То, о чём детям не говорят

*** Над тихим пригородом Лондона полыхал небывало жаркий закат. Огромное солнце зависло прямо напротив коттеджа мисс Ларк, отчего окна на втором этаже казались объятыми пламенем. Воздух был таким вязким, что, казалось, от него можно откусывать, как от большой и липкой конфеты-тянучки. Маленький пёсик Эндрю, вывалив из пасти розовый язык, лежал по внешнюю сторону забора под цветущим сиреневым кустом и старался не шевелиться. И почти каждый из жителей Вишнёвой улицы, проходящий мимо по своим вечерним делам, с удовольствием поменялся бы с ним местами. В доме номер семнадцать тоже было невыносимо жарко. Миссис Бэнкс тщетно обмахивалась вечерней газетой мистера Бэнкса и третий час подряд как заведённая жаловалась на мигрень. Мистер Бэнкс стакан за стаканом пил тёплый абрикосовый лимонад и срывал своё плохое настроение на прислуге. Кухарка мисс Брилл ворчливо огрызалась из кухни, что в такую погоду даже в леднике жарко, не говоря уже о новомодном электрическом холодильнике, и если кто-то хочет холодного питья, то пусть сам наколет себе льда. Служанка Элин на все лады костерила мальчишку Робертсона Эй, который умудрился почистить новые коричневые ботинки чёрной ваксой. В детской было точно так же жарко, как на улице. И открытые настежь окна не добавляли прохлады. — Это невыносимо, — простонал Майкл, падая животом на толстый шерстяной ковёр. — Не ной, на тебе хотя бы в два раза меньше одежды, — огрызнулась Джейн. — Попробовал бы как я весь день походить во всех этих панталончиках и платьях с длинными рукавами. — Сама виновата, не надо было рождаться девчонкой. Вон Мэри тоже девчонка, а не жалуется, — Майкл хотел было подкрепить свои слова братским тычком, но ему было лениво подниматься с пола. Мэри Поппинс с неизменно прямой спиной и волосами, уложенными в тугой пучок, сидела на подоконнике и смотрела на закат. Пожалуй, она была единственной, кто за последние три дня ни разу не пожаловался на духоту. Её тёмно-синее платье было по-прежнему наглухо застёгнуто на все пуговицы, а накрахмаленная манишка сияла белизной и прохладой, словно рождественский сугроб. — Выбирайте слова, молодой человек, — проговорила Мэри, даже не обернувшись в сторону Майкла. — Я не девчонка, а леди. И если Джейн когда-нибудь хочет стать такой же леди, как я, то пусть учится смиренно выносить любые тяготы. — Но это же невыносимо! — воскликнула Джейн словами Майкла. — Даже в июле не бывает такой жары, а ведь сейчас всего лишь май. И нужно ходить в школу, и полдня сидеть за партой в душном классе. — Невыноси-и-и-имо, — проблеял с пола Майкл. Мэри Поппинс неожиданно соскочила с подоконника. — Вы абсолютно правы. Невыносимо, — сказала она, и её тонкие губы сложились в строгую прямую линию. — Во всех приличных домах к завтраку подают свежеиспечённый овсяный хлеб и пшеничные булочки. А эта ваша кухарка мисс Брилл, отговариваясь жарой, наотрез отказывается включать плиту. Нужно с этим что-то делать! Майкл и Джейн замерли, удивлённые внезапной переменой разговора. Когда Мэри Поппинс начинала говорить об отвлечённых вещах, вслед за этим всегда следовало какое-нибудь удивительное приключение. Вот бы и сейчас они чудесным образом перенеслись с жаркой Вишнёвой улицы куда-нибудь на Северный полюс. Впрочем, берег какой-нибудь захудалой английской речушки тоже подошёл бы, особенно если бы Мэри разрешила искупаться или побродить по колено в прохладной воде. Но Мэри Поппинс явно ни о чём таком не думала. Она быстро подошла к шкафу и достала свой длинный чёрный зонт с головой попугая на ручке. Потом надела на голову чёрную шляпку и перекинула через руку саквояж. И уже от дверей обратилась к детям: — Будьте паиньками. Я вернусь утренним поездом и привезу свежей выпечки. Прохладной ладонью она пригладила вихры Майкла и легонько коснулась щеки Джейн. От этого неожиданного проявления нежности дети замерли, не находя ответных слов. Но Мэри, закрыв за собой дверь, уже сбегала вниз по лестнице. Видимо, торопилась на вечерний поезд до Лондона. — Как ты думаешь, она вернётся? — прошептала Джейн, вслушиваясь, как откуда-то из гостиной раздаётся вежливый, но холодный голос Мэри Поппинс, которая требует немедленно отвезти её на станцию. — Какая-то она странная. Будто внезапно решила сбежать от нас. Майкл, поднявшись с пола, подошёл к раскрытому окну. Постоял, вдыхая сумеречный тяжёлый воздух. Для верности высунул наружу руку. — Ветра нет. Никакого — ни западного, ни восточного, — ответил он. — Вернётся. Может быть, у неё какие-нибудь дела в Лондоне… ну такие, про которые не принято говорить детям. — Видимо, спать нам придётся укладываться самим, — вздохнула Джейн. — Вряд ли мама или Элис нам почитают перед сном. Но это ничего. Главное, чтобы Мэри вернулась. — И не попала под дождь. Смотри! Джейн взглянула туда, куда показывал Майкл. Солнце уже почти скрылось за крайними домами на Вишнёвой улице. А навстречу ему поднималась багрово-чёрная туча. Её край был похож на скачущего во весь опор всадника в развевающемся плаще. И крылья этого плаща постепенно наползали на солнечный диск, суля скорое ненастье. — Может быть, завтра похолодает, — с надеждой вздохнула Джейн. — Будет гроза, начнётся град, и нас не пустят в школу, — подхватил Майкл. Дети отошли от окна и наперегонки помчались в ванную. Когда Мэри Поппинс вернётся, они расскажут, как тщательно почистили зубы и умылись — несмотря на то, что их никто не заставлял. Ей наверняка понравится. *** — Котам нельзя! С котами нельзя! Брысь! Слезай, а то полисмена позову! — неожиданно рявкнул куда-то в сторону проводник. Пять минут назад он был крайне любезен, помогая Мэри Поппинс подняться в купе первого класса (мистер и миссис Бэнкс наверняка были бы шокированы, узнав, с каким комфортом путешествует их няня). Услышав грозный окрик с перрона, Мэри еле заметно улыбнулась. — Простите, вы не видели тут моего дядюшку — солидного джентльмена средних лет? Он должен был сопровождать меня в поездке, но, кажется, опаздывает к поезду, — спросила она у второго проводника, который заглянул в купе, чтобы зажечь свет. — Сей момент, леди, — проводник взблеснул надтреснутым стёклышком пенсне. — Что-нибудь ещё желаете? Сэндвич, варёное яйцо, голову старинного врага? Мэри прищурилась. На мгновенье ей показалось, будто сквозь плотную форменную ткань его костюма просвечивает легкомысленная шотландская клеточка. — А вот и ваш дядюшка, — радостно протянул проводник, и улыбка самым неприличным образом встопорщила редкую щёточку его усов. Низенький толстячок в потёртом котелке, который, пыхтя, взобрался на подножку, больше походил на не особо удачливого коммивояжера, чем на джентльмена. Ему бы ехать в третьем классе, развязно флиртуя с молоденькими горничными, или рассказывать непристойные анекдоты лакеям, небрежно покуривая дешёвую сигару. — Не нравлюсь? — совершенно по-кошачьи ухмыльнулся толстячок и помахал перед носом у Мэри зажатой в руке бумажкой. — А меж тем всё законно. Вот мой билет в первый класс. А стало быть, мы соседи. — В жизни случаются ещё и не такие истории, — хладнокровно пожала плечами Мэри. — Думаю, мы с вами отлично проведём время за приятной беседой. В конце концов, когда молодая леди хочет проведать пожилого родственника, она должна быть готова уделить какое-то внимание и его… слугам. — Как всегда неотразима, браво, брависсимо! — проводник неистово зааплодировал. Треснутое пенсне в его глазу восторженно сверкало, форменный строгий костюм уже успел превратиться в поношенный клетчатый комплект. Брюки были коротковаты и широки в штанинах, а пиджак, похоже, нещадно жал в плечах. — Жаль, что вас зовут Мэри, а не Маргарет, иначе нам не пришлось бы тащиться бог весть в какую даль! — Я так понимаю, вы путешествуете вместе? — О да, — откликнулся толстячок. — Куда он, туда и я. Куда я, туда и он. Как ниточка за иголочкой. Но вы, похоже, надеялись побеседовать со своим дядюшкой, так сказать, тет-а-тет, не вовлекая в общение свиту? — Он остановится в Лондоне? Надолго? — Увы, нет! — трагически провещал клетчатый. — И рады бы, да долг зовёт. — Если только, — мурлыкнул толстячок, — если только он не получит персональное приглашение. Например, от вас. Тогда мы можем задержаться. Лондон — прекрасный город. Растёт. Строится. — Балы, приёмы! Интриги, расследования! Густой смог над крышами! Кровохарканье у каждого третьего! Бриллианты у каждого пятого! Настоящий город контрастов! Ваш дядюшка был бы в восторге. А что творится на западных островах! Кровь, насилие, убийства! Наш третий спутник был бы там как рыба в воде! — Клетчатый развалился на соседнем сиденье. Он хотел было закинуть ноги в грязных ботинках на стол, но покосился на подчёркнуто спокойное лицо Мэри Поппинс и внезапно передумал. Поезд давно уже тронулся. За окнами купе царила непроглядная тьма. И лишь бледный огрызок растущей луны, словно приклеенный, дрожал в чернильной густоте ночи. — Вот поэтому я больше всего люблю тихий пригород, — задумчиво вертя зонт, проговорила Мэри. Искусно вырезанная на ручке голова попугая взблёскивала зелёными искорками в провалах глазниц. — Там нет таких ужасов, о которых пишут бульварные газетёнки. — Вы считаете, будто смогли бы им как-то… противостоять? Не допустить? — с внезапной серьёзностью спросил клетчатый. — Не уверена. Но я была бы очень расстроена. Очень. — Понял? — захихикал толстячок, толкнув клетчатого в плечо. — Говорил я тебе, не болтай лишнего. Английские леди — ужасно чувствительные особы. А настоящую английскую леди легко разглядеть даже под костюмом гувернантки. — Он достал из-за пазухи большую копчёную рыбину, завёрнутую в старый номер «Таймс». — Вы как хотите, а я намереваюсь плотно отужинать. Ведь мы в Лондоне проездом. Мы не собираемся тут оставаться надолго. Нам надо на восток. — На восток? — всё так же бесстрастно поинтересовалась Мэри, следя за тем, как рыбина вместе с костями, головой и газетой исчезает у толстячка во рту. — Или на запад. Возможно, что по пути мы завернём на север или на юг, — кивнул клетчатый. — Ваш дядюшка любит путешествовать. Жаль, что здоровье не позволяет ему часто выходить в люди. Проклятая подагра совсем замучила. — Так значит, я его не увижу? — уточнила Мэри. — Если только сами не пожелаете. Считайте, что он таким образом выказывает своё расположение к вам. Вы ведь не желаете? Нет? — засуетился клетчатый. — Забавно, правда? Любой английский наследник удавился бы с горя, если бы богатый влиятельный дядюшка внезапно расхотел его видеть. — Или сначала удавил бы дядюшку, — неразборчиво прочавкал толстячок, выковыривая из зубов остатки рыбьего хвоста и клочки «Таймс». — Поменьше ешьте на ужин английских газет, — не удержавшись, наставительно произнесла Мэри. — От них портится пищеварение. Поезд издал длинный протяжный гудок. Состав дёрнулся и замедлил ход. Тьма за окном редела, уступая место рассвету. — И всё-таки вы их любите, — задумчиво проговорил клетчатый. — Людей. Любите настолько, что сорвались с места сразу же, как им стала грозить хотя бы малейшая опасность. Ил-лю-зор-на-я опасность, заметьте. Вам повезло, что мы обычно чтим места обитания себе подобных… Вы любите людей! Пожалуй, это самый интересный каламбур за всё время моего путешествия. — Глупости! — фыркнула Мэри и неожиданно улыбнулась попутчикам. — А всё-таки умеет дядюшка выбирать себе свиту. Признаться, я ожидала совершенно других… персонажей. — Это вы нашего третьего не видели, — встрял толстячок, смущённо алея щеками. — Вот где charmant jeune homme, вы на нас даже и не взглянули бы, ручаюсь. А-а-а, пропадай всё на свете! Могу я себе позволить побыть хоть разок очарованным? — Он вывернул карман, достал несвежий носовой платок, огрызок яблока, обглоданную до кости куриную ножку, горсть какого-то совершенно неопознаваемого мусора и начал во всём этом ожесточённо копаться. — Да где же оно? Где? Вот, нашёл! — и с широкой улыбкой на лице он протянул Мэри чёрный бумажный прямоугольник, по которому струилась серебряная вязь. — Что это? — Приглашение на бал, который устраивает ваш дядюшка. Там не написано ни место, ни дата, но они проявятся в нужное время. Если вы вдруг надумаете, то я буду безмерно счастлив и горд пригласить вас на танец. — Я давно не танцевала на балах, — Мэри, прищурившись, смотрела на толстячка, будто пытаясь пробиться взглядом сквозь плотную завесу морока. Воздух в ограниченном пространстве купе дрожал и плавился: вот-вот — и стечёт чернилами по стеклу, обнажив скрытую суть предметов. — Просто возьмите билетик, — резко вмешался клетчатый. — Или не берите. Мой друг будет рыдать в подушку, но быстро утешится. Однако не надо ломать стены, которые не вы возводили. — Спасибо. Извините. Я действительно не должна, — кивнула Мэри, опуская ресницы, и очертания купе снова обрели чёткость. Она положила приглашение в карман своего синего платья и вежливо добавила: — В иных обстоятельствах я была бы рада потанцевать с каждым из вас. И только сейчас Мэри заметила, что поезд стоит. А тьма за стенами вагона превратилась в вокзальный перрон, залитый зыбким желтовато-молочным фонарным светом. — Ну всё, милая леди, вам пора, — засуетился клетчатый. — Можете поцеловать моего друга в щёку, я отвернусь. Но поторопитесь с прощальными объятьями, стоянка всего лишь несколько минут. — Разве мы уже в Лондоне? — Обижаете! Неужели мы так долго ехали, чтобы попасть в какое-то другое место? Адью, ауфидерзейн, чао! Мне ещё состав разгонять, а эта работёнка, знаете ли, не из лёгких. Мэри Поппинс, прихватив саквояж и зонт, спрыгнула с подножки и огляделась. Нет, это был не Лондон, это был тот же самый вокзал, с которого она садилась на поезд одну длинную майскую ночь тому назад. Силуэты соседних вагонов тонули в густом тумане, но небо над головой было чистым. Свежий ветерок прогнал дневную жару, и дышалось неожиданно легко. — Не попадите под дождь! Если вы схлопочете насморк, ваш дядюшка будет нами недоволен! — крикнули ей в спину фальцетом клетчатого. — Дурак ты, что ли! Не видел, какой у неё хитрый зонт? — забубнили низким голосом, похожим на кошачье ворчание. — Ай, больно, ухо... пусти-и-и! А вот если я тебя, когтем? Чтобы ты пони…мя-я-яу! Но когда Мэри оглянулась, клетчатый и толстячок, обнявшись как два закадычных приятеля, махали ей из дверей вагона. Толстячок, кажется, даже воспользовался для этой цели своим грязным носовым платком. Впрочем, это с равным успехом могла быть и обглоданная куриная ножка. Мэри усмехнулась. Приглашение на бал жгло ей бедро сквозь плотную ткань платья. Каждая нежить должна почитать своего Хозяина и являться к нему по первому зову. Но у тех, кто летает вместе с ветром, никогда не было других хозяев, кроме них самих. Во всяком случае, пока. Но долго ли продержится хрупкое равновесие? Как настоящая леди, Мэри предпочитала пореже думать о неприятных вещах. Завтра. Когда-нибудь. Потом. Никогда. В конце концов, в мире не зря существуют силы, неподвластные ни добру, ни злу. Если повезёт, то так будет до скончания времён. *** Мэри Поппинс вернулась на Вишнёвую улицу. Ветер крепчал. Казалось, будто бы он дул сразу со всех сторон, неся на своих крыльях тяжёлые грозовые тучи. Скрипели флюгеры на крышах, стучали открытые ставни, хлопало и металось забытое на садовых верёвках бельё. За горизонтом рокотал гром, и небо, затянутое в плотную серую вату, на мгновение светлело от вспышек далёких молний. Когда Мэри Поппинс ступила на дорожку, ведущую к дому Бэнксов, ветер швырнул ей в лицо пригоршню лепестков — бело-розовых яблоневых и белых вишнёвых. Но железный засов на калитке поддался, не обжигая рук. И старая трёхцветная кошка мисс Брилл не вздыбила шерсть при виде Мэри, а ткнулась в ноги, замурлыкала, прошлась вокруг ботинок, словно запечатывая круг, словно отмечая кошачьим теплом: своя, своя, своя. — Я не люблю людей, — вполголоса сказала Мэри, обращаясь к кошке, — я просто держу данное слово. Я обещала им защиту и свежие булочки к завтраку. Что ж, так тому и быть. Пойдём и разожжём на кухне плиту. Когда она вошла в дом, за её спиной хлынул ливень.