Золото уходящего солнца

Эш лениво наблюдал за видом из окна своей палаты. Ну и где его хваленая регенерация? Вот уже четвертый день он здесь торчит, а боль от глубокой раны почти не утихла. А может, дело совсем не в ней?.. Дело совсем не в ней. Дело в письме, которое он боялся снова взять в руки, в щемящей тоске, рвущей сердце, в осознании собственной неправоты. Или правоты? Прав ли он был, когда позволил Эйджи уйти? Когда освободил его от мира, которому он не принадлежал? Спас от погибели, которая рано или поздно настигла бы его? Линксу редко удавалось побыть одному. Обычно в палате был Макс; каждый раз он пытался начать нудную лекцию на тему «Какого черта ты не обратился за медицинской помощью вместо того, чтобы почти час истекать кровью?», и каждый раз безуспешно. Еще у него часто бывал Шин — тот просто сердито сопел, сидя в кресле и уперев взгляд то в окно, то на Эша. Можно было легко понять, какие им владели чувства — и гнев на своего брата, который сделал то, что сделал; и злость на Эша, который не пожелал спасать себя самостоятельно; и бесконечное чувство вины, застывшее тяжелым грузом где-то на плечах. Будто этот не по годам серьезный парнишка смог бы что-то исправить. Он еще не знает, что всех не спасти… Эш неотрывно следил за медленно заходящим солнцем, лучи которого били прямо в его палату. Глаза уже застилала пелена, сквозь которую едва угадывались очертания деревьев, зданий и идущих по улице людей, но он не отводил взгляд. Зачем все это? Неужели нельзя было просто оставить его, наконец, в покое? Просто пройти мимо? Просто позволить ему тихо… уйти? Уйти и разорвать этот круг. Эту череду бессмысленных убийств, волну насилия и ненависти. Смыть кровь со своих рук и исчезнуть. То, что нужно было сделать уже давно… Звуки торопливого бега по коридору отвлекли его от мрачных мыслей. Наверное, медсестра торопится на чей-то вызов, или врач спешит в реанимацию. Ничего необычного. Дверь его палаты резко отворилась, с грохотом ударившись о стену. Эш не хотел оборачиваться, потому что если это не то, о чем он думает, если это не часть той картинки, которую он ежесекундно рисовал в самом дальнем уголке своего воображения, то… Эйджи на всей скорости вбежал в палату, будто собственной грудью собирался защитить Эша от всех ножей этого мира. Шарф темно-серым шлейфом развевался где-то сзади, не успевая за порывистыми движениями своего хозяина. В глазах у юноши застыли слезы — они там, наверное, с тех пор, как Шин позвонил. Позвонил и сказал, что в этот раз Эш, возможно, не выкарабкается… — О чем ты только думал?! — Нет, не эти слова первыми должны были сорваться с его губ, но он ничего не мог поделать со своей бессильной яростью. В голове Эша лениво проплыла крохотная мысль — убью Шина! — но ее перекрыла другая, теплая и ласковая, как летнее солнце. Нежная и приятная. И в то же время — огромная, всепоглощающая, затмевающая. Он — рядом. Это не слезы — просто закатное солнце режет глаза. Губы блондина растянулись в счастливой, умиротворенной улыбке. Эш просто смотрел, боясь, что то, что он сейчас видит — лишь побочный эффект сильнодействующих обезболивающих препаратов. Если так, то пусть эта сладкая иллюзия длится вечно… Эйджи едва заметно трясся всем телом. Не в силах бороться с одолевающими его чувствами, парень резко рванулся к кушетке и стиснул Эша в крепких объятиях, щедро смачивая его плечо своими слезами. Один из них не мог предполагать, что они встретятся вновь так скоро. Другой и думать не мог, что они встретятся вновь. Оба молодых человека замерли, не в состоянии — и не желая — пошевелиться. Наконец Эйджи, опомнившись, отпрянул. — Ох… Тебе ведь больно? Прости! Он о ножевом ранении? Сейчас его попросту не существовало. Эш, не отрывая взгляда от брюнета, тихо произнес: — Нет. Совсем не больно. Присев на край кушетки, Эйджи крепко сжал его руку, затем одарил блондина хмурым взглядом. — Ты собирался сдаться. Просто трусливо уйти! Это так не похоже на тебя, Эш! Что он мог сказать в ответ? Что ради безопасности и свободы человека, ставшего таким близким, таким родным, он готов пойти на все, что угодно? Вместо подробных объяснений и бесполезных оправданий он смог лишь прошептать: — Ты приехал. От одной этой фразы у Эйджи где-то внутри сильно защипало. Как мог он уехать? Как мог оставить его, когда они оба так нуждаются друг в друге? Слезинки снова покатились по его щекам. Эш, мягко улыбнувшись, протянул к нему руки, и объятия возобновились. — Я же пообещал тебе, — одними губами прошептал Эйджи куда-то в шею блондина, — что моя душа всегда… Теперь не выдержал Эш. Чистые слезы вкупе с желто-алыми лучами солнца придавали его зеленым глазам сходство с прекраснейшими изумрудами. Пазл сложился так просто. Стоило появиться Эйджи, как мрак отступил. Как такое возможно? Как в нем может помещаться столько света и тепла? Окумура, словно чувствуя охвативший Эша трепет, успокаивающе-нежно поглаживал его по спине. Делился своим светом. — Теперь ты точно полетишь в Японию. Даже… даже если для этого мне понадобится приковать тебя к пассажирскому креслу. Линкс не возражал. Лишь едва слышно усмехнулся брюнету в плечо. Теперь все казалось правильным, естественным. Однако внезапная мысль отравила всю радость, расплылась, словно огромное чернильное пятно в воде. Кровь. На его руках столько крови… — Эйджи, не думаю, что я могу. Брюнет все чувствовал, все понимал. Забирал его боль, заменял ее светом. — Тебе не кажется, что с тебя уже хватит? Что пора прекратить это самоистязание? — Он внимательно посмотрел Эшу в глаза. Тот крепко сжал его ладонь, не зная, что ответить. Оба притихли, задумавшись об одном и том же. — Смотри, — внезапно произнес блондин. Его голос был хриплым, — снег идет. Тонкие золотистые лучи пронизывали тяжелые снежинки, превращая их в сверкающее конфетти. Какой-то новогодний маскарад посреди Нью-Йорка. Дети в забавных шапочках, смеясь, ловили сверкающие льдинки, удивляясь, почему они перестают быть золотыми, соприкасаясь с их ладонями. — Красиво… — выдохнул Эйджи. Крупные хлопья снега и яркое, почти летнее солнце. Два явления, которые, казалось, никогда не должны были встретиться. Но иногда такое случается. Очень редко, зато когда мы видим подобное — застываем от восхищения, столбенеем, не в силах пошевелиться от восторга и трепета. Если в мире есть место подобному чуду, то почему бы не появиться и одной исцелившейся душе?