***
Стояла сухая теплая осень 1987 года. Погода что называется, «звенела», да так, что сажать курсантов на учебу у ЛО просто рука не поднималась. Успеют пацаны ещё назеваться до вывиха челюсти в душных классах, когда зарядят дожди и нижняя кромка облаков ляжет на семидесяти метрах над аэродромом! А пока пусть летают свои часы. Тем более, что за лето все успели получить допуски к самостоятельным полетам и в зоны, и по маршрутам, больше не нужно с ними возиться и у инструкторов стало больше свободного времени. За три месяца ежедневных полетов, наземок и лагерно-палаточной жизни из курсантов успели сформироваться устойчивые «экипажи». Благо для Ан-2 на учебных маршрутах двух членов вполне достаточно. Иногда инструктор назначал, но чаще всего, они подбирались самостоятельно, на основе личной симпатии и дружеских связей. И конечно же, крепко сдружившиеся ещё на первом курсе Женька из Ямбирно и Серёга из Сасова, продолжали оставаться неразлучными и в воздухе, и на земле. И не они одни: был ещё, например, почти что комический дуэт из мелкого и болтливого как сорока киевлянина Юрки Тищенко и большого молчаливого сибиряка Вовки Макарова. Или, допустим, тот же уфимец Марат Рамазанов и его приятель — поволжский немец Андрюха Киндт по кличке Два-в-кубе… Ну, мало ли! Инструктора в подобных случаях особо голову не ломали, кого с кем поставить в пару, а так и подписывали в заданиях на полет: «борт такой-то, Тищенко/Макаров» или «борт сякой-то: Рамазанов/Киндт». И всем было удобно и хорошо. Самостоятельный полет для курсанта не только тяжкий изнурительный труд, но и возможность ощутить пьянящий вкус свободы от надзора строгого начальства и командования. Хотя бы и в заданных временных рамках. Порой это выливалось в откровенные хулиганства, но совсем вопиющих случаев было крайне мало, а их исполнители в училище долго не задерживались. На более же мягкие провинности инструкторский состав предпочитал закрывать глаза, по крайней мере, до тех пор, пока не всплывали расшифровки «матраца». Вот тогда уже драли всех, невзирая на регалии…***
Солнце ушло из зенита и медленно клонилось к западу. До наступления сумерек оставалось ещё часа два. Маленький биплан, окрашенный в цвета летного училища ГА, неспешно шел над неприветливыми мордовскими лесами. С шести сотен метров еловая чаща казалась сплошным ковром, сине-зеленым и лохматым. Исполнявший обязанности второго пилота Женька деловито скрипел штурманской линейкой: считал контрольный этап маршрута, черкая в бланке ШБЖ химическим карандашом, периодически почесывая им же в пепельно-русом затылке. В левом командирском кресле друг его Серёга — красивый и невозмутимый как сын индейского вождя — вел самолёт, парировал штурвалом микрокрены. Делал он это скорее из врожденной педантичности, нежели из необходимости: воздушная масса была стабильна и спокойна, без термиков и болтанки. Не то что летом! В июле воздух над черными пашнями прогревается так, что пустой биплан даже на высоте маршрута швыряет вверх-вниз как теннисный мячик! А сейчас осень, солнце греет слабо, воздух плотный. Да и движку хорошо: мощности хватает. И вообще все хорошо… Женька сощурился вдаль и счастливо улыбнулся: расчеты по ветру в полете сошлись, следующий поворотный пункт они пройдут и доложат по предвычисленному, без расхождений, тютелька в тютельку. Самолёт не летел, а словно плавно дрейфовал в киселе. Тем ярче и внезапнее была возникшая вибрация и дрожь капота. Серёга удивлённо приподнял черную бровь, скосил глаз в показания приборов. Одновременно с ним, в стрелочный указатель упёрся и взгляд Женьки. Давление масла, температура… Обороты… Вот оно! Давление топлива падает почему-то. Рука Сергея легла на РУД, чуть добавляя режим. Давление топлива продолжало падать. Женька, без слов понимая мысли друга, щёлкнул тумблером топливного насоса. Стрелка замерла было, зато температура и давление масла поползли вверх. Женька постучал пальцем по стеклу, привлекая внимание к проблеме, но в тот же миг раздался оглушительный хлопок, крышка капота как живая выгнулась, вспучившись вверх, а потом темно-коричневая раскалённая жижа плеснула в остекление фонаря кабины, полностью закрыв обзор. В наушниках коротко матюкнулся Серёга. Странно, но объяснять друг другу ничего не было нужно: действуя как единый организм, две пары рук быстро выключили искореженный двигатель, зафлюгировали воздушный винт, перекрыли топливо, отрезая груду раскаленного металла от бензосистемы самолёта и предупреждая пожар. Вот так… Теперь — сохранять скорость искать место для вынужденной посадки. Лес этот ещё… Неужели придётся брюхом на ёлки? — Поляна! — Женька, высунувший голову в форточку, на миг втянул ее обратно, чтобы сообщить радостную новость. — Отворачиваем вправо. Еще! Давай курс 22 держи. — Далеко? — Не. Километрах в 30-50 от оси маршрута. Большая! Там против ветра развернемся и сядем. — Понял. — Сергей заложил правый крен и перевел самолёт в устойчивое снижение. Ни черта не видя сквозь темную жижу на лобовом стекле, он ориентировался лишь по указателю скорости, вариометру и высотомеру. Глазами экипажа сейчас был Женька, высунувшийся в форточку. Это он подавал команды, заводя лишенный двигателя аварийный борт на посадку. Пройдя на высоте десяти метров над выбранной поляной, парни переглянулись. Кто знает, что там, под обманчиво ровным ковром пожухлой травы? Овражки, ямы, норы какие-нибудь? Может и пни… Вышли закрылки на 40, тормозя разом вспухший самолет, но не давая ему свалиться на малой скорости. Отщелкнулись автоматические предкрылки на своих резинках. Высотомер встал на ноль, уже не воспринимая столь малые высоты. Замелькала набегающая земля, потянулась к круглым башмакам шасси тонкими щупальцами высоких трав. Затаив дыхание, оба парня ждали посадки. Два основных колеса приняли толчок касания, Женька задержал штурвал, давая возможность самолёту самостоятельно опустить хвостовое колесо. Серёга зажал гашетку воздушного тормоза. Подпрыгивая на кочках, учебный биплан пробежал ещё метров пятнадцать, въехал правой стойкой в какую-то яму, головокружительно провернулся вокруг нее и остановился. Взмокшие парни переглянулись и, не сговариваясь, одновременно вытерли вспотевшие лица рукавами рубашек. Никаких других сухих мест на рубашках все равно не было. — Да, блин… — сглотнул Женька, расстегивая воротничок, чтобы нормально вздохнуть и поднял взгляд на Серёгу. Невозмутимость того с лица словно наждачкой стерли. — Мне было стт’ашно, — честно признался тот, от волнения проглатывая букву «р» еще сильнее, чем обычно. — Масло это ещё… Как будто я ослеп. — Ага! — закивал Женька. — Ну, что дальше? Глянем, где оказались? Вдвоем парни посмотрели карту. По всему выходило, что населенки вокруг нет. Но и с маршрута они ушли недалеко. Самолёты здесь пролетают постоянно, скоро их и так хватятся. Только вот солнце скоро сядет… — Да, не зря самостоятельные маршруты за час до заката запрещены… — уныло заметил Женька, косясь на чернеющий лес. — И, главное, нет никого! Такое ощущение, что мы на этом 462 маршруте вообще одни летели! — задумчиво добавил Серёга. — Что-то я не помню, чтоб перед нами кто-то докладывал ППМы. Да и после нас… — Жопа полная, значит… — почесал в затылке Женя, обводя на карте предполагаемое место самолета — Передаём как есть? — Да, давай, — кивнул Сергей. — Не ночевать же тут! Пусть прилетят и заберут. Ну, или приедут хотя бы. — Ох, и вставят нам на разборе, — хмыкнул Женя, вдавив тангенту внешней связи и приготовившись сообщить об аварийной посадке у черта на рогах. Но палец сполз, треск в эфире прервался, не начавшись. — Ниче не вставят! — праведно возмутился Серега, складывая руки на груди как можно независимее, чтоб это не выглядело так, будто он ежится от холода. — Мы все сделали правильно, действовали решительно и грамотно. Понимаешь? Если щас Самарин или там ещё кто на СКП орать будет, я так и скажу! Давай, Жек! Женя покивал и ещё раз нажал тангенту. Закрыл глаза и храбро выложил в эфир позывной, отказ и предполагаемое место самолета. Отпустил, приготовившись выслушать много испуганных и гневных речей, но кроме гудения и треска ничего не услышал. На аварийной частоте дело пошло получше, на том конце попавших в беду курсантов явно услышали, но вот ответные реплики так жестоко были изрезаны помехами, что разобрать удалось только «оставайтесь на связи»… или «на месте»? Ну да, логично. Куда бы им отсюда бежать? В лес? — Пошли, что ли, посмотрим, чего снаружи делается, — предложил Серёга. — Там холодно, чего там ещё может делаться, — буркнул Женька. Мокрая от пота форменная рубашка из одежды превратилась в проблему, не грея, а наоборот, забирая тепло. Он поежился. — Тут тоже скоро станет холодно. Двигаться надо! — наставительно произнес Серёга и, стуча зубами, пошел в салон. Очевидно, его мучила та же беда. — О, глянь чё нашёл! Женька послушно вылез из кабины и пошел к другу. В руках у того обнаружился ворох каких-то серых, и судя по всему, не особо чистых тряпок. — Чехлы! — пояснил довольный Серёга. — За 15ым шпангоутом нашел. Брезент, между прочим! И сухие! Сделаем из них типа плащ-палаток. — Ага! А сырость эту лучше вообще снять! — Женя с отвращением потянул застегнутую рубашку через голову. Серёга на мгновение завис, созерцая его голый торс, потом последовал его примеру. Стало и впрямь чуть теплее. Стуча зубами от холода и пережитого стресса, приятели вдвоем ещё раз обшарили самолет на предмет теплых вещей, еды или иных полезных вещей. Над шторкой со стороны правого кресла нашелся коробок спичек, и это обстоятельство вызвало у парней бешеную радость. Найди они алмаз размером с куриное яйцо — счастья было бы меньше. — Это Федотов! Инструктор восьмой летной группы — заржал Женька, — он же курит, у него везде нычки! — Надо ему будет полбанки поставить, как вернёмся! — поддержал друга Сергей. — Считай, его вредная привычка людям жизнь спасла! Погнали за дровами! Из нескольких листочков блокнота сделали розжиг, пропитав их слитым с крана бензином. Дошли до леса, наломали веток, волоком притащили дрова в брезентовом чехле. Сложили костер. Женька, как более опытный в разведении огня, уселся колдовать с трофейными спичками. Серега предлагал вообще развести несколько костров в форме знака бедствия, но еще раз тащиться в лес за хворостом сил и желания у замерзших пацанов не было никаких. Тем Серегина инициатива и кончилась. Тем более, что костерок начал давать тепло. Огню двое курсантов обрадовались бешено, словно какие-нибудь их далекие пещерные предки: блестя зубами и белками глаз в оранжевых отсветах смотрели друг на друга, улыбались, млели от живительного тепла как котята на печке. Жар костра проникал и под рубашки, разложенные на просушку прямо на коленях своих владельцев. Брезентовый чехол выполнял функцию экрана: защищая парней со спины от холодного воздуха, улавливал и отражал тепло костра. Каким же было счастьем надеть горячие рубашки на замерзшее тело! Если бы раньше кто-то сказал мальчишкам о том, что они будут радоваться как дети столь простым вещам — не поверили бы. Но здесь и сейчас, на поляне среди ночного леса, затерянные в безмолвии и холоде, чудом посадившие аварийный самолет — Серега и Женька по-новому взглянули на привычный ход вещей. Тепло плотно прижатых друг к другу плеч в коконе брезентового чехла — одного на двоих — согревало не только тела, но и души. Во всяком случае Женька чуть не задохнулся от этого внезапного осознания. Сейчас они — не просто приятели, однокурсники, друзья — они ближе чем братья. Да что там братья! Словно бы они — вообще последние люди на земле. Или космонавты — на дикой неосвоенной планете… И вокруг на миллиарды световых лет больше никого… Кровь прилила к лицу от таких глупостей, Женька бросил быстрый взгляд на профиль Сереги, на котором плясали отблески костра. Ну точно сын индейского вождя… — Пож’ать бы… — вздохнул сын вождя, подкидывая ветку в огонь. — В лесу, наверно, г’ибы есть, ягоды всякие… О’ееехи! — как-то особенно нежно протянул он, проглатывая букву «р» вместе с голодной слюной. — Ага, — фыркнул Женька, стряхивая с себя очарование момента и глупые фантазии, — и зверье еще разное дикое: лоси, кабаны… Грибы только по темноте искать, конечно. Два синхронных вздоха положили конец обсуждению гастрономических проблем. Сколько там без еды может выжить человек? Вроде бы месяц, но проверять не хотелось. Да какой месяц! Сейчас прилетят и найдут, надо чуть-чуть подождать только. Следующие полчаса прошли в методичном подкидывании дров и напряженном прислушивании: не застрекочет ли вдали над лесом четырехлопастной винт отправленного на их поиски самолетика? Но никаких посторонних звуков не было слышно, напротив — мордовский лес, обступивший пацанов, неприветливо и угрожающе шелестел кронами, поскрипывал стволами, да так, что даже деревенскому жителю Женьке сделалось до мурашек жутко. Ох, а городскому Сереге тогда каково?! — Что-то никто нас не ищет, а, Серег? — громко спросил Женька, прогоняя страх звуком своего голоса. — Уже часа два прошло, а они не чешутся! — Ночь… — хмыкнул Сергей. — Никому не встряло шарахаться по темноте искать. Тем более они вроде поняли, что мы живы. Ну и все… — Чего — все? — напрягся Женька. — Завтра прилетят, значит, — пояснил Сергей. — А мы ночь покукуем одни, не помрем. Не боись, Жек! Все будет хорошо. Рука Сергея скользнула под брезентом, ободряюще обнимая острые плечи друга. И Женька инстинктивно подался ближе, обхватил Серегу за поясницу. Так прошло еще минуты три. А потом ребята как-то одновременно потянулись к одной и той же ветке, и пальцы их встретились на шероховатой коре. Встретились, и сразу же отдернулись - словно дерево было раскалено докрасна. Злополучная ветка грохнулась обратно на землю. А Серега и Женька как-то очень медленно повернули друг к другу раскрасневшиеся лица. Голубые глаза встретились с карими. Совсем ненадолго, на какое-то мгновение, но и этого хватило, чтобы смутиться и поспешно отвести взгляд. — Ох уж эти горшки! — протянул Сергей, махнув рукой в сторону туши мертвого биплана. — Сказал бы кто, что масло может так вышибить, чтоб прям весь фонарь облить — я б не поверил. И главное с нифига… — Ага… — с наигранным воодушевлением поддержал его Женька, но мысли его сейчас крутились совершенно не вокруг недавних событий. То ли мозг взял себе тайм-аут на анализ пережитого инцидента, то ли недавние фантазии о последних людях на земле все еще крутились в голове, то ли его просто повело от тепла объятий, но Женька вдруг озвучил себе то, что уже давно понимал. А сейчас осознал окончательно. И испугался, даже больше чем в момент аварии. Срезанные цилиндры, заглохший над лесом движок и посадка вслепую были, наверное, страшны. Но они все же находились извне, а то, что сейчас происходило — было внутри. Открывшаяся истина бурлила в груди, настойчиво ища выхода, поделиться ею было просто необходимо, но до тошноты страшно. И эти моральные страдания заглушали даже муки голода. — Серег, слышь, ты мне друг? — теплое плечо Женьки непроизвольно дернулось. — Ну, а то… эээ! Ты чего это еще задумал? — тут же насторожился Серега. — А, Жень? Колись давай! — Я… я хочу тебе кое-что сказать. Точнее признаться… Ну, тут такая хрень, понимаешь. — Пока нихрена не понимаю. — Серега нахмурился и повернулся к приятелю лицом, изучая его. Глаза того смотрели в костер, длинные ресницы окрасились рыжим. Женька нервно облизнул губы, а потом и вовсе закусил. — В чем признаться? Жека, блин! Ты что-то натворил? — Сначала ответь мне на один вопрос… — медленно проговорил Женя, тщательно подбирая слова. — Это очень странный вопрос, но, пожалуйста, ответь честно. Это очень важно, Серег… И, обещай, что если нет…. Ну, если ответ будет отрицательный, то это не повлияет… что мы останемся друзьями дальше. На Женьку смотреть было страшно. С таким выражением лица пионеры-герои, наверное, кидались на амбразуры фашистских дзотов. Ну, или там камикадзе японские отправлялись в последний боевой вылет. Сердце Сереги вдруг сбилось с ритма, словно ему передалось волнение друга. Кажется, сейчас всплывёт серьезный косяк. Парень ещё раз прогнал перед глазами карту контрольной проверки, вспомнил их полет, как развивался отказ. Что же сделано было не так? Жека чует за собой вину за то, что они очутились в такой заднице? — Не повлияет. Говори… — почему-то осипшим голосом потребовал он. Женька еще раз вздохнул, зажмурился и выпалил единым духом: — Тебе вообще парни нравятся? — Чё? То есть в каком смы… — начал было Серега и осекся. Чего тут переспрашивать-то, будто сам не знаешь — в каком! Просто не ожидал он сейчас такой темы разговора. И растерялся. Но неужели Женька все это время замечал его, скажем так, не совсем дружеские взгляды в свою сторону? Повисла напряженная тишина, нарушаемая только отчаянным стуком двух сердец. — Да. Или. Нет? — удивительно, как Женька в своем нынешнем полуобморочном от волнения состоянии еще находил силы на чем-то настаивать. Но голос его звучал глухо и твердо. — Вот если бы какой-нибудь парень тебе сказал, что ты ему нравишься? Что бы ты сделал, Серег? — Нахер послал бы! — фыркнул тот. — Ну да… Я так и подумал. — Женька мгновенно сник, все, на что хватило остатков его мужества — грустная улыбка. Ну, действительно, а что еще он ожидал услышать? Лучший друг выглядел таким подавленным, что Сергей все понял. Понял и чуть не рассмеялся от лёгкости и простоты решения. — И ты даже не хочешь узнать, почему я бы послал в такой ситуации? — вкрадчиво спросил он, подавшись ближе и поправляя брезентовый кокон на плече друга. Женька пожал плечами, не то отвергая проявление заботы, не то в значении, мол, а чего тут комментировать? Просто забудь. Даже глаза закрыл, не желая видеть выражение лица собеседника. Ресницы дрожали как крылья бабочки, выдавая дикое нервное напряжение. — Всякие там «парни вообще» мне не нравятся, Жень. И «девки вообще» тоже, — Сергей накрыл своей ладонью кисть друга, согревая ее и с удовольствием отмечая, что Женька ее не отдергивает. И добавил тихо: — Потому что мне нравится один-единственный человек. Ты. А когда кто-то один нравится, то все остальные перестают для тебя существовать, понимаешь? Очень медленно Женя открыл глаза и впился неверящим взглядом в лицо Сергея. Он-то как раз понимал, как никто. «Один раз и на всю жизнь!» — точно то же самое втолковывал совсем мелкому Женьке дед, рассказывая о своем знакомстве и венчании с бабкой. Но… Нет, не может быть, слишком невероятно. Красавец Серега, любимец авиагородковских девчонок и вдруг говорит такое не какой-то фигуристой барышне, а ему, Женьке! Еще большая фантазия, чем про космос или последних людей на земле… — Слушай, Серый, если это юмор такой, то… — начал он, но тот не дал ему договорить. Кончиками пальцев Сергей провел по виску Жени, по щеке, спустился к подбородку, словно бы сомневаясь — стоит ли касаться губ? Решил, что не стоит, замер нерешительно. И охнул, когда Женька перехватил запястье друга и переместил себе на шею. — Же-енька, — против ожидания нежно выдохнул Сергей, перебирая пальцами покрытый нежным солнечным пушком загривок юноши и любуясь, как тот по-котячьи млеет от этой ласки, вот-вот замурлычет. Но Женька не замурлыкал, конечно. Он перестал блаженно жмуриться, глянул твердо, но как-то голодно. И вдруг сгреб приятеля за отвороты воротника и прижался губами к губам — требовательно и отчаянно. Целоваться с лучшим другом будто с какой-нибудь девчонкой на танцах было дико, смешно и пугающе сладко. Первый поцелуй вышел почти целомудренным, одними только сухими губами, но кровь все равно так бросилась в лицо, что парни стали напоминать свекольные клубни. Страшно подумать, что будет, если… Ох! Обнаглевший от страха Женька уверенно расстегнул рубашку Сереги и припал губами к ключице, заставляя друга откинуть голову назад. — Жень… ты… ты что… — хрипло выдохнул Сергей, чувствуя, что волнующих событий для одного вечера становится слишком много для того, чтобы оставаться в здравом уме. И это Жека? Простой и хозяйственный, до занудства правильный сельский парнишка из Ямбирно? Поцелуи, быстрые и влажные, жалили кожу острой и непривычной сладостью. Да такого ни с одной девчонкой… А Женька, тяжело дыша, отстранился, любуясь на пылающее лицо друга совершенно шалыми глазами и медленно облизнул губы, будто подманивая на живца. И Серега не устоял, конечно. Обжигая дыханием чувствительную кожу, перешел в наступление, запуская в приоткрытый рот кончик языка и встречая им влажный язык Женьки. Безумие прорывалось на поверхность сознания сквозь стыд и, жадно покусывая губы друг друга, ласкаясь напряженными языками, парни забывали дышать, высасывая последний кислород друг у друга из легких. Наслаждение пьянило почище пива, разливаясь по телу щекочущими пузырьками. Щеки горели будто с мороза, сердце стучало в горле. С трудом отстранившись, парни с минуту смотрели друг на друга, а потом принялись истерически ржать. — Слушай, ну разве так бывает, а? Получается, что все взаимно? — блестя в темноте глазами, спрашивал Женька. — Как в сопливом девчачьем романе? — Нас с тобой из комсомола исключат за такой роман! — качая головой, Сергей взъерошил пепельно-русые волосы на затылке приятеля. — И из летки выгонят, — согласно кивнул тот, ласково боднув Серегу в лоб. — И ведь не страшно. — Ну да, пока и не за что! — беззаботно ухмыльнулся Женя, но Серегу жаркой волной окатило от недвусмысленности этого «пока». — А ты думаешь, будет — «за что»? — теперь уже Серега быстро облизнул пересохшие от волнения губы. — Не знаю… — Женька улыбался так счастливо, что его приятель ласково взъерошил волосы на его затылке. Мягкие-мягкие, как воробьиные перышки. — Можно? –дезориентированный недавним напором друга, Сергей снова обрел контроль над ситуацией и сам потянулся к манящим губам, осторожно касаясь их своими. Исследуя реакцию парня и прислушиваясь к собственным ощущениям. Скользя подушечками пальцев по веснушчатым щекам Женьки. Проводя кончиком языка по кромке его зубов, холодея от восторга и стыдной неправильности происходящего, словно в омут ныряя в глубину рта, нежного и волнующе влажного. Всю ночь ребята провалялись в обнимку, но толком так и не спали. Просыпались то от холода, то от внезапной нежности, и крепче прижимались друг к другу. Прятали замёрзшие руки друг другу под одежду, не то греясь, не то просто чтобы быть ближе. Тихонько сопя в шею товарища, кто-нибудь из них принимался осторожно нацеловывать кожу, мгновенно покрывающуюся мурашками. Губы встречались с губами, пальцы переплетались с пальцами, жар чужого тела пьянил и дурманил голову, и без того не особо ясную после всех событий вчерашнего дня. Где-то на периферии сознания каждого из них пряталось желание большего, чем эти тихие ласки. Желание неосознанное, инстинктивное, совершенно животное, до поры до времени вытесненное из области понимания смущением и страхом. Оттого-то так жадно вжимались друг в друга ещё по-подростковому угловатые тела, оттого поцелуи становились все глубже, слаще и бесстыднее. Но перейти запретную черту друзья так и не рискнули. А утром за ними прилетел поисковый борт, сел в поле метрах в ста от их собственного. Сейчас, в свете рассветных лучей, потёки масла на стекле фонаря кабины казались кровавыми, а сам самолёт походил на человека с разбитой головой. В первый момент перепуганным поисковикам, действительно, померещилось, что капот биплана залит кровью. А темнеющий чуть подальше человекообразный силуэт почти убедил их в трагедии. И лишь обнаружив у догоревшего костра двух мирно спящих в обнимку мальчишек, вдвоем завернувшихся в найденный брезентовый чехол, спасатели выдохнули с облегчением. Курсанты живы, в здравом уме (раз уж не растерялись и сообразили развести костер), на первый взгляд целы, да и самолёт не в хлам. Растолкав пацанов, поисковики быстро осмотрели их, расспросили об отказе, напоили горячим сладким чаем из термоса и отправили в салон. Ещё минут пятнадцать пробегали вокруг учебного борта, облазили кабину, заглянули в щели искореженного капота. А ещё через полчаса явившаяся на выручку «Аннушка» разбежалась по полю и взлетела, унося в своем чреве Серёгу и Женьку.***
Несколько дней после случившегося все училище гудело как растревоженный улей. Парни стали звездами местного масштаба, а объявленная благодарность и вовсе возвела Женьку и Серегу на вершину местного олимпа. Случись это в другое время — парни были бы несказанно горды, но в свете недавнего признания собственных чувств лишнее внимание им только мешало. В казарме на сотню душ и полсотни двухэтажных коек думать об уединении и раньше, конечно, не приходилось, но теперь стало совсем невыносимо. Ужасно хотелось — даже если и не целоваться, то хотя бы просто невзначай коснуться друг друга, или просто задержать взгляд. Лишь в кабине старенького биплана друзья могли оказаться наедине: хотя б наговориться по душам вдоволь. Но тут как назло, их эскадрилью сняли с полетов и отправили на учебу. Потянулись серые дождливые дни: подъем, зарядка, завтрак, построение и развод на занятия. По субботам баня. Баня, кстати, из радостного события тоже превратилась в пытку: в помещении, битком набитом голыми юношами, скрыть некоторые реакции организма было невыносимо сложно. Умирая от стыда за свою «неправильность», Серега и Женька старались не смотреть на наготу друг друга, оказываясь по возможности, в разных концах помещения. И не думать! Ни о чем не думать кроме самого мытья. Этому изрядно помогало то, что на помывку каждому классному отделению отводилось 15 минут, и спешное намыливание и обливание водой не способствовало романтическим фантазиям. Но в толчее предбанника, завернувшись в полотенце и спешно натягивая на себя чистое исподнее, мальчишки ловили на себе откровенно восхищенные взгляды друг друга, пока влажная кожа скрывалась под одеждой. Как же нестерпимо хотелось коснуться, обнять, прижать к себе чистое, пахнущее мылом тело, зарыться пальцами в мокрые волосы, целовать раскрасневшиеся щеки и губы! Все чаще мальчишки с тоской вспоминали ту ночевку у костра, и поцелуи, которыми мучали друг друга, не зная как успокоить жар, охвативший их. В их распоряжении оставался лес. Лес, который однажды соединил их, теперь стал местом свиданий и хранителем их тайны. Вдали от посторонних лиц, далеко за базой отдыха, куда парни сбегали каждое воскресенье, можно было не стесняясь, наслаждаться любовью и теплом. Когда они впервые оказались на полянке с толстым поваленным вязом, то сразу поняли: вот оно, их место. А еще поняли, что слишком давно не имели возможности по-настоящему прикоснуться друг к другу. И крышу сорвало с хлопком. — Помнишь… я сказал, что… нас из летки… выгонят? — в промежутках между поцелуями шептал Сергей, дурея от такой большой порции безнаказанного счастья сразу. — А ты… сказал, что пока не за что… Вместо ответа Женька медленно провел по бедру Сереги к паху, бесстыдно нырнув меж сомкнутых ляжек, легонько сжал сквозь одежду стремительно твердеющий член друга. Серега вздрогнул всем телом, поперхнулся прохладным воздухом и отпрянул. — Че творишь-то? — Я не думаю, — горячо шепнул Женя, неуловимо быстрым движением снова прижимаясь вплотную. — Я просто ужасно хочу, чтобы — «было за что»! И, усевшись на Серегины колени лицом к лицу, снова сгреб того за воротник и притянул к себе, склоняясь и жадно накрывая его губы своими. Ощущение веса на коленях и чужого языка во рту заставило Сергея с рычанием обхватить обнаглевшего Женьку за поясницу и притиснуть к себе. Возбуждение того чувствовалось даже сквозь одежду, парень дрожал всем телом, и Серега примерно представлял, каково ему. Хм… если дело зашло так далеко, то… Ну, почему бы не помочь другу? И он принялся расстегивать ширинку Женькиных брюк. — Ох, как же я хочу… — шепнул парень, прогибаясь в пояснице, чтобы Сергею было удобнее сунуть руку ему под белье. — Ты не представляешь насколько. — Ох, еще как представляю, Жень, — в тон ему жарко выдохнул Серега, наощупь смыкая пальцы на чужом члене и с каким-то восторгом ощущая пальцами то, что головка вся мокрая от смазки. Стоило двинуть рукой по стволу, как Женька шумно вздохнул и закрыл глаза. Длинные ресницы дрожали, бедра нетерпеливо ерзали по коленям лучшего друга. Как ни приятно было, но Женька не желал ублажаться в одиночку. Тем более, что после всего увиденного Серега просто взорваться был готов от возбуждения. — Не… не так… я тоже хочу тебе поласкать, — Женька проворно сполз с коленей и заставил Серегу встать. А потом, расстегнув его брюки и приспустив белье, плотно прижался стволом к стволу, накрывая оба члена ладонью и медленно скользя ею вверх-вниз. Новые ощущения полностью захватили парней, первый настоящий контакт происходил здесь и сейчас. — Не… так целоваться неудобно, — через несколько минут подал голос Сергей. — Давай просто друг другу, а? Женька не возражал. Но при этом совсем не ожидал, что его лучший друг опустится перед ним на колени и… ох! Истекающая желанием плоть оказалась в жаркой влажности чужого рта так быстро, что парень едва не рухнул на землю от яркости ощущений. Язык Сереги ласкал его член так же горячо и запретно, как когда-то рот. Это было стыдно и неправильно. Это было неумело. Это было восхитительно. Внешний мир вокруг исчез и смазался, оставив только Серегу, стоящего перед ним на коленях, и его руки, сжавшие Женькины бедра. Последние люди на земле. И медленное скольжение губ, ласки языка. Сладкий жар, охватывающий тело. — Сереж, я сейчас… — Женька закусил губу от напряжения, но все-таки всхлипнул тихонько, теряя над собой контроль. Чувствуя губами предоргазменную пульсацию, Сергей отстранился и, крепко сжав ладонью член Женьки, быстро задвигал ею по стволу. Горячий фонтанчик брызнул меж пальцев на ковер опавших листьев, Женька обессиленно откинулся на древесный ствол. Губы его были приоткрыты, и Сергей навалился сверху, жадно и почти грубо впиваясь в них поцелуем. Сквозь одежду Женька чувствовал, как напряжен его друг: к бедру прижимался отличный крепкий стояк. На секунду Женьке даже захотелось почувствовать чужую страсть в полной мере, отдаваясь и растворяясь в ней. Но он не решился это предложить, а Сергей, несмотря на дикое желание, не стал заходить дальше. — Хочешь, я тебе тоже, а? — не дожидаясь ответа, рука его обхватила член Сереги, заставляя того вцепиться зубами в собственный рукав, чтоб не заорать в голос от накатившего наслаждения. Женька улыбнулся, глядя на зажмуренные глаза и сведенные к переносице черные брови Сереги, выбрался из-под него и, ловко перекатив на спину, нырнул под рубашку, покрывая поцелуями низ живота и с восторгом наблюдая, как подрагивает возбужденное естество друга в предвкушении скорых ласк, дарующих блаженную разрядку. Женька еще немного подразнил Серегу, невесомо целуя чувствительную темно-розовую головку, касаясь ее самым кончиком языка, и лишь наигравшись, полностью втянул ее в рот. На затылок сразу же легла рука, слегка поторапливая. Сочетание принуждения и невысказанной мольбы, невинности и бесстыдства кружило голову. Недостаток умения легко компенсировала старательная нежность, с которой Женька ласкал лучшего друга. Он не стал отстраняться в тот миг, когда тело Сереги скрутила сладкая судорога, и рот наполнился горячей горьковатой субстанцией. Наверное, это было бы мерзко, не будь Женька так отчаянно влюблен. Завораживающий вкус в сочетании с тихим рычанием Сереги сквозь закушенный рукав оказался лучшей наградой за все старания. Обессиленные пережитым, ребята лежали в обнимку на поваленном стволе вяза. Каждая клеточка тела пела и светилась от счастья. Волны ласковой истомы омывали сердце. Шевелиться не хотелось совсем. — Прости… — тихо шепнул Сергей в самое ухо Женьки, касаясь губами виска. — Я не успел предупредить и это… — А мне понравилось, — неожиданно приподнявшись на локте, парень прямо посмотрел другу в глаза, да так, что тот покраснел до корней волос. — Странный вкус, конечно. Но здорово. — Правда? — Сергей был смущен и очарован этим откровением. Он чувствовал, что Женька говорит совершенно искренне, и это тоже сподвигло парня на откровенность. Он обвел пальцами контур щеки лучшего друга, глядя в пьяные от нежности голубые глаза. — Жень, ты все-таки настолько круче меня… — восхищенно качая головой, произнес он. И не дожидаясь вопросов, пояснил: — Ты знаешь, сколько раз я хотел тебе сказать… И потом тоже — еще много чего… хотел. И откровенно ссал в последний момент. Вдруг оттолкнешь. А ты везде оказался на шаг впереди меня, выходит, никогда не ссал? — Еще как ссал, Серег! — рассмеялся Женька. — Просто, наверное, любил сильнее, чем боялся. Мальчишки сладко поцеловались и принялись приводить в порядок форму, порядком пострадавшую от их эротических игр. Пора возвращаться в казарму, пока не хватились. — И да, Серег! — Женька обнял сзади друга, воюющего с воротничком и галстуком. Прижался щекой к мочке его уха, так, что черные волосы зашевелились в потоке дыхания. — Теперь ты точно знаешь, что я никогда тебя не оттолкну.***
Полосочки солнечного света сквозь плотно прикрытые жалюзи ложились на стол словно строчки неведомых золотых письмен, но ниша за шкафом тонула в теплом кофейно-сливочном полумраке, словно бы надежно хранила секрет двух мужчин, что сжимали сейчас друг друга в объятиях. По-крестьянски широкая ладонь Евгения Петровича поглаживала обтянутую белоснежной рубашкой спину друга юности, потом вдруг поднялась выше, и минуя жесткий воротничок, приласкала седеющий затылок Сергея Владимировича. Тот не остался в долгу, подался чуть вперед, прижимая мужчину к стене и поцеловал в губы долгим, нежным поцелуем. Позабыв обо всем на свете, давным-давно повзрослевшие Серега и Женька целовались до тех пор, пока на столе не завибрировал оставленный смартфон. Тот самый, с которого Сергей Владимирович показывал видео с бугульминскими полетами. Обыденная реальность с ее суетой настойчиво напоминала о себе, лезла в щели их маленького мира, одного на двоих. И не считаться с этим было нельзя. С сожалением оторвавшись друг от друга, заместитель директора по ЛП и командир авиаотряда обменялись все понимающими взглядами, и вот между ними уже расстояние: Евгений Петрович в кресле за собственным столом, а Сергей Владимирович — у выхода. Неслышно открывается хорошо смазанная задвижка, и вместе с этим исчезает последняя граница между двумя мирами. Выходя за дверь, кареглазый Сережка превращается обратно в «102-го», строгого и принципиального, грозу курсантов и один из незыблемых столпов, на которых держится дисциплина в летном училище. Еще один долгий взгляд на прощание — к сожалению, пора идти. Сверкнув браслетом часов, смуглая замдиректорская рука подносит трубку к уху. — А-алло… Евгений Петрович понимающе улыбается, вслушиваясь в тягучий начальственный баритон: ну да, должность такая. Заместитель директора по ЛП всегда нарасхват, сам себе не принадлежит. Но прощается каждый раз с легкой душой, потому что ненадолго и потому что знает: сердце Сереги 102-го как раз навсегда принадлежит ему. 103-ему. Один раз и на всю жизнь. /12.02.2019 — 30.10.2019/