Запретно - не значит невозможно

      Удивительно, как резко перестало хватать рук, после закрытия школы на карантин. По настоящему заболевших уже порядком, а некоторые здоровые ученики только и просчитывают, как бы им свалить с дежурства. Словно умереть от вируса лучше, чем отработать смену на кухне или помочь Маше с уборкой.       — Маш, я закончила. Могу пойти раздать полдник малышам. — получаю в ответ лишь молчаливый кивок.       После пропажи Галины Васильевны весь тяжкий труд упал на плечи Вершининой. Но, несмотря на огромный груз ответственности, она не упускала ни малейшей детали, словно ничего не изменилось.       Не то, чтобы все старательно пытались заколоть от работы, но были отдельные экземпляры. Да, я сама не идеальная, иногда втихушку посидишь полчасика у малышей, передохнешь. И на мгновение забудешь об ужасах, творящихся вокруг, глядя на скачущих юных учеников.       А кто как не они могут отвлечь от нерадостных мыслей? Поэтому мне даже было в радость ковыряться с ними.       Хотя, когда я сюда собиралась у меня были другие цели. Приехав в этом году в эту разрекламированную элитную школу, я надеялась завести полезные знакомства и пробиться в люди. Кому в наше время не нужен красный диплом с отличием? Да и подружиться с парой-тройкой избалованных ребятишек высшего света не будет лишним. В итоге, вместо выпускного вальса — вальс со шваброй и метёлкой, вместо экзаменов — каждодневные уроки выживания. И огромное желание прожить спокойно ещё один день и когда-нибудь покинуть проклятую школу живой и здоровой.       — Эй, малышня, полдник! — галдёж усиливается. Не нравится, что зову малышами.       Уж лучше зовите меня мелкой и оставляйте в неведенье, чем я буду знать, что мы все зависим от пары глотков иллюзорного антидота, которого, насколько известно, почти не осталось.       А в эти сказки о вакцине уже даже вериться с трудом.       Второклассники расходятся по своим местам, а я решаю задержаться ненадолго — присмотреть за ними.       Кроме прочего, умереть можно и раньше даже с призрачным лекарством.       Почти сутки назад произошёл очередной обвал в подземелье и с тех пор тишина. Сколько бы там групп не пропадало — продвижения почти нет. Известий от попавших под завал и вовсе не было.       О том, что случился очередной обвал в подземельях, я узнала совершенно случайно, как и немногочисленные старшеклассники. Даже не сразу обратила на это внимание. В последнее время происходил такой дурдом, что теперь мало что могло удивить. Однако услышав знакомую фамилию — Уваров — точно землю выбили из-под ног. Полез спасать Елену Сергеевну? Тот самый Уваров из-за которого мы тут все сейчас на карантине или, если быть точно, на грани смерти? Тот самый работающий на нацистов убийца?       В любом случае, то, что он остался там, вовсе не было радужной новость для всех меня.       Уваров правая рука Вульфа.       Как-то так выразился Поляков. Правда, не уточнил, какой из них: Антон или Вадим Юрьевич. В конечном счёте, они оба работают на Ингрид. Только, судя по рассказу матери, Антон не такой покладистый как брат, не так предан работодателям и не растерял человечности. Она ничего точно не могла утверждать о Вадиме, однако, что-то мне подсказывало, что хороший брат стал костью в горле плохого.       Нередко стала ловить себя на мысли, что близнецы Уваровы словно один человек с биполярным расстройством: сейчас он Антон и тебе повезло, через час это уже Вадим Юрьевич и лучше лишний раз не попадаться ему на глаза.       Маловажно кто из них вытащил маму много лет назад из лаборатории Ингрид — хотя тут она со мной бы не согласилась — значимо то, что Антон не передумал, а Вадим не вернул, ведь, судя по его работе здесь, он не терпит неудач в делах. И не существенно сделал он так по просьбе Антона или сам так решил — я была им обоим благодарна.       И вопреки всему просто не способна была возненавидеть Уварова. И влюблённостью к нему тоже не переболела. Так что после скорой новости о новом обвале, и пострадавших, я насильно заставляла себе найти любую работу лишь бы не думать о плохом.       Единственное, что у меня осталось — надежда.       Надежда, что они успеют их найти до того, как у пострадавших кончится кислород.       Надежда, что при обвале они сильно не пострадали.       Надежда, что они всё ещё живы.       Надеждой полон и Павел Петрович, который лишь пару раз появлялся в моём поле зрения, а затем снова пропадал в камине.       — Сень, тебя там Маша ищет. — киваю, и поднимаюсь со стула. На сегодня игр с малышами достаточно.       Спешу к Вершининой, чтобы получить очередное поручение. И когда прохожу библиотеку, одним глазком заглядываю, убедится, что продвижений никаких нет. Но на удивление наблюдаю выбиравшихся из камина Виктора Николаевича, Володю, Павла Петровича с… Еленой?       Они её вытащили?       Успеваю в последний момент сбежать с места шпионажа. Конечно, никто не накажет, но и попадаться сейчас им на глаза не хочется.       — Отнеси это в комнату Елены Сергеевны.       — Маш, а Вадим Юрьевич тоже выбрался?       — Такого ничем не возьмёшь.       — А это ему? Может я к нему схожу, а Елене вон Леся отнесёт?       — Виктор Николаевич запретил подпускать к нему учеников.       — Мы всё равно умрём, а ему незачем сейчас калечить кого-то собственноручно. — но Маша непреклонна.       Стиснув зубы направляюсь в комнату Крыловой.       Они все серьёзно считают, что он просто от плохого настроения может убить кого-нибудь из учеников? Забыв, наверное, что мы и так тут дохнем как мухи. Кладбище у школы увеличивается в площади в геометрической прогрессии.       Оставляю поднос со всем собранным Машей на столике в комнате и быстренько ретируюсь оттуда. У неё и так многого заботливых няней. Лариса теперь ей точно прохода не даст.       Доктор из Ингрид.       Но с кем не бывает. Эта компания так разрослась, что даже корни под нашей школой нашлись. Глубже, чем кто-либо мог подумать.       С минуту поколебавшись, всё же двигаюсь в сторону конца преподавательского крыла.       Может ничего страшного и не случилось? Ну, посидели они с Еленой в замкнутом пространстве. Это же почти как в лифте. Наверное.       Легонько стучусь в дверь. И не знаю чего хочу: чтобы он услышал или наоборот. В ответ тишина. Повторно стучу уже настойчивее. Всё же хочется увидеть его хотя бы глазком, чтобы просто убедиться, что у него всё в порядке. И точно понимаю, что до завтра это не потерпит. Но снова ничего.       Осматриваюсь по сторонам и, не обнаружив ни одной живой души, вхожу в комнату.       Темно.       Может он ещё не вернулся и всё ещё торчит в подземелье? Хотя, что ему там одному делать? И отговорка, что он фашист и там продолжает свой тайный заговор не пройдёт. Может его Виктор задержал? Но он вроде с Еленой и Павлом в комнате Крыловой.       Шум воды.       Значит, точно вернулся.       Продолжаю стоять как истукан на пороге.       Так и что дальше? — спрашиваю сама себя. Вопрос хороший, жаль никто ответить на него никто не поможет.       Понятия не имею. — пожимаю плечами. — Действуем по ситуации, Есенин.       Какой ситуации — я тоже не знала. Начала с малого: сделала пару шагов вглубь комнаты, стараясь ни на что не наткнуться.       Шум прекратился.       Хорошо. Просто спрашиваем всё ли у него нормально, может ему что-то нужно.       Ага, и в промежутке расскажи, как беспокоилась за него. Пусть знает, что в этой чёртовой школе хоть кто-то, кто переживал не только за Крылову.       Хотя.       Ты же понимаешь, что ему глубоко плевать. Он тут не для этой чуши. Так что же ты тут ещё торчишь?       Задавить саму себя вопросами. Молодец, Климкова, горжусь.       Послышались шаги, затем стук в дверь и голос Виктора.       Чёрт.       Как объяснить директору, что я тут жду — сама правда уже не знаю зачем — Вадима Юрьевича? На кой-черт я его жду? К тому же зная, что к нему запрещено приближаться.       Климкова, ты сегодня жжёшь. Попасть в такую нелепую ситуацию ещё нужно постараться. Избавься от этого чувства к Уварову, оно ничего хорошего нам не принесёт, вот увидишь. А сейчас просто скажи, что зашла поинтересоваться нужно ли твоему дрожащему фашисту что-нибудь и никогда больше сюда не приближайся.       Но проще залезть в шкаф, заглушая собственные, на минуточку — разумные мысли, что, собственно, я и сделала.       Дальше становлюсь невольной свидетельницей разговора Полякова и Уварова. Первый, переступая через гордость, благодарит за спасение Елены. Всегда пожалуйста. Вадим в привычной манере отшучивается и через секунду щёлкнул замок.       И что дальше? Отсидеться тут, пока Вадим не уйдёт или уснёт? Глупо, но, похоже, это единственная возможность свалить незамеченной.       А что это мы не такие смелые? Или боишься, что тебя так же пошлют с твоими переживаниями? — сегодня сознание было явно агрессивно настроено против сердца. И даже, несмотря на то, что я признавала правоту разума, поступить так как следовало просто не получалось.       За время разговора бывшего директора и преподавателя, ноги затекли и в пытке их осторожно размять, задеваю костюм. Он с шумом падает на меня.       — Блядь.       Возможно, он не услышал?       Зря надеюсь.       Не проходит и четверти минуты, как он открывает дверцу и опускает взгляд на меня.       — Климкова, ты чего тут забыла?       — В прятки играю.       — Со мной что-ли? Тогда ты проиграла. Туки-туки. — постукивает по дверце, а сам насмешливо смотрит на меня, которая сгорает со стыда. Нелепая ситуация превратилась в тупиковую ибо объяснения никакие не помогут.       — Ты в следующий раз скажи, что мы играем, а то неудобно, наверное, сидеть тут всю ночь. — протягивает руку и помогает выбраться.       Остаюсь в паре шагов.       Изучает меня, пока я рассматриваю свою обувь.       — Посмотри на меня. — медленно поднимаю голову, но стараюсь не смотреть на него.       Блядь.       Он в одном полотенце.       Конечно, он в одном полотенце. Он же был в душе, дура. — издевается надо мной сознание.       — Давно прячешься?       — Минут пятнадцать. Может чуть больше. Меня послали к Елене Сергеевне. Я не собиралась подслушивать.       — Ты прошла комнату Елены Сергеевны — это раз. Я терпеть не могу, когда кто-то лезет туда куда его не просят — это два. — молча возвращаюсь к разглядыванию своих балеток. Как сложно признаться, что давно влюблена, что элементарно переживаешь за его жизнь, пусть он и сам виноват в таком отношении к нему.       — Сдалась мне ваша Елена. — криком. Он опешил, я растерялась. Сама уже начинаю опасаться — представлять, что я ещё могу отчебучить даже страшно.       — Я за вас переживала. — шепчу себе под нос, но в оглушающей нас тишине, слова словно гром среди ясного неба.       КАЖДОЕ ГРЁБАНОЕ СЛОВО.       И снова тишина.       Уж лучше бы выгнал, чем продолжал меня разглядывать. Будто первый раз видит, ей богу.       — Маленькая, ты перепутала команды. Хорошие парни по ту сторону.       — К черту хороших парней. От них одни проблемы. Я, конечно, не парень, но пример хоть куда! — что я говорю, боже. Удивлённый Уваров с нескрываемой насмешкой смотрит на меня.       Удивить самого Уварова? Да, нет. Не удивлён. Просто стресс за последние сутки. Вот и тормозит. А ты, Климкова, просто набитая дура, подобных ещё поискать нужно.       — Тебе тут не место. — берет за запястье и тащит к двери. Но не на ту напал. Раз уж начала, то надо довести дело до конца.       — Конечно, не место. У меня нет таких мозгов, как у многих из учащихся здесь. У меня нет никаких особенных способностей ни в спорте, ни в науке. Я даже тупее Харитонова, раз не попала к вам в элитный кружок. О, и у меня никогда не будет такой блистательной карьерной лестницы, как у вас, Вадим Юрьевич. Но у меня есть права. И чувства. И я единственная в этом грёбаном дурдоме переживала за вас. — берусь за ручку двери. — Ах, да. Забыла добавить, может вы забыли пока торчали там, но мы по вашей вине сидим здесь без возможности уехать домой.       Но только я приоткрыла дверь, дабы убедиться, что никого нет на горизонте, он схватил меня и затащил обратно. Сказать, что я была шокирована, ничего не сказать. А он преспокойненько закрыл дверь на замок.       Ну, всё. Хана мне. Почему бы мне не научиться держать язык за зубами?       Делаю шаг назад на каждый его ко мне. Загнанный в угол хищником зверёк.       Снова эта дрянная ухмылка.       — Ты не знаешь с кем вздумала играть.       — Мы всё равно все сдохнем тут через пару дней.— упираюсь спиной в стену. Как-то неожиданно комната уменьшилась в размерах. Какого черта тут так душно?       — Это мои последние минуты? Последнее желание можно?       Он берет меня за руку и прижимает к себе. Чувствую его запах, такой знакомый и такой далёкий. Его руки на талии. Наблюдает за реакцией. Надеется, что я сбегу? Ни черта подобного. Если это мой единственный возможный шанс, то черт из два я его упущу. Сколько мне осталось жить — это уже не имеет значения. Поднимаюсь на носочки и легонько касаюсь своими губами его. Скользит пальцами по моим рукам и наши пальцы переплетаются. Поднимает их над головой и прижимается ещё сильнее, нежно гладит моё лицо.       Боже, он вообще понимает, как он прекрасен и какую власть имеет над женскими сердцами?       Медленно скользит по моей шеи и на секунду мне кажется, что он душит меня, но затем опускается ниже.       — Дура. — в губы.       — Америку не открыл. — растягиваю. На ушко.       Я приближаюсь к его губам. Чувствую его. Глаза сами закрываются и губы ждут прикосновения. Вот оно! Наконец-то ощущение, которого так долго ждала.       Жадный.       Доминантный.       Страстный.       Тепло расходится по всему тело, наши губы и тела наслаждаются близостью и нежностью. Все мысли пропали, в голове тишина и покой, а нега в теле проникает всё глубже, охватывая каждую частичку.       Останавливается. Отходит немного назад, продолжая держать за руку.       — Вадим Юрьевич, вы что-то сильно поседели.       — Да пока твоих героев дождёшься — не только поседеешь. Твоя очередь водить.— отпускает и кивает в сторону двери, куда я быстро и направляюсь. Чувствую затылком, провожающий взгляд. На сегодня лимит потраченных нервов исчерпан.       Стараясь не наткнуться ни на одного из учеников или учителей быстро ретируюсь на кухню. Сегодня ещё много работы. Хватит прохлаждаться.

Я часто вижу страх в смотрящих на меня глазах.

Им суждено уснуть в моих стенах,

Застыть в моих мирах.

Но сердце от любви горит, моя душа болит.