За кулисами

Толпы вокруг её папы, как она поняла некоторое время назад — это ненормально. Не всех пап окружают такие толпы. Они хотят, чтобы он писал на их шляпах, на их огромных теннисных мячах, на их футболках, иногда даже на их коже. Её мать вздрагивает, когда она пишет на своей коже, и велит смыть всё, прежде чем лечь спать. — Пойдём, — говорит сестра, которой уже не терпится уйти. На стадионе ещё звучит эхо шумной толпы. Внизу она может разглядеть, что её папа всё ещё подписывает вещи и улыбаясь позирует для селфи. Её брат уронил что-то под сиденье перед ним и пытается дотянуться до него, в то время как её мама кладет телефон в сумку и встаёт. — Что ты потерял, Ленни? — спрашивает мама. Она наклоняется и тянется, чтобы достать игрушечную лягушку, голубую, с крошечными крупинками грязи, прилипшими к ней. Она вытирает их салфеткой. Мила ненавидит эту игрушку, её липкую, студенистую текстуру, то, как её глаза выпучиваются, если Ленни сжимает её слишком крепко. Он таскает её повсюду.  — Лучше полезай ко мне в карман, — говорит он, запихивая лягушку в шорты. Они уходят через задние ряды. У каждого здесь висит на шее удостоверение личности. Лео бежит впереди. — Я хочу увидеть папу, — кричит он, врываясь через двери в раздевалку, куда ему входить не положено. Охранник снаружи просто улыбается с тем выражением лица, которое они встречают везде. Мила начинает понимать, что это взгляд, зарезервированный для детей Федерера. Ну, может быть, некоторые из других детей тоже это понимают, но она никогда не видела, чтобы Стефан Джокович пытался пойти туда, куда не должен, поэтому трудно судить. Он немного странный, Стефан. Гораздо тише, чем Лео или даже Ленни. Какой-то странно тихий, словно его мозг думает о чём-то другом, даже когда ты с ним разговариваешь. Как Ленни, когда хмурится над книгой. Она слышит голос своего отца. Он, вероятно, всё ещё потный, но Лео это никогда не волнует. Шарлин отказывается обнимать папу, если он вспотел. Мила действует по ситуации. Иногда она не хочет, иногда ей всё равно. Он выходит из раздевалки, и он действительно очень потный, так что Мила просто целует его лицо. У него солёный вкус, а щека уже немного шершавая, хотя сегодня утром, когда она поцеловала его на удачу перед отъездом из отеля, она была гладкой. Мама обнимает папу и целует его в губы. Её никогда не волнуют ни пот, ни грубость его лица. Она улыбается так, как улыбается только ему, и только в таких местах, как это, где она не в центре толпы и её лицо не на большом экране. Папа тоже улыбается в ответ, как будто у них есть какая-то общая тайна. Мила знает: когда взрослые любят друг друга, у них есть особые секреты. Это её наблюдение. — Ты ещё побудешь здесь? — спрашивает его мама, пока Шарлин и Ленни хлопают в ладоши и улюлюкают, и он отвечает, что, наверное, да. — Ладно, тогда мы вернёмся. — Хорошо, — говорит папа. — Эй, — добавляет он, поворачиваясь к ней, потирая её щёку. — Ты в порядке, Мила? Ты что-то молчаливая. Она пожимает плечами. — Я в порядке, — говорит она и улыбается, чтобы успокоить его, — просто задумалась. Папа похлопывает её по лбу:  — Всегда думаешь, — говорит он, и, может быть, в его улыбке есть что-то тайное для неё. Они прощаются с Сивом и Тони и следуют за мамой и Ниной к машине. Нина умеет успокаивать Лео только своим голосом и интонацией, что является своего рода магией для Милы, потому что ей это никогда не удаётся. Кажется, когда она просит Лео успокоиться, он только больше заводится и кричит ещё громче. Вместо того чтобы просто сказать ему, чтобы он замолчал, Нина придумывает вопрос, задаёт его спокойным голосом, и он должен обдумать ответ, поэтому к тому времени, когда он отвечает ей, он уже сидит в машине с пристёгнутым ремнём безопасности. Трудно поверить, что Лео до сих пор не заметил этот трюк, но Мила ничего не говорит, так как не хочет всё испортить. Ленни достаёт лягушку из кармана и пытается прилепить её к окну, но её тело слишком тяжёлое, поэтому она падает. — Перестань, Ленни, — говорит Мила, чувствуя лёгкую тошноту от этого звука. Ленни не такой, как Лео. Он прекращает, когда Мила его просит. Окна тонированы, но недостаточно, чтобы приглушить цвета Майами. Сверкающие, мерцающие. Мила смотрит на море, потом выглядывает с другой стороны машины, когда они проезжают мимо росписи, которая ей особенно нравится: женщина, закрыв глаза, выдыхает дым, как будто это самая нормальная вещь на свете. В Майами есть что-то такое, что говорит о том, чего Мила ещё не знает, о чём знают только взрослые. Как будто за сверкающими окнами стоят марионетки-тени, разыгрывающие абстрактную и непостижимую историю, которую Мила пока не может понять. Отель полон пальм в горшках и светлых пространств, здесь больше картин, похожих на фрески, но ни одна из них не интересна так, как женщина с дымом. Кузены уже здесь, слоняются по вестибюлю, поджидают их, строят планы на ужин для детей, а потом и для взрослых. Папа захочет отпраздновать.  — Ребята, пора собираться, ладно? — Говорит мама, когда они поднимаются на лифте на самый верх отеля. Они уже привыкли к этой рутине. Упакуй вещи, поужинай с кузенами, пока взрослые пьют шипучее вино, а потом Нина останется с ними, пока папа и мама будут гулять с Сивом, Тони и всеми остальными. Если это большой турнир, они приходят очень поздно. Так поздно, что уже снова рано, и папа уставший, и у него болит голова, когда его будят, но он не возражает. Он всё равно улыбается. — Когда папа вернется? — Спрашивает Шарлин, когда их чемоданы сложены, и остаётся упаковать только некоторые мелочи завтра утром. — Я позвоню ему, — говорит мама, но в этот момент он входит в дверь, всё ещё улыбаясь, полный той радости, которая исходит от него, когда он выигрывает трофей или возвращается после нескольких дней отсутствия. — Папа! — кричат мальчики, бросаясь к нему, как только он ставит свои сумки. Потом они все обнимаются, и от него пахнет чистотой после душа, разговоров с репортерами и всего прочего. Мила немного туманно представляет, что именно должен делать папа после того, как он выиграет трофей, потому что она обычно возвращается в отель к тому времени, собирать свой чемодан. Папа принёс трофей с собой, и Лео поднимает его над головой. — Будь осторожен, дружище, — говорит Папа, забирая его. — Он тяжёлый. Папа всегда бережно держит свои трофеи и смотрит на них нежными глазами. Он всегда смотрит на вещи, которые любит, нежными глазами. Мила возвращается в спальню, которую делит с Шарлин, немного рассеянная, ищет книгу, которую она оставила возле кровати, чтобы почитать перед сном. Может быть, она сейчас немного почитает, здесь, где тихо. Папа, вероятно, теперь уедет на несколько дней. Он вернётся домой в Швейцарию в четверг или пятницу с нежными глазами и будет улыбаться, полный счастья, которое будто пузырится из него, как вспенившаяся кока-кола, которую налили в стакан слишком быстро. — Но зачем тебе ананас? — спрашивает Шарлин так, будто желание Милы — величайшее в мире заблуждение. — Потому что сейчас солнечно, — отвечает Мила. — Что? — растерянно говорит Шарлин. Это очевидно для Милы, но она терпеливо объясняет: — Здесь солнечно, как на Гавайях, так что нам нужна Гавайская пицца. Папа прерывает её, прежде чем Шарлин успевает ответить:  — Мы закажем несколько пицц, в том числе и с ананасом, хорошо? — говорит он, снимая трубку. Шарлин нравится Маргарита, которую Мила считает скучной, но мальчикам она тоже нравится, поэтому её обычно превосходят числом. По крайней мере, на этот раз на её стороне несколько кузенов. Кто-то поставил «Моану», и Мила наполовину смотрит его, наполовину слушает взрослых, ест пиццу и пьет колу. Они говорят о грунте, потому что папа играет на грунте в этом сезоне. Мила не очень любит грунт, её туфли покрываются красной пылью, а носки вечно грязные. Даже если она не выходит на корт, грунт всё равно везде. Они везут его с собой в клуб, он остаётся на подножках автомобилей. Когда она моет голову, вода становится красной, как будто она истекает кровью. — Я с нетерпением жду этой части тура, понимаешь? — говорит папа, и в его глазах снова появляется это выражение. Этот нежный взгляд. Может быть, папа действительно любит грунт. — Убери! — говорит Шарлин, когда Ленни пытается запрыгнуть своей лягушкой ей на руку. Ей это тоже не нравится. — Это ведь не настоящая лягушка! — кричит Лео, и кузены рассуждают, так ли уж противна эта лягушка. Мила доедает свой третий кусок пиццы, чувствуя, что этого, пожалуй, достаточно. Может быть, позже они закажут мороженое. Она вздыхает и встаёт, её голова немного кружится. Она снова возвращается в свою спальню, чтобы хоть минутку побыть вдали от своих шумных братьев, телевизора и постоянных разговоров. Может, она перегрелась. Она пытается отодвинуть щеколду на раздвижной балконной двери, но не может, как ни давит. — Вот так, — раздаётся голос её отца. Он последовал за ней в комнату и с лёгкостью отодвинул щеколду. — Она трудно открывается, чтобы мальчикам было безопасно, понимаешь? — говорит он ей, открывая дверь. — Потому что они младше тебя.- Он выходит на балкон и оглядывается на неё, ожидая, что она последует за ним. Там стоит мягкий диван кремового цвета, и они могут сидеть на нём и смотреть через город на море. Далеко в темноте, низко над водой, Мила видит одинокую звезду. Папа притягивает её к себе. — Ты хорошо себя сегодня чувствуешь, малышка? — говорит он, слегка сжимая её. Она сворачивается калачиком у него под боком. Он такой солидный, её папа. Он такой сильный. В ответ она издаёт неопределенный звук. — Ты теперь уедешь на несколько дней, папа? — спрашивает она его. Проходит мгновение, прежде чем он отвечает. Мила чувствует, как у него странно перехватило дыхание.  — Да, — тихо отвечает он. Он проводит рукой по её волосам, слегка откидывая их с лица. — Всё нормально? Мила пожимает плечами. — Почему тебе надо уезжать? Папа снова замолкает, и Мила смотрит на него снизу вверх. — Тебя это беспокоит? — спрашивает он. Она не хочет говорить «да», но не может честно сказать «нет». Она не знает, что сказать. Он снова слегка прижимает её к себе. — Это всего на несколько дней, верно? — говорит он. Она кивает. — А ты пока развлечёшься с бабулей, дедулей и мамой. Действительно, бабуля и дедуля всегда приезжают погостить, когда папа уезжает на несколько дней, но это не всегда весело. — Они всегда на тебя злятся, — говорит Мила. Они ничего не говорят, но она заметила это по выражению их лиц, по тому, как они вздыхают и качают головами, когда в разговоре всплывает его отсутствие. Её папа, кажется, устал. Может быть, после такого длинного матча. Мила встаёт на колени и целует его в щёку. Сейчас она ещё грубее, чем была, но на вкус уже не солёная. Папа улыбается и целует её в лоб. — Не переживай, что бабуля с дедулей злятся на меня, — тихо говорит он. — Я сам разберусь. — Она кивает. — И помни, Мила: я никогда не буду так злиться на тебя, хорошо? Она не совсем понимает выражение его глаз, или то, как немного странно звучит его голос, но она понимает, как он касается её лица рукой, как он обнимает её. Её папа любит её, она всегда это знает. Она снова кивает, обнимая его за шею. — Мама на тебя не сердится, — говорит она ему. — Я знаю, — говорит он. — Твоя мама-удивительная женщина. — У тебя нежные глаза для неё, — говорит Мила. — Что у меня? — Нежные глаза. — Она пытается изобразить, как папа смотрит на маму, делая глаза большими, ласковыми и полными любви. — О-о, — он слегка смеётся, и она рада снова видеть его счастливым. — Да, у меня для неё нежные глаза. — У тебя такие же нежные глаза, когда ты возвращаешься после нескольких дней отсутствия. — Неужели? — Да, ты всегда приходишь домой таким.- Она снова изображает, в основном для того, чтобы опять рассмешить его. Он смеётся, но на этот раз мягче. — Ты многое видишь, не так ли? — говорит он ей. Он снова похлопывает её по лбу. — Всегда думаешь.- Мила наполняется гордостью от того, как он это говорит, как будто он очень впечатлён. Она снова прижимается к нему, глядя на город. Небо темнеет, и город начинает сверкать, здания загораются красным, жёлтым, зелёным, хром и сталь сверкают в свете движущихся далеко внизу машин. Наверху появилось еще больше звёзд, и на мгновение кажется, что Вселенная прошита блёстками, как те, что были на рубашке с тёмно-синим единорогом, когда она была маленькой. Она уже выросла из неё. — Тебе обязательно ехать? — спрашивает она его. Изнутри доносятся звуки, слышно, что Лео взволнован чем-то, и Нина использует свой волшебный голос, чтобы успокоить его. Взрослые, наверное, уже почти допили свое шипучее вино. — Пока нет, — отвечает папа, глядя вместе с ней на сверкающий город. Он целует её в макушку и прижимается к ней щекой. — Ещё нет.