***
мысли мин юнги, кажется, уже давно не дружат друг другом. каждая живёт своей жизнью, существует отдельно, не зависит от других. каждая создаёт в сознании новые голоса и новые образы, что являются во снах, мерещатся перед глазами и звенят в ушах, когда резко просыпаешься ночью в холодном поту. пытаешься глотнуть воздух, схватиться за что-то, что может помочь вылезти из этой пучины, хотя-бы одну веточку, хотя бы один камень под ногу. и находишь. тёплая рука, что аккуратно ложится на плечо, мягкие губы, что легонько касаются виска, любимое тело, что прижимается к спине, обнимая полностью, драгоценный человек, что появился в жизни тогда, когда это было так нужно, когда надежды на спасение уже не было, когда ты уже начал чувствовать, что скрываешья под волнами ледяного шумного океана, когда ты почти утонул, уйдя бесследно, ничего не оставив после себя. он схватил бледную руку своей сильной, любящей, желающей с самых первых секунд взгляда глаза в глаза, вытащил в реальность, освободил голову от мыслей, прогнал такие пугающие и надоедливые голоса, сразил их, словно благородный рыцарь дракона. так бывает только в сказке, что рассказывают детям перед сном, они знают весь сюжет наизусть, знают каждый шаг, знают, что в итоге дракон будет побеждён, а прекрасная принцесса спасена, но кто же знал, что мы живём не в сказке? кто же знал, что дракон не один? кто же знал, что они вернуться целой стаей, что будут мстить за смерть своего друга, брата, отца, сына? кто же знал…***
белый коридор, запах медикаментов, медсестры бегают в белых халатах, пытаясь помочь всем, как можно скорее, но кто же ринется помогать ничем не примечательному парню в чёрной толстовке, что прячет жёсткие шрамы? парню с сожжеными белыми волосами, что прячут бесстыжие глаза от взора недовольных старушек, которые сидят с самого утра в очередях. парню с худощавым хрупким телом, что прячет сердце где-то в груди, оно бьётся неспеша, не гонясь за жизнью, хранит на себе болючие шрамы, что ноют каждый раз, когда их касаются. сколько ещё он продержится? сколько ещё оно будет биться, лениво двигаясь, подстать хозяину? а хозяину ли? юнги давно не обладатель своего тела, своего состояния, своих мыслей. кажется, он давно покинул себя, ушёл куда-то, где его никто не найдёт. не увидит эти пустые глаза с огромными тёмными впадинами вокруг, не почувствует холода на руках, в голосе, во взгляде, а можно попросить об одном? желательно, забрать с собой одного человека. паренька, совсем юного, девятнадцать лет отроду. у него самые тёплые руки, самый тёплый голос и самый тёплый взгляд. самое сильное и любящее сердце. вот он, рядышком стоит, за рукав любимого аккуратно держится, боится спугнуть, а пугать то есть чего?.. новая порция прописанных таблеток, новые эффекты, новые голоса. только лица в больнице все те же, такие же недовольные всем и всеми, отражающие полное нежелание жить, но в них есть кое-что, чем они отличаются от карих глаз обладателя ледяных рук и бесстыжих глаз. они любят. любят детей, внуков, правнуков, живут ради них, держаться за жизнь обеими руками ради них, сидят тут с утра до обеда ради них, чтобы ещё раз приехать, ещё раз увидеть, поцеловать и накормить, а что юнги? а юнги не чувствует. не чувствует ни желания жить, ни желания увидеть, поцеловать, узнать хотя-бы, как дела у родной матери. от того глаза и бесстыжими зовуться, так их прозвали дома. чувствует лишь раздирающую боль где-то слева, когда слышит по телефону упрёк в поведении, когда слышит голоса в темноте, когда не может выдавить хоть капельку сочувствия и желания. и все же… желание есть. желание беречь и держать рядом, желание забрать с собой куда бы то не было, желание заботится и… желание любить. что же ты такое, чон чонгук?***
в детстве у юнги никогда не было друзей. все считали его странным, пугающим и иногда даже опасным. он часто падал в обмороки на уроках, на улице, при детях, при взрослых, при родителях и учителях. агрессировал на любое слово в свою сторону, будь то похвала за хорошо выполненную работу по математике, или оскорбления со стороны одноклассников. с ним было невозможно общаться, все воспринимал в штыки, не верил хорошему, впитывал плохое. ненавидел мать, ненавидел отца, ненавидел брата, ненавидел себя. в шестнадцать лет взял несколько сигарет у главы семьи и всю ночь провел на крыше, пытаясь затянуть поглубже, где-то в глубине души надеясь на то, что задохнется и не вернётся домой. не увидит пожирающий взгляд отца, не увидит слезы на глазах у матери, не увидит косые зырки брата и его дружков, которые, кажется, каждый день проводят у них. юнги не любил чужаков, они вызывали тревогу, дикий страх, недоверие и агрессивность. поэтому, почти никогда не бывал дома, только ночью и то, не всегда. он ходил по городу, сидел в круглосуточных магазинах, дремал в кафе на удобных креслах. в один из таких дней к нему подсел молодой парень, на вид из приличной обеспеченой семьи, ухоженный, смотрел на него своими огромными оленьими глазами и кроличьей улыбкой. сердце забилось, как бешенное, в крови закипел адреналин, к голове поступают мысли о том, что верить нельзя, он чужой, он обидит, он… а он то что? угостил кофе. что там? яд? зачем он это сделал? хочет уничтожить, стереть с лица земли, да и пожалуйста, давно пора, давно хочется. глоток, другой, тепло приятно распространилось по телу и все в порядке. нет отравы? в чем подвох? протягивает руку, очаровательно улыбаясь, а мин, сам не свой, словно околдованный ведётся, протягивает в ответ, сам же хватается, будто за спасательный круг, будто за последний шанс. — чон чонгук, — произнёс волшебник, согревая ледяную руку в своей, грея душу взглядом и голосом.***
он уже не ходит один по магазинам, не спит в кафе, не гуляет по холодным вечерам в одиночестве, не давится табачным дымом на крыше собственного дома. лишь неловко хватается за руку нового друга, улыбается по-кошачьи, мурлыча в объятьях. даже не знал, что может быть таким, а все потому что встретил его. того самого, кто ни слова не сказал про располосанные руки, молча расцеловывая их, того, кто вытерпел его агрессию и хладнокровность в первые месяцы общения, не отвернулся, не назвал странным, того, кто первый и, скорей всего, последний, коснулся его холодных губ. того, кто смог приручить дикого котёнка, претерпел всю боль, что он наносил своими когтями, больно впиваясь в нежную кожу, не выкинул его при первой возможности обратно на помойку, оставил рядом с собой, так спокойней, никто не обидит и не заберёт.***
юнги никогда не задумывался о том, кто ему может нравится. девочки, мальчики, все были одинаково противными, целующиеся пары на улицах казались монстрами, что вот-вот сожрут друг друга. когда начались первые отношения среди одноклассников, он считал их странными. парни не стесняясь никого, громко обсуждали, кто кому присунул, обсуждали девочек в самом отвратительном ключе, будто сравнивая с кусками мяса, что на рынке продаются. дома родители ссорились, даже дрались, отец часто не ночевал, мать постоянно истерила, брат на отца лез с кулаками, мол, кто дал право женщину бить. разве это зовут любовью? если это так, тогда юнги никогда не хочет любить. зачем это нужно? кто это придумал? бог? юнги никогда не верил в бога, считал, что если бы он существовал, никогда бы не допустил всего происходящего, а зачем в него верить? зачем? так много зачем… но ведь правда, зачем? зачем это все? в интернете показывали новости о гей параде, что прошёл в центре города. на людей нападали с холодным оружием, с кулаками, били, пинали, а что они сделали? принесли красок в мрачные жизни? принесли добро и радость в серый день, всего лишь пройдя с радугой на плечах по городу? попытались выплеснуть свою боль от того, что не имеют права любить. не имеют права… но могут же? могут? а юнги и этого не может. не чувствует и все. и не хочет, зачем оно надо? женщин бить нельзя… а почему? кто они такие, чем особенные? точнее нет, не так. почему тогда мужчин можно? чем они хуже? так много вопросов и ни одного ответа. кого любить проще? мужчину или женщину? а кого бы хотел любить юнги?***
отец сидел в гостиной на диване и читал газету. матерился и высказывался в сторону геев самым омерзительным образом. называл пидорами, животными, кричал, что они насилуют детей приличного народа, что они портят всем жизни. мальчик сидел за дверью и слушал, как глава семьи ругается в пустоту, а вот же он… вот же, тот самый ненавистный, сидит и вспоминает тёплые губы на своих, большие глаза. мин взрослый совсем, скоро двадцать четыре стукнет, а отца боится. живёт с родителями, так уж получилось, на работу не берут, говорят, не сможет работать, сломается, а им отвечай. и правда ведь сломается… не физически, так морально. уничтожит всех и каждого на своём пути, не любит ведь чужаков. мать злится ещё больше, называет бесполезным, никчёмным, странным. и каждое слово, как ножом по сердцу, здравствуйте, шрамы. мама, папа, я его люблю… думал с чего-то, что обрадуются, хоть кого-то нашёл, кто-то его принял, хоть что-то почувствовал, но… здравствуйте, шрамы.***
под ливнем, стирая воду с лица, что ручьём бьёт из глаз, кое-как добрался до нужного дома, дорога смутно мелькала в памяти, но все же запомнилась. словно замёрзший, весь до нитки промокший котенок, ввалился в знакомую квартиру, кинулся в объятия, желая почувствовать тепло рук. и получает то, чего хочет, редко такое бывало в жизни. чонгук не из тех, кто даст себе право отказать любимому, сделает все, чтобы тот почувствовал себя нужным и важным. и он, кажется, чувствует… чувствует.***
— опять кошмары? — задаёт вопрос чонгук, удобно разместив голову на плече дрожащего юнги. тот лишь дерганно кивает, закрывает руками глаза, резко надавив, желая выгнать голоса из головы и чувствует, как отходит, одновременно с тем касания на щеках, тёплые руки, что убирают ледяные от глаз, вытирают слезы. поцелуй в губы, такой, какого ещё ни разу не было. настоящий, по-взрослому, как в фильмах показывали, как юнги видел на улицах, тот самый, противный, который уже не является таковым, ведь это его любимые тёплые губы. его лекарство, его спасение. — я люблю тебя, чон чонгук.