Лучший

      Цзян Чен промахивается мимо цели — снова — когда слышит голос своего отца.       Они вместе с ним и Вэй Усянем тренируют стрельбу из лука, и конечно же, его брат просто не может не отличиться. Он поражает каждую из мишеней несколько раз подряд, а потом стреляет сразу пятью стрелами одновременно, не забыв нацепить на глаза повязку.       И его, Цзян Чена, родной папа не перестает нахваливать способности приёмного сына, совершенно позабыв о своём собственном ребёнке, стоящем в стороне, как бесполезный мусор.       Вэй Ин всегда лучший.       Всё, за что бы он ни брался, спорится в его руках, будь проклят его гениальный мозг. Он бы, наверное, и готовил лучше любой кухарки их дома, если бы вообще подумал о том, чтобы встать рядом с одной из них.       Цзян Чен бы и рад смириться, но гордость задета слишком сильно, ему нужно выпустить пар. Снова доказать самому себе, что он может превзойти Вэй Усяня хоть в чём-то.

***

      Уже после ужина, когда сумерки почти накрывают пристань Лотоса, Ваньинь затаскивает брата к себе в комнаты. Тот почти вскрикивает от испуга, но вовремя замолкает, когда понимает, кто стоит перед ним.       — Соскучился?       Цзян Чен ухмыляется и смотрит из-под бровей. Он похож на дикого зверя, гонящего жертву прямо в ловушку, и Вэй Ин чувствует, как начинает дрожать.       Он старше, но порой чувствует себя ребёнком рядом со своим шиди, особенно когда он вот так вот прижимает его к закрытой двери. Не поддаться ему в такой момент — преступление, заслуживающее кары небес, если не больше.       Усянь откидывает голову, открывая вид на тонкую шею и улыбается.       — Очень, хотя мы и виделись десять минут назад за общим столом.       Цзян Чен смотрит ему в лицо и думает, что может взять прямо здесь, возле этой самой стены. Заставить обхватить себя ногами за талию и заставить скулить, как новорождённого щенка.       Он думает так, но всё равно ведёт Усяня к ложу, укладывая на чистое бельё.       Вэй Ин в его постели смотрится донельзя идеально, так, наверное, как не должен смотреться брат. Даже если он тебе неродной.       Верхние одежды слетают незаметно, оказываются где-то за пределами мира, в котором только они вдвоём. С нижними хочется повозиться подольше. Хочется снимать их медленно, будто обёртку с именинного подарка, постепенно открывая для себя точёные ключицы, тонкие, но всё равно сильные руки и впалый живот, по которому неистово хочется провести языком. Ваньинь себе не отказывает — укладывает Усяня и ведет мокрые дорожки, вслушиваясь в потяжелевшее дыхание. У брата очень чувствительная кожа, Цзян Чен помнит об этом и использует себе во благо.       Стоит ему коснуться низа чужого живота, оставить несколько кусачих поцелуев, Вэй Ин вплетает пальцы в длинные локоны и немного тянет. Не больно, но достаточно сильно, чтобы понять, что ему нужно больше.       Цзян Чен не отказывает ему в просьбе, он и сам этого хочет, хочет толкнуться, наконец, в обжигающую узость и довести их обоих до вершины.       Пахучее масло всегда находится где-то близ кровати, ничего не стоит дотянуться до него рукой. Ваньинь выливает его себе на руки и растирает между пальцами. Усянь тихо хнычет, когда видит, как длинные сильные пальцы блестят в неровном свете свечей. Ему уже не терпится, и нечеловеческой силы стоит сейчас молчать, не сметь умолять, даже если очень хочется.       Но Цзян Чен и сам не медлит, ведет от щиколоток к бедрам, успокаивая и предупреждая. Пальцы входят мягко, почти нежно, любовно оглаживают стенки, растягивая проход. Вэй Ин подается им навстречу, но все равно чувствует, что этого мало, хочется сильнее, острее и жарче.       — Пожалуйста, А-Чен, пожалуйста…       И Ваньинь, будто ждавший именно этих слов, ухмыляется. Вытаскивает пальцы и снова тянется к бутылочке — оставшегося на пальцах слишком мало для задуманного.       Когда внутри оказывается член, Усянь надсадно стонет от переизбытка абсолютно всего. Нервы на пределе, тело слишком чувствительное, а чувства смешались в одну большую кучу, и уже не понять, что конкретно испытываешь в данный момент.       Цзян Чен ждёт всего полминуты, а потом выскальзывает и снова толкается внутрь, растягивает вход, затем снова выскальзывает.       Он видит, как ведёт его брата и чувствует, как сладко урчит внутри зверь, усмиривший чужое своенравие, доказавший собственное превосходство.       Мышцы прохода начинают сжиматься, и Ваньинь стонет, ощущая, что и сам подбирается к грани. Он вдалбливается ещё сильнее, вжимает Усяня к кровати и уже на самой вершине кусает его в ключицу, мысленно ухмыляясь. Нет ничего лучше знания того, что где-то на теле его брата есть знак принадлежности .       Вэй Ин, мокрый, заласканный и очень довольный, внимательно смотрит снизу вверх и лишь спрашивает:       — Успокоился? Или снова докажешь, что ты тут самый лучший?       — Тебе ведь самому одного урока не хватит, не так ли?       Усянь ухмыляется.