сливой в очередную банку – обезвреживал мамины бумажки с печатями он нынче слету. Саске был стопудово уверен, что теперь-то они вдвоем наварят целые тазики его любимого варенья! И места для посадки фиолетовых слив здесь полно. Остров их тайное убежище, их тайный и родной Дом, укрытый от взора недоброжелателей и нежеланных ходоков. Оставшийся без надзора парень разлегся на мягкой траве, уставившись на близкий небосвод, усеянный крупными и яркими звездами в столь огромном множестве, что аж дух захватывало. Будучи на земле, а не в облаках, он никогда такого впечатляющего количества не видел. Они звали в мечты, манили сладкими грезами. Мальчик так и не понял, в какой момент уснул, смежив веки в реальности, а открыв уже в сновидении, в котором продолжились его приключения, воплощая мечты о гордом бреющем полете сквозь неистовую бурю, целиком подвластную Его воле.