Их слабости

Под шершавыми ловкими пальцами покорно трепетали разряды молний. Беспорядочно, мягко, расслабляюще. Амеюри сидела на траве, притянув колени к груди, и представляла в руках свои парные мечи — они были её продолжением, её второй душой, и не ощущать их сейчас в своих ладонях было чем-то сродне пытки. Мечница в очередной раз горько вздохнула. Корявая полоса молнии мелькнула на долю секунды в небе, прорезая влажный туманный воздух и землю под ним. Вспыхнуло сухое дерево. Перед тем как вернуться в мир мёртвых, Ринго подарила Кибы тому, кто, возможно, продолжит её путь. Хотя, тот парнишка выглядел довольно мягким... Смог ли он подчинить себе райтон так же, как это в своё время сумела Ринго? На губах застыл приятный яблочный привкус. Пустота, обнимающая девушку со всех сторон, была терпкой и скучной, состоящей из одной колючей травы и светло-синего неба. Солнце светило, но не грело — так и хотелось расколоть его, разрезать и потоптаться ногами, до того оно раздражало. Вокруг ни души, даже сверчки не пели. Обстановка эта располагала лишь к унынию, которому мечница предаваться не хотела — не того она характера. Амеюри раз за разом вспоминала себя в юности. Вспоминала экзамен на чунина, где нужно было топить других, чтобы выжить — заманивать в пропасть, травить ядами, перерезать глотки — и всё это в густом-густом стихийном тумане и томительном предвкушении... Она получила тогда жилет чунина, а спустя пару дней — джонина. Ягура Каратачи запомнил её лицо... Ринго вспоминала себя в отрочестве: будни в Отряде Семи Мечников, увлекательные задания с массовыми убийствами, вечные ссоры Кушимару и Джинпачи. Вспоминала, как Кибы разрезали человеческую плоть, прежде чем зажарить её райтоном до самых костей — о Ками, какими же они были острыми и прекрасными, если даже Самехаде они были не по душе... Ринго вспоминала, как умерла, будучи уже взрослой, впервые: в луже своей и чужой крови, с собственными клинками в руках, выжегшими всё живое в радиусе полсотни (или даже больше) километров. В первый раз она умерла красиво, не корчась от смертельной болезни в кровати и не жалея ни о чём. Она вспоминала также воскрешение и тот неописуемый восторг от своего бессмертного тела, которое больше не корчилось от боли в груди, не кашляло кровью и имело неистощимый запас чакры. Амеюри, может, и чувствовала, что ею манипулируют, но это не доставляло особых проблем — ей дали полную свободу в своём безумии. Такие как она — прирождённые машины для убийств — нужны этому миру что живыми, что мёртвыми. А ещё мечница вспоминала, как встретила, пожалуй, единственного парня, которому хватило мужества, чтобы бросить ей вызов, и красоты, чтобы привлечь взгляд. Омои из Облака. Мечница уважала достойных врагов, потому что таких всегда было мало. Этот шиноби стоил того, чтобы ждать его после смерти, чтобы сидеть сейчас в этом бесконечном унынии и считать выжженные травинки от скуки. Сколько времени уже прошло? Сколько лет?.. Подул резкий ветер, закрывая её задумчивое лицо тяжёлыми бордовыми прядями. Сухая трава зашелестела, как потревоженный муравейник, и привычный глазу туман начал потихоньку рассасываться. Рыжая неспеша провела языком по отточенным зубам, прикрыла на пару секунд глаза, прислушиваясь. Он здесь. Пятьдесят метров. Двадцать. Семь. Три. Сердце отчего-то забилось ча... Тц, а оно раньше вообще билось? Амеюри, в конце концов, взрослая девушка. Терзать себя за какую-то слабую симпатию было бессмысленно — она уже мертва, и ей не из-за чего переживать. Просто Омои — единственный, кто вписался в кровавый мир мечницы, при этом не погибнув от её рук. Оставила «вкусняшку» на потом… Но это было, пожалуй, не таким уж плохим решением. У неё во рту яблочный леденец на палочке — его прощальный подарок, который не закончится никогда. Сейчас он кажется ещё слаще, а собственное дыхание — сбивчивей. Ожидать кого-то с неведомым ранее трепетом в груди было странно. Непривычно. Будто во сне каком-то, будто в глупой девчачьей фантазии. Ринго пропустила сквозь собственные пальцы отрезвляющий разряд: кольнуло руку, отдало в плечо, нервы пригладились, как волосы после утихшего ветра. «Старик или всё тот же юнец?» — спросила мечница саму себя, неторопливо поднимаясь на ноги и оборачиваясь. Один метр. Угольно-чёрные глаза столкнулись с тёмно-серыми. Не угадала. — Вот мы и встретились, — хрипловатый мужской голос оттолкнулся от пустоты. Куноичи довольно вздохнула, уверенно кивая в ответ. Всё те же ершистые белые волосы и кожа цвета горького шоколада. Не фантазия. И уже не мальчишка. Омои стал высоким взрослым мужчиной, от которого веяло той стремительной силой, что была подарена ему Амеюри, и своей, собственной — той, с которой ему удалось победить её тогда. Теперь он далёк до образа запальчивого подростка с наивным взглядом и леденцом во рту, на которого мечница позволила себе засмотреться перед смертью. «Взрослость» ему шла ещё больше. — Яблочный? — с ноткой веселья поинтересовался Омои, сосредоточив внимание на тонких женских губах. Амеюри не изменилась ни капли. Его это не огорчило. — Ага. Они шли по дороге вперёд, не зная, куда та ведёт. Если даже и в Ад, Амеюри не расстроится, ведь теперь ей не будет скучно. Омои же просто шёл, зная, что пути назад уже нет. Принять свою смерть тоже надо уметь. Молчание разбавляли шаги. Он шёл, едва касаясь её хрупкого плеча своим. — Кольцо не надел ради меня? — рыжая оскалилась, бросив взгляд на его руку, то ли радостно, то ли с насмешкой. Наверняка его сейчас оплакивала жена с детьми, друзья и товарищи, а он здесь, на пути в неизвестность. С ней. Сколько Ринго себя помнила, у неё не было друзей, кроме Мангецу, а близких и подавно. Но Хозуки уж точно её не оплакивал: его спокойный нрав и такое же безразличие к чужой жизни не позволило бы ему проронить и слезинку. Омои криво улыбнулся, почесав затылок: — Да я, вообще-то, и не женился. — Не нашёл ту самую? Жаль, — врёт. Амеюри никогда не знала этого чувства. — Я ждала тебя, знаешь, чертовски долго, — призналась куноичи, не сумев скрыть лёгкое раздражение в голосе. Она, всё-таки, никогда не любила ждать. «Рада, что ты, как мужик, сдержал своё слово...» Мужчина засунул руки в карманы и пробормотал что-то полуразборчивое: — Ну, если бы я умер раньше, меня бы точно воскресил Райкаге-сама, чтобы убить лично. А если бы он убил бы меня лично, то никогда бы себе этого не простил и покинул свой пост. А если он покинул бы свой пост… Его манера додумывать бредовые ситуации не прошла с годами. Ринго не знала этой особенности, но отчего-то совершенно искренне засмеялась: чокнутое Облако всегда боролось за каждого своего бойца. (Её «красивая смерть» ведь была связана с Кумо. Сражалась ли она тогда с этим самым Райкаге? Мстил ли он ей лично за уничтоженные отряды? Возможно.) — …Прости, что заставил ждать, — пробормотал он тихо, глядя куда-то в сторону. Когда мечница попыталась ударить его — ускользнул, как змея, прямо ей за спину, ловко перехватил тонкие запястья. Вырвалась она резко, пусть и нехотя. Что-то подобное Омои ожидал. Эта женщина просто не могла быть мягкой, и он знал это, знал ещё тогда, когда заманивал в бездонное болото. Он был готов пожертвовать собой ради мести и уйти с ней ещё раньше, в свои неполные семнадцать, когда мир висел на волоске, а он не знал, что такое настоящая смерть. Омои не знал, как это — умереть в первый раз, красиво. Теперь всё иначе: они оба знают это. — Ты выглядишь жалко, когда извиняешься! — Разочаровываешься? — прищуренные тёмные глаза уставились на алую, почти кровавую в свете солнечных лучей макушку. Опаснейшая мечница Тумана казалась такой…мелкой. Особенно теперь, без устрашающего оскала, Ки и оружия в руках. И эти странные подвязанные пряди у худого резкого лица, и эта мешковатая одежда, которая, напротив, делала её хрупче. Она повернулась с нему лицом, насмешливая и острая, как в тот день. Ей было около двадцати пяти. Омои теперь тридцать. — Возможно. На самом деле нет. Он и тогда был в её вкусе: Ринго всегда любила сладкое и храбрецов. Шиноби Кумо наконец мог посоревноваться с ней в силе, но Амеюри посчитала, что в этом сейчас не было смысла. Или ей просто где-то глубоко внутри не хотелось проиграть ему во второй раз. И даже знать не хотелось, от чьей руки он пал. Омои вырос, стал сильнее, но против смерти тягаться... Шиноби вытянул из ножен за спиной Кибы и вложил в её руки, едва касаясь кончиками пальцев запястий: — Они твои, Амеюри Ринго, — девушка вздрогнула, прикусывая губу острым клыком и, кажется, краснея впервые в жизни. — А с тебя — леденец, — и улыбнулся. Куноичи, мелко подрагивая (с чего бы это?), приняла своё оружие и посмотрела прямо в глаза их бывшему обладателю. Пронзительно, ярко, колко, почти влюблённо. И только сейчас призналась самой себе, что эта вечность стоит того, чтобы остаться в ней и признать свои слабости.