Всё такая же

— Пойдём, Какаши, церемония скоро начнётся. — Хатаке не вздрагивает, продолжая смотреть с тревогой на мемориальный камень, как будто если он на секунду отведёт взгляд, хрупкий, только восстановленный мир в деревне разрушится. Погода стоит пасмурная, скоро явно пойдёт дождь, да и воздух такой тяжёлый-тяжёлый, что не вдохнуть. Или это из-за подступивших чувств? Нет, Какаши — шиноби, он не имеет права на проявление эмоций, уж лучше пусть они изъедают душу, если от неё хоть что-нибудь осталось. «Какую же Савада цитату всегда произносит в подобные моменты? Ах да, лечите душу ощущениями, а ощущения пусть лечит душа...». Хатаке усмехается горько, он никогда так не усмехнётся ни перед учениками, ни перед бывшей одноклассницей, тихим призраком стоящей позади. Только перед ними, перед павшими ниндзя, потому что они поймут. Разрежённый воздух разбавляется запахом табака и Какаши покачиваясь оборачивается, бросает на женщину уставший взгляд. — Не кури здесь, это неуважение к погибшим. — голос джонина ровный, но тихий и неуловимо расстроенный. Сумико раздражённо хмыкает и ведёт плечом. — Они мёртвые, им плевать... — её голос пропитан горечью, а может Хатаке так кажется, потому что он скорбит: третьего Хокаге сегодня провожают в последний путь. Савада быстро докуривает, выкидывая окурок в карманную пепельницу, и внимательно смотрит на Какаши. Мужчина оборачивается, в мыслях отмечая, что Сумико спустя эти несколько лет не изменилась: болезненно-бледная кожа, раскосые янтарные глаза и чёрные, почему-то уже седеющие, волосы, доходящие до лопаток. Женщина хмурится и слегка ёжится под его взглядом, она нестерпимо напоминает бродячую кошку, наверное из-за её поведения и взгляда: слегка забитого и истощённого. — Не позволяй мертвым товарищам тянуть тебя за собой. — Сумико разворачивается и уходит, Какаши ступает за ней след в след. Они молчат, и в этой тишине Хатаке почему-то чувствует родственность их душ. Савада единственная одноклассница, которая долгое время общалась с ним. Вот только потом она ушла и в корне изменила свой образ жизни. Теперь она талантливый хладнокровный информатор... От той сочувствующей каждой букашке девочки, кажется, не осталось и следа. Они оба изменились, от понимания этого было очень больно. Какаши казалось, что лишь Сумико может понять его, ведь она тоже потеряла своих друзей, вот только предпочла закрыться и исчезнуть. — Почему ты сдалась? Почему ушла из шиноби после смерти товарищей? — мужчина хотел найти ответ, он считал её поступок предательством, ведь так в ней нуждался, в своей подруге, которая светится ярче солнышка... Вернее, светилась... Сумико щурится, будто не хочет этого слышать, будто ей от самой себя противно, и Хатаке кажется, что она тоже, как он, давно сломлена, вот только починить её не смогли. Шиноби чувствует себя виноватым: он должен был найти её, помочь, утешить, ведь он всегда был сильнее. — Я бы не справилась. Впрочем, ты и сам это знаешь. — она сжимает руки в кулаки. — Всё же, я лишь хороший стратег, мне страшно умирать. Какаши кивает. Смотрит строго в её затылок, подавляя желание взять локон её волос, как когда-то давно, и намотать его на свой палец. В то время у маленькой Савады они были длиннее, и Хатаке тянется к её прядям рукой, удовлетворяя своё желание. Это заставляет обоих остановиться. — Ты поседела. — Сумико медленно поворачивается к нему, приподнимает уголок рта, и этот невинный, едва уловимый жест почему-то разгоняет гнетущую между ними атмосферу. — Я для тебя всё ещё друг? — женщина напряжена, всматривается в его лицо внимательно и осторожно, одновременно боясь и желая услышать ответ на заданный вопрос. Мужчина опускает руку. Если бы он сам знал. Какаши всегда ждал её, видел мельком, когда Сумико возвращалась в деревню, но она никогда не приходила к нему, и, похоже, что мужчина привык. Хатаке чувствует, как сердце начинает стучать чуть быстрее, воспоминания быстро проносятся в голове, и Какаши чуть улыбается, щёлкая собеседницу по носу. Как когда-то в детстве, когда Савада была маленькой и полненькой, когда она плакала из-за дразнящих её дворовых мальчишек. — Конечно же, — Хатаке тянет руку к своему затылку и пожимает плечами. — ты для меня навсегда останешься маленькой занудой, которую нужно беречь. Слова могут показаться грубыми, но бледные женские скулы почему-то краснеют, как у маленькой девочки, и Сумико касается мочки уха, начиная теребить серёжку с жёлтым янтарём. Она быстро отворачивается, даже не думая отвечать, и уходит.

***

Все присутствующие возлагают цветы, навсегда прощаясь с Хирузеном Сарутоби. Какаши исподлобья наблюдает за тем, как аккуратно кладёт свой бутон Савада и смотрит на землю, вытирая нос рукавом чёрного кимоно. "Видимо, не так уж она и изменилась." — звучит голос внутри него. Какаши замечает блестящие от слёз глаза женщины, которые не в силах скрыть дождь, и поджимает губы. Видеть её слёзы было до ужаса неприятно, и из-за этого в груди образуется тянущий клубок отравляющих чувств. Сумико становится слева от него, трёт глаза, пытаясь скрыть эмоции. Хатаке кладёт руку на тонкое покатое плечо и наклоняясь говорит, что всё будет хорошо. Женщина поднимает на него хмурый взгляд и тихо уходит, не дожидаясь конца церемонии. Находит её шиноби уже ближе к вечеру, когда выглянувшее солнце начинало греть охлаждённую ливнем землю. Савада стоит около мемориального камня, как и он несколько часов назад. Какаши окликает её, и Сумико вздрагивает, вскрикивая. — Священный будда, — высокий испуганный голос разрывает тишину, и женщина оборачивается, едва не оступаясь на влажной земле. — Нельзя же так тихо... — Извини, — джонин виновато улыбается, пытаясь скрыть удивление: как она вообще смогла закончить академию ниндзя, если боится каждого шороха? — Ты в порядке? Взгляд янтарных глаз говорит гораздо лучше слов, да и как может быть всё в порядке, когда Сумико только недавно похоронила одного из самых дорогих ей людей. Лишённая родителей с раннего детства, Савада справилась лишь с помощью старика Сарутоби, который всегда оказывал ей поддержку. Спустя несколько мучительно тянущихся минут молчания женщина произносит: — Если бы я узнала о нападении, то... — Ты не виновата, — Какаши прерывает поток слов, потому что невыносимо слышать дрожь в голосе человека, который вот-вот заплачет, дрожь в её голосе. — не думаю, что ты могла что-нибудь сделать с Орочимару. Они стоят долго, смотря куда угодно, но только не друг на друга. Сумико изредка всхлипывает, тут же вытирая горькие слёзы рукавом. А Хатаке просто не имеет понятия, что ему делать, как успокоить плачущую женщину, и потому смотрит куда-то в сторону. В голове была лишь одна мысль: действия, которыми он пользовался в прошлом для того, чтобы Савада перестала плакать. Но это было так давно, что казалось, он даже права не имеет так сделать. Но вот, он мысленно кивает самому себе, и медленно подходит к женщине, опуская вниз свою маску. Мозолистые руки шиноби прижимают плачущую Сумико к себе, а его губы находят её щёку. Савада начинает плакать навзрыд, пряча лицо у него в плече, и мужчина чувствует, как тонкие пальцы мнут ткань его похоронного кимоно. Кажется, Какаши сделал только хуже, но его часто бьющееся сердце подсказывает о правильности поступка. Хатаке гладит её волосы, целует в макушку. Женщина успокаивается лишь через несколько минут, изредка всхлипывая и расслабляясь в его руках. Шиноби тихо выдыхает, и почему-то рядом с ней ему становится спокойно и легко. — Всё обязательно будет хорошо, Суми-чан. — тихо шепчет он в её ухо. — Я всегда буду рядом.