Папаши

- Моя мама изучает кенгуру, которые живут в Антарктиде, - сообщил с важным видом Джеймс, крепко держа Шерлока за руку. Часом ранее Джон, пристально глядя в глаза и заставляя несколько раз повторить услышанное, пообещал сыну все возможные казни, разрешенные к применению в Великобритании по отношению к маленьким детям, если он хотя бы раз отпустит руку «мистерахолмса». Джеймс был готов поспорить, кому из них еще хочется кого отпустить, потому что Шерлок был явно не в восторге от липкой (удалось прихватить из дома несколько конфет), холодной (так радовался долгожданной прогулке, что забыл дома шапку, и холод от озябших ушей плавно перетекал в кончики пальцев) детской ладошки, крепко в него впившейся и оставляющей на дорогой ткани пальто многочисленные отпечатки (пальцев, леденцов, какого-то мусора, о происхождении которого Шерлок предпочитал не задумываться). Макс же, как и положено воспитанному Холмсу, шел чинно рядом, конфет по карманам не прятал и старался не опозорить дядю Майкрофта неподобающим поведением. Это словосочетание дядя Майкрофт объяснял во время каждого своего посещения. Макс понятия не имел, что оно значит, но вид у дяди в момент произнесения речи о необходимости избегания такого поведения был весьма торжественным. Папа, правда, врывался в комнату где-то на середине триумфа ораторского искусства, оттаскивал Макса от дяди и громко ругался, что ему портят ребенка. - Не знал, что Новую Англию теперь принято называть Антарктидой, - послышался насмешливый голос откуда-то сверху, из заоблачных далей, где обитали все взрослые. Макс стиснул зубы, крепко зажмурился и принялся дергать отца за руку, чтобы привлечь внимание. Шерлок удивленно посмотрел на него, будто забыв, что помимо Джеймса ему нужно было следить еще за кем-то. Нагнулся к сыну, который открыл глаза и теперь выглядел как смертник, который готов рискнуть всем, в последней надежде обрести долгожданную свободу. - Пап, - тихим голосом сказал он, - не надо. Шансы на успех были равны нулю и одной ложке малинового варенья на удачу. Шерлок не признавал непонятных капризов и во всем требовал логику. А данная просьба под категорию надлежащим образом обоснованных не попадала, это было очевидно. Шерлока, конечно, нельзя было упрекнуть в недостатке наблюдательности. Тактичности – да, некоторые были убеждены, что у него это качество атрофировано от рождения, некий генетический дефект, но вот наблюдательность – досталась ему в полном объеме, таком, что хватило бы еще на пять Шерлоков, одного Макса и даже Майкрофту бы немножко осталось. Поэтому он крепко пожал ладошку сына и сделал нечто совершенно ему несвойственное – улыбнулся и попросил Джеймса, который пытался осознать все многообразие намеков, прозвучавшей во фразе про географическое расположение некой Новой Англии, о существовании которой он узнал минуту назад, рассказать о кенгуру поподробнее. Макс с облегчением перевел дыхание и снова позволил вниманию отца переключиться полностью на Джеймса, чутко вслушиваясь в громкое воодушевленное щебетание на другом конце Шерлока, стараясь предугадать тот момент, когда снова нужно будет вмешаться, чтобы защитить друга от колких замечаний. Джеймс уже давно забыл о паузе и теперь был занят перечислением всех своих знаний о мире, которых для почти шести лет жизни накопилось колоссальное количество. Шерлок, например, был уверен, что даже если бы вы приставили к его горлу нож, а к виску – пистолет, он бы не смог громко и выразительно читать почти пятнадцатиминутную лекцию о динозаврах и «большом бабахе». Шерлоку еще не доводилось распутывать хитроумные преступления, совершенные динозавром, из-за динозавра, где жертвой был бы динозавр, жизнь его вообще до этого момента с динозаврами как с видом (классом? группой?) не сталкивала. Так что у него возникли определенные сложности в понимании, что под этим «бабахом» подразумевалось, и единственной версией было то, что вряд ли динозавры сумели изобрести ядерную бомбу, а Шерлок никогда об этом не слышал (не настолько же он был оторван от школьной программы, в самом деле), но Джеймс это самое событие, что бы он там под этим ни понимал, изображал талантливо, распугивая редких прохожих и заставляя губы Шерлока растягиваться в широкой ухмылке, а самого Шерлока задумываться, каким бы был этот мир, если бы этот сгусток энергии и неиссякаемый фонтан информации – был его сыном. Сам Шерлок в детстве был куда спокойнее, так как в определенный момент понял – энергия не бесконечна. И он предпочитал тратить ее на важные и полезные дела. Создать воображаемые миры, населить их пиратами и заняться их предводительством. С помощью хитроумного плана достать самые потрепанные (значит – и самые любимые) тисненные золотом томики из собрания сочинений Макиавелли, которым так дорожил старший брат, и дописать в каждой главе свое мнение, часто не совпадающее с точкой зрения автора, талантливо подделав почерк самого Майкрофта, а потом – в высшей степени достоверно удивляться лунатизму «некоторых родственников», которые, не помня себя, портят бесценные книги. А потом имеют наглость бесцеремонно трясти ими перед лицом несчастного, никем не понятого Шерлока. Повзрослев, он открыл, что мир простых геометрических форм, алгебраических уравнений и химических формул – куда более понятный, прогнозируемый и логичный. И эмоции, и так-то никогда не захлестывавшие его разум, окончательно отошли на второй план, уступив трон и полное всевластие рассудку. А Джеймс – был слишком простодушен, слишком открыт для мира, никаких злодейских или просто коварных планов не водилось в его голове, он отдавал явное предпочтение эмоциям, а не холодному голосу разума. Мысль, что Джеймсу, в общем-то, пять с лишним лет, а Шерлоки и Моцарты появляются раз в столетие (больше гениев на квадратный метр вселенная бы не выдержала) – ему в голову не пришла. Джеймс был классифицирован, ярлык подписан, информация убрана в ту часть Чертогов Разума, где изредка можно было увидеть пролетающее мимо одинокое перекати-поле, ящики с надписями «Вы в постели с женщиной. Что дальше?» и остальные пыльные, ненужные Шерлоку артефакты его бурной прошлой жизни. Шерлок наконец прислушался к продолжающему вещание Джеймсу и с веселым изумлением понял, что с динозаврами они закончили, и лектор теперь совершенно ненавязчиво, но весьма настойчиво, расхваливал Джона Ватсона, своего отца. А Макс – яростно кивал и громко поддакивал. Основной упор делался на то, что Джон умеет разжигать огонь с помощью лупы (информация, совершенно потрясшая Джеймса прошлым летом), лепить снеговиков «размером с многоэтажный дом» и вообще – «высший класс, а не папа». Неясно было, произвела ли вся эта информация нужное впечатление на Шерлока, поскольку Макс затруднился ответить, какие качества Шерлок бы искал в будущей жене («Или муже», - с философским безразличием решили ребята), реши он таковой обзавестись. Но они оба пришли к выводу, что умение стрелять из пистолета (Джеймс сам видел), пришивать людям части тела обратно (им казалось, что врачи занимаются чем-то таким, к счастью, ничем серьезным оба не болели и опыт общения имели в большей степени теоретический) – несомненно, то, что они бы посчитали идеалом. Шерлок решил, что пора вспомнить, кто кого повел гулять, усадил питомцев на ближайшую скамейку и собрался было прочитать им лекцию, которая начиналась словами «Мне не интересен Джон Ватсон», а заканчивалась «И разве вам не пора заинтересоваться изучением точных наук?», но его заранее подготовленную и совершенно блестящую речь прервал звонок Лестрейда, единственного детектива-инспектора, с которым Шерлоку разрешили сотрудничать, на то время, что они жили в этом месте. Сколько Макс себя помнил – они переезжали. Каждые несколько месяцев были новые квартиры, столь же безликие, что и помощницы по хозяйству, которых присылал дядя Майкрофт. Макс сначала пытался считать количество этих милых девушек, которые возились с ним зачастую больше, чем все родственники вместе взятые, но когда кончились пальцы на руке – перестал. Он точно знал, что дядя их прячет. Четыре с половиной года назад, одним дождливым сумрачным днем, на пороге квартиры, где обитал консультирующий детектив Шерлок Холмс, наслаждающийся одиночеством и скромным холостяцким бытом (включающим в себя бесценную скрипку; череп, который был исполняющим обязанности друга, наставника, благодарного слушателя и, изредка, помощника для колки орехов), появился Майкрофт, ворвавшийся в этот сложившийся устой смерчем из нескольких девушек, одного ребенка и кошки с белоснежной шерстью и мерзким характером, которая немедленно принялась глодать палец Шерлока, как будто он был последней едой, встретившейся ей на пути. - Ты обзавелся целым табором, дорогой братец, - насмешливо сообщил Шерлок, у которого в голове прокручивался миллион вариантов, зачем Майкрофт пожаловал к нему в таком виде и в таком составе. - Боюсь, мой дорогой братец, - передразнил тот, - это теперь твой табор. И, вздохнув, принялся объяснять. Сначала Шерлок категорически отказался. Дети, кошки – все это казалось ему чем-то, живущим в соседней Галактике, но никак не с ним, с Шерлоком Холмсом, взрослым, уверенным в себе мужчиной, который понятия не имел, что со всем этим принято делать. Майкрофт вздохнул еще громче и перешел к увещеванию. Шерлок негодовал. Ему казалось, что его заманивают в ловушку, расставляя в виде приманки некие абстрактные общечеловеческие ценности, до которых ему, взрослому, уже не столь уверенному в себе Шерлоку Холмсу, дела столько же, сколько и до марсохода и других неизвестных материй. Майкрофт, окончательно посуровев, вытащил козырь. И позвонил маме. Три минуты разговора по телефону – и Шерлок, взрослый, но уже не уверенный ни в чем человек, остался наедине с милой девушкой, орущим младенцем и кошкой, которая скинула с полки череп, потопталась в образцах плесени, громко мяукнула и оцарапала стол из красного дерева. Девушка деловито отправилась искать место для кроватки, кошка – облюбовала любимое кресло Шерлока в качестве естественного ареала обитания, а Шерлок остался стоять как громом пораженный, впервые в жизни надеясь, что все происходящее – не более, чем сон. - Мне самому не нравится эта перспектива, - горько улыбнулся Майкрофт, который, не будь так озабочен судьбой собственного сына, которого он вручал в руки человеку, по уровню ответственности сравнимому с Безумным Шляпником в период чаепития, порадовался бы выражению лица младшего брата, которого до сей поры ничто не могло поставить в тупик дольше, чем на три секунды. - И надолго это все тут будет? – уточнил Шерлок, горестно обводя рукой попранную квартиру. Кошка фыркнула и принялась облизывать лапу с видом животного, которое не сдвинется с места в ближайшее столетие. Майкрофт покачал головой. Для него самого наличие наследника оказалось полным сюрпризом. Ему швырнули в лицо ребенка, стенания о загубленной молодости и одну, достаточно ценную, вазу. От вазы он отклонился, стенания отверг взмахом руки, ребенка неуклюже взял на руки и с большим удивлением принялся рассматривать. С бывшей дамой сердца справиться оказалось легко, даже легче, чем он предполагал. Деньги, несколько туманных угроз, будущая перспектива, обрисованная парочкой скупых слов – и она испарилась, унося с собой привкус ошибки и разочарования, и вопрос – что он вообще в ней тогда нашел? А вот что делать с ребенком, так некстати появившимся и грозившим поставить под угрозу всю карьеру – оставалось вопросом. И он, как порядочный сын, пошел за советом к матери. Та отмела все предположения о частных яслях, пансионатах и прочих специализированных заведениях, рассмеялась в ответ на предложение забрать малыша к себе и, осененная идеей, принялась вдохновенно рассказывать про то, как замечательно изменится жизнь их непутевого Шерлока, если в ней появится цель. Майкрофта отчитали за громкое фырканье и неуважение к матери, после чего снабдили планом действий, кошкой («Я все равно не знала, куда ее деть, милый»), и он отправился в свой собственный крестовый поход. И Шерлок, справившись с первым порывом сбежать из страны, поставил условия – он общается с мальчиком лишь необходимый минимум, с ними всегда будет девушка, присматривающая за «табором Холмса». - И еще одно, - Майкрофт выдержал паузу, - мальчика мы назвали Максимилиан и записали на тебя. Отныне – это твой сын. - Маме не откажешь в воображении, - поморщился Шерлок, - она всегда умела применять самые изощренные воспитательные техники. - Более того, - не дал сбить себя Майкрофт, - вам придется часто переезжать, пока я не смогу убедить, - он кашлянул, - нужных мне людей, что этот ребенок ничего для меня не значит, то есть, за ним нет необходимости вести охоту, чтобы, ты понимаешь, - он взмахнул рукой, вычертив в воздухе заковыристую фигуру. - Чтобы его не выкрали и не шантажировали тебя, - закончил Шерлок. – А мне что прикажешь делать? - Не волнуйся. Мы обеспечим тебя работой и придумаем историю. Потерпи немного, ладно? Наверно, Шерлок бы терпел куда меньшее количество времени, если бы в один из очередных дождливых дней (эта погода определенно приносила ему несчастья), он не вышел из своей комнаты, раздраженный непрекращающимся детским плачем, длившимся уже который час, и не принялся громко отчитывать девушку, которая была последней из списка этих безликих созданий, ответственных за жизнь и счастье Макса. Вспылив, та сообщила, что ее вообще-то нанимали для важной правительственной работы, а не для «этого», - как презрительно назвала она Макса, показав на него пальцем. Шерлок, не меняя тихого и оттого еще более яростного тона, сообщил, что «это» - его сын, а она – может быть свободна и забыть о любой карьере, кроме разве что официантки в дешевой забегаловке. Дверь хлопнула, ребенок взял новые, прежде невиданные, высоты в искусстве громкого крика, Шерлок склонился над кроваткой, посмотрел на малыша и тихо начал петь ему колыбельную. Ту самую, что пела ему няня, единственный куплет, который он запомнил и почему-то сохранил в памяти. Протянул руку и, словно подыгрывая на пианино нежной мелодии, принялся водить длинными пальцами перед лицом Макса. Тишина, наступившая через несколько минут, показалась ему настоящим благословением. А еще осознание того факта, что он – Шерлок Холмс, может справиться с чем угодно.