Видеть сердцем

— Ода! О-да! — перекрикивая друг друга, щебетали дети, с полными восторга глазами, — Мы правда идём к братику Дадзаю!? Я потрепал подпрыгивающего на месте  Кацуми по голове и посмотрел в горящие глаза каждого из ребят, обступивших меня по кругу, словно родителя, принесшего подарки. — Верно. Звонко рассмеявшись, дети тут же кинулись вперёд, желая поскорее достигнуть места назначения. Я покачал головой и зашагал следом, стараясь не отставать. Рядом со мной осталась только Сакура. Да и то лишь потому, что явно хотела что-то спросить, о чем говорили её слегка порозовевшие щёчки. — Братик, как думаешь, моё платье ему понравится? — наконец решилась она, слегка покрутившись. Её сиреневое платьеце тут же перелилось на свету различными оттенками. Я присел возле нее, погладил по голове, заправляя выпавшую кудряшку, и мягко произнес: — Обязательно понравится. Обрадовавшись, Сакура ещё больше залилась румянцем, и мы поспешили за остальными. Все мы шли на встречу, к моему другу, который уже нас ждал. Наша дорога состояла из мягкого, заливающего все пространство света. Мы шли по ней уже некоторое время, потеряв ему счёт, и даже не зная идём ли в верном направлении. Мы просто следовали этому дарящему умиротворение пути, который сам вел нас к нужному месту. Как? Не знаю. Это просто было так. Все мы это знали и просто шли. Точнее шёл только я. Дети же носились вокруг меня, то играя, то что-то рассматривая и отставая, а потом снова нагоняя. И только Сакура все время шла рядом, схватившись за край моей одежды. Было видно, что все её мысли заняты предстоящей встречей. — Ода, — вдруг проронила она, — А когда братик прийдет в гости к нам? Я мягко улыбнулся ей и посмотрел туда, где с минуты на минуту должна была показаться фигура Дадзая. — Всему свое время. Ему ещё слишком рано приходить к нам. Мы прошли ещё немного и остановились у огромного дерева, служившего для нас шестерых ориентиром. Дадзай стоял к нам спиной, не шевелясь и разглядывая его крону. Дети, увидев его, кинулись было навстречу, крича приветствия и смеясь. Точнее первым кинулся Коске, за которым последовали бы и все остальные, но я вовремя поймал его за шиворот, как котёнка, и приложил палец к губам, в знак тишины. Дети удивлённо на меня посмотрели, не понимая, в чем дело. — Это сюрприз. — объяснил я. — Он не должен нас заметить раньше времени. Ребята дружно закивали, заулыбались и на цыпочках стали подходить ближе к одиноко стоящей фигуре.  "Пускай веселятся." — подумал я и двинулся следом, всматриваясь в знакомо-незнакомые очертания дорогого мне человека. За то время, что мы не виделись в нем поменялась не только одежда. Дадзай определённо повзрослел и значительно подрос. Он был все так же слишком худой для своего роста, но теперь хорошо слаженный. Исчезли все подростковые черты, выдававшие некогда в нем ещё совсем ребёнка, а его манера держать себя излучала стать и щепотку какой-то легкой дерзкости. Дадзай продолжал стоять к нам спиной, смотря на высеченные на камне буквы. — Вот мы и встретились снова, Одасаку. Как поживаешь? Дадзай по традиции положил у камня пачку сигарет, обошёл его и сел на землю у дерева, словно приготовившись к долгожданной беседе. Ребята тут же кинулись к нему, на перебой рассказывая о своих достижениях и шутках. Я так и стоял в дали. Просто не знал, что сказать, да и стоит ли. Слишком долгожданной была эта встреча, чтобы вот так сразу собраться с мыслями. Дадзай сидел, слегка улыбаясь и смотря куда-то перед собой, будто не мог определиться кого первого выслушать из ребятни. Иногда же он обводил взглядом пространство, словно поглядывая, чтоб детишки не разбежались слишком далеко. Первым успел "перекричать" всех Юи. Он просто подошёл и положил голову на согнутую в колене ногу Дадзая, заглядывая тому в глаза. — А братик Ода только о тебе последние время и говорит. — слишком громким для передачи секрета шёпотом начал он, поглядывая в мою сторону. — “Надо сходить проведать, не натворил ли чего Дадзай." Всю неделю так и повторял.   Осаму вдруг настороженно посмотрел в его сторону, и я уже было удивился, что тот как-то услышал его слова, но он смотрел сквозь мальчика, на ветку, только что упавшую с дерева от порыва ветра. — За меня не беспокойся. — усмехнувшись проговорил Дадзай. — Я стараюсь делать все возможное, чтобы исправить прошлые ошибки. Чтобы стать хоть чуточку лучше. Ты бы удивился теперь, Одасаку, если бы меня увидел. А вот для Куникиды я все такой же вредитель общества. Уже дослужился до переводителя веревок и бинтов в его личном ранге испорченных людей. — Осаму хмыкнул, упираясь макушкой в дерево. — Он хочет, чтобы я стал по-ря-до-чным ЧЕ-ЛО-ВЕ-КОМ . — парень скривился, как от зубной боли, — Но эти два слова на самом деле такие разные по значению, как же он сам этого не понимает. Ох, знал бы Куникидушка, кем я был раньше, наверное, словил бы удар. Знаешь, Одасаку, мне кажется, вы бы подружились. Есть у вас что-то общее. — Дадзай, задумчиво мыча, словно подбирая слова, прикинул что-то в голове, а затем принялся загибать пальцы. — Трудолюбие. Упорство. Нежелание отступать с выбранного пути! Сакура подошла к Осаму с другой от Юи стороны и примостилась под рукой, словно птенчик под крыло, внимательно слушая старшего друга. Через пару минут остальные тоже последовали её примеру, облепив парня со всех сторон так, что Дадзай стал похож на курицу-наседку. Им было интересно услушать что-то новое обо мне, о Дадзае, об оставленном нами мире. Я подошёл ближе, тоже внимательно вслушиваясь в речь друга. — А ещё вы оба неисправимые романтики! — покачав головой, с улыбкой добавил парень. — Верите в мир, в людей и пытаетесь его изменить, направить туда, куда вам велит сердце. Решено! Надо вас познакомить. Приведу сюда Куникидушку. Если он меня не задушит прежде за недописанные отчёты. Я улыбнулся. И все же некоторое вещи ничуть не изменились. Бинты и недоделанная бумажная работа. Вот все, что требуется для описания Дадзая тем, кто его знает. Мне вдруг вспомнился его предыдущий напарник — Чуя Накахара, и стало даже немного жаль этого Куникидушку. Ведь наверняка он тоже делает бумажную работу за двоих. Взгляд Дадзая снова как будто остановился на мне, словно наконец найдя полупозрачный и долгожданный силуэт. Парень смотрел так пристально, словно боялся, что при малейшем движении головой его фокус соскальзнет на простилающееся за моим плечом море. — Ода, знаешь, а ты ведь бросил тогда одного ребёнка. — неожиданно серьёзно и холодно начал Осаму. — Боль и скорбь окутали тебя с  головой и ты не заметил или просто не захотел замечать его в тот момент. Может, ты думал, что он уже слишком взрослый и справится сам, надеялся, что поймёт. Но он все ещё здесь. До сих пор здесь. Застывший во времени и с трудом двигающийся дальше. Он окружён новыми людьми, но до сих пор одинок. И он до сих пор эгоистично не понимает, почему ты его бросил? Почему ушёл? Дадзай смотрел на водную гладь, но у меня создавалось ощущение, что он всматривался в мои глаза, ища отголоски хоть каких-то эмоций, которые могли бы послужить ответом на свои обвиняющие слова. Но его сканирующий взгляд определенно был миражом. Если бы он действительно знал, что я сейчас был тут, то ни за что бы не открылся, не рассказал бы так просто о том, что его гложет. Это я знал точно. То, что сейчас произошло, можно было очень легко объяснить. Дадзай уже просто устал, как и любой человек, держать все внутри. Его укоряющий взгляд и слова были направлены вовсе не на меня. Он злился на мир. Беспомощно, яростно. Он старался принять то, что случилось. То, чего никогда не должно было случиться. Я не знал, что ответить и чувствовать, как отреагировать. Я просто смотрел на Дадзая, такого повзрослевшего и одновременно где-то глубоко внутри, все такого же маленького и худого, обхватившего колени рученками, брошенного всеми мальчишку. И я понял одну простую вещь. Вещь, из-за которой Осаму сейчас злился, произнося, пусть и не желая обидеть эти едкие, колючие и ядовитые фразы. Ради меня Дадзай лишился всего, что имел, что привык считать домом, работой, отчасти семьёй. Он бросил все, к чему привык, ни секунды не раздумывая. Мои слова имели для него огромный вес. Его же просьба остановиться меня тогда осталось проигнорированной. Дети, притихшие, казалось совсем не дышали, слушая обвинения в мой адрес и явно ничего не понимая. — Дадзай, послушай.. — начал я и... И закрыл рот. Что можно было сказать и зачем, если сейчас меня не услышат? Однако за меня вновь начал говорить Дадзай. — Как ни странно я все понимаю. Всё. Но от этого не легче. Я постоянно ищу какие-то методы! Чтобы встретиться, чтобы увидеть тебя вновь. Просто увидеть. Недавно побывал в одном мире, но вот только я забыл, что мы не везде можем быть друзьями. И это было так странно, когда ты сказал мне убираться, при этом не произнеся ни слова. Чтобы это понять оказалось достаточно вытащенного из кабуры пистолета и... — до этого пылающие каким-то неведомым мне чувством глаза Дадзая вдруг застыли и померкли. Он вдруг замолк, словно хотел вернуть свое привычное самообладание, на миг ускользнувшее от него. — А в прочем, не важно. Это был всего лишь другой мир. Не родной. Этот же я готов изменить до неузнаваемости, переписать эту чёртову вселенную, что угодно, в любую цену. Я готов идти по воде, пеплу, по осколками стёкол, если понадобится, сжигать кожу раскаленным солнцем каждый день до скончания моей жизни. И я давно бы это уже сделал. Я бы давно изменил историю. Но каждый раз, уже казалось бы решившись все переписать, я задаю себе один простой вопрос. "А будешь ли ты счастлив?" И, знаешь, он всегда меня останавливает, словно вылитое на голову ведро ледяной воды. Вернуть одного совсем ведь не проблема, вот только один ты не вернешься. А если и вернешься, то снова уйдёшь к ним. Дадзай провел рукой, словно гладя Сакуру по волосам. Девочка оказывается уже успела задремать. Будто напевая ей колыбельную, Осаму принялся мурлыкать строчку из какой-то песни, продолжая гладить девочку невесомым движением:

Время двинуть вспять, пусть оно застынет. Знай, что будет так, и нинак иначе.

Я смотрел на своего друга во все глаза и не мог поверить. Конечно, это все-таки был Дадзай. Тот самый, которого я знаю. Для которого мало что было невозможно в этой жизни. Этот человек вообще не признавал слова невозможно, всегда заменяя его на компросиссное "маловероятно". Но все же... Неужели он как-то смог перейти границу... Как? — Дадзай?! — крикнул я резко, обрывая свои невеселые и бредовые мысли. Если честно, я сам не знал, чего я хотел больше в этот момент. Чтобы Дадзай ответил? Или проигнорировал? Боялся я? Хотел его отругать? Или хотел наконец с ним поговорить? Поговорить о столь многом!.. Но Осаму никак не отреагировал. То ли и правда не слышал, то ли просто проигнорировал. Но я все же позволил себе выдохнуть, пусть и подавляя лёгкое чувство разочарования от вдруг возникшей надежды. Значит, мне и правда показалось, что он нас может видеть. Значит, все правильно. Как и должно быть. — Застывшее время. — мечтательно произнёс Дадзай, стеклянным взглядом смотря на Сакуру. — Звучит очень красиво, да? И кажется нереальным, настоящим чудом для человека, как утренний тонкий и неповторимый морозный узор на окне. Вы все застыли. Но и у меня есть один трюк, позволяющий прикоснуться к этому неведомому всему живому совершенству. Я останавливаю свое собственное время. И ты не поверишь как! Путем замедления сердца, а затем и его полной остановки. Осознанно умираю, не умирая при этом. Это весело, потомучто пугает всех вокруг и одновременно полезно. Позволяет видеть тебя время от времени. — Дадзай прикрыл глаза. И почти неслышным голосом добавил, — А может я уже просто схожу с ума. — Я раньше не особо об этом думал, но после долгих вечеров, проведённых здесь, пришёл к некоторым выводам. Первый это то, что Бог существует и рано или поздно он забирает всех. И люди, как правило, этого боятся. Но ты, Одасаку, ты добровольно пошёл к нему раньше своего времени. И это — как раз во-вторых. Что за силой нужно обладать, чтобы так ловко, на много дней вперёд все подстроить и решить судьбу человека? Разрушить все, что он имел именно в тот момент, когда он был наконец счастлив. Все так переплетено, перепутано и одновременно до смешного просто. Я раньше не задумывался об этой силе, не верил в существование нечта подобного, всегда все объясняя с помощью логики и расчёта. Но то, что можно просчитать, всегда можно изменить, переиграть, добавить новые условия или стереть прежние, получая тысячи новых и новых комбинаций. Бог же не просчитывает. Он предопределяет. Именно это называется неизбежностью в нашем мире. Сейчас я понимаю, что моим навыкам не тягаться с этим нечтом. Но знаешь, даже понимая, что такая сила и правда существует, сила, забравшая тебя, того кто так любил свою жизнь, я все равно её переиграю. Неважно как. Дадзай поднялся со своего места, отряхивая плащ. Дети, которые внимательно слушали, повскакивали следом со своих мест. Осаму взглянул на каждого из них по очереди, словно стараясь запомнить их черты, и, остановив свой взгляд точно на мне, уверенно вздернул голову. — Сегодня ты тут. Я знаю это. Нам не поговорить с тобой напрямую, но раньше я практически всегда угадывал то, о чем ты думал и какие вопросы хотел задать, так что это совсем и не обязательно. Я просто скажу тебе одну вещь... Глаза Дадзая полыхнули огнём, застыв где-то позади меня на ряби воды залива. — Для тебя, Одасаку, я смогу стать сильнее Бога. Я бросаю ему вызов. Развернувшись на каблуках, Дадзай стал удаляться в глубь зелени, через пару минут поглотившей его полностью. Эта фраза вызов все так же продолжала висеть в воздухе, словно слова оставили в нем высеченный, тяжёлый фантомный след. Дети, стоящие рядом со мной, цепляясь за мою одежду, продолжали смотреть вслед нашему общему, давно скрывшемуся, другу. — Братик Ода, — через некоторое время прошептал Коске, — он что, нас видел? Я закрыл глаза и обессиленно опустился на землю. Конечно, нужно было что-то ответить, ведь пять пар удивлённый глаз смотрели на меня с восторгом и одновременно ошеломленным интересом. Но хотелось бы мне самому знать истинный ответ! Хотя бы в этот раз. На уме крутилось лишь одно достойное объяснение случившимуся и я произнёс с улыбкой: — Видел, Коске. Он видел нас сердцем.