Бог просто устал

Он не знает, почему это делает, но остановиться больше не может. Не имеет права. Пьер приходит к нему перед каждым заездом, робко проскальзывает в комнату, забирается на кровать — кладет голову на колени или прижимается плечом к плечу. Смотрит так, словно каждый раз боится, что его прогонят. Даня и не думает — ерошит пушистые волосы, дает второй наушник, приобнимает за плечи. Они слушают музыку, разговаривают о всякой ерунде или просто сидят молча. Это уже становится ритуалом. Ему хочется верить, что это помогает, им обоим хочется. Но они оба знают правду. Он не лечит болезнь, а снимает симптомы, и с каждым разом эффект все слабее, все короче. В Бельгии и Италии Пьер плакал, рыдал навзрыд у него на руках, потому что просто не знал, куда еще деться. Сейчас он старательно улыбается — на всех конференциях, на всех видео и фото, но кажется, еще немного — и догадаются все. В прошлый раз догадались быстрее. Впрочем, все равно было уже поздно. Он замечает все, хоть и не говорит вслух. Как тяжело бывает ему вылезти из машины, или просто встать с места, не падая обратно, как приходится ему буквально заталкивать в себя еду, замечает синяки под его глазами — и на контрасте, бледную, почти прозрачную кожу. Какие холодные у него руки и как сильно хочет он спать почти все время — вечерами, когда они смотрят фильм, Пьер изо всех сил пытается держать глаза открытыми, но просто не может. Это больно видеть. Иногда он проклинает себя за то, что ввязался во все это. Но чаще всего он проклинает другого. Каждый раз, когда Пьер обмякает у него на руках, каждый раз, когда выключается камера, и тот в изнеможении закрывает глаза — каждый раз, когда его машину заносит слишком сильно, потому что он снова потерял контроль… Дане хочется подбежать к одному проклятому монегаску, тряхнуть его изо всех сил и заорать, срывая голос «Люби его, черт возьми!». Только так оно не работает, в этом и суть. В этом и проблема. Нельзя заставить кого-то полюбить. Даже себя. Он пытался. Он испробовал все варианты. — Есть же лекарства… — заводит он как-то разговор. — С гонками придется закончить, но… — Резистентность А-типа, — Пьер качает головой и смеется горько. — Врачи сказали, представляешь? Совпадение один на миллион. Карма, — добавляет тот с совсем не французским акцентом, и Даня холодеет. Ему хочется сказать, что это не его вина, что он не заслужил, что это просто случается… только со словами у него всегда было не очень, да и едва ли Пьер ему сейчас поверит, едва ли даже услышит. Так что вместо этого он прижимает его к себе сильнее, пытаясь передать хоть немного тепла. Гонка всего через час, а француз на грани обморока. Он просто отвратительный дешевый суррогат, дженерик. Настоящее лекарство дает сейчас интервью, как обладатель поула, настоящее лекарство решило сосредоточиться на гонках и только гонках… сейчас он понимает Алонсо, как никогда. Но правда в том, что Шарль даже не знает. И не узнает до самого конца. Пьер не хочет, чтобы тот чувствовал вину. Пьер просто слишком сильно его любит, в этом вся чертова проблема. — Я просто хочу доехать этот сезон, — шепчет Пьер. — Заработать очки для команды, снять еще одно тупое видео, отпраздновать рождество… увидеть еще одну его победу, — добавляет он с мечтательной улыбкой. Дане хочется побиться головой об стену, но вместо этого он кивает, не выпуская Пьера из рук. До конца сезона — два гран-при, и это так мало, мало, мало… и в то же время — бесконечно много. — Спой что-нибудь… на русском? — просит вдруг Пьер. Завороженно смотрит, как он настраивает гитару. В голову сама собой лезет одна песня, и он берет аккорд. Он отвратительный певец, но тут особых умений и не нужно. — Мы чересчур увеличили дозу, вспомнили все, что хотели забыть… — Пьер зажмуривает глаза. Он ненавидит Сплина, ненавидит эту чертову жизнь, ненавидит Шарля и ненавидит себя. И все равно просто продолжает петь. — Или на рельсы легли слишком поздно… — он представляет новостные заголовки, уже после. Представляет интервью. Может, хотя бы тогда они наконец догадаются? — Бог устал нас любить… Он знал, чем это кончится, с самого начала, еще до летнего перерыва, но все равно влез по самые уши в эту трясину. Потому что больше некому. — Я рассказал бы тебе все, что знаю, только об этом нельзя говорить… — А потом он понимает еще кое-что. И это должно было быть страшно. Но ему смешно — настолько, что он едва сдерживается, чтобы не рассмеяться в голос. — Выпавший снег никогда не растает, Бог устал нас любить, Бог устал нас любить, Бог просто устал нас любить… Мысленно он желает концерну Ред Булл удачи в поиске сразу двух пилотов на следующий сезон, а вслух выводит немного дрожащим голосом последнюю строчку: — Бог просто устал. Когда он поднимается, осторожно, чтобы не потревожить заснувшего рядом с ним Пьера, у него кружится голова.