Прошлогоднее

      Славик сидит в своей новенькой квартирке на дешёвеньком икеевском диване и попивает зашкварный чай. Как говорится, можно вынести Антихайп из Питерских ебеней, но не ебеня из Антихайпа или как-то так. Деньги считать его научила мамка ещё в Хабаре, а теперь, когда они вроде и есть, в разнос не позволяет идти по-истине еврейская бережливость и экономность. Слава хмыкает: и сюда приплёл гребаного жида. Хотя, одергивает он себя, приходящий на ум еврей не сильно-то утруждал себя подсчетом ежедневных расходов. Тапок у Машнова отродясь не было, на тёплые полы он так и не решился раскошелиться, поэтому топает босыми ногами по новенькому ламинату в кухню, заварить ещё чай. Богатство своё он проявляет только в единственной слабости — на второй разочек уже не заваривает, а сразу Липтон отправляет в мусорное ведро (оно у него выезжает вместе с дверцей, когда открываешь, и Славик с этого ржёт, но гордится, поэтому Замаю он открывал дверцу с таким ебалом, будто на новую планету указывал в телескоп). Дорос, хули там, может себе позволить. Генералом стал почти. Готовит свою собственную армию подрастающего андера, которая уже разносит Версус и даже московские площадки, но на РБЛ не пускают ни одну Лялю. Ибо туда Славик и под дулом пистолета не отправит даже зашкварного Витю. В общем, несёт ответственность за других, как взрослый. Чейни предлагал с ним замутить офис, но нарвался на лекцию от Машнова про антихайп и зашквары.  — Я буду ютиться в засратой однушке с Замаем и Фаленом, но жидом не стану, — бросил в конце Слава и вышел из бара, хлопнув дверью. Теперь он, конечно, немного жалел об этом, глядя на отдельно стоящую коробку со всякими там карандашами-ручками-договорами-папочками в углу спальни, но деваться некуда, антихайп, куда ни нахуй. Чайник под взглядом гипнотизера Карелина закипать отказывался. Он уже и справа постоял, и слева, и в телефон повтыкал, а вода не желала переходить из жидкого состояния в газообразное ни под каким предлогом. Отвлёк его от столь занимательного действа звонок в дверь.       Новый адрес знает пара человек, так что кто-то из своих. Не то чтобы Слава был негостеприимным, но видеть последние несколько месяцев никого не хотелось.  — Не закипай без меня, — пригрозил чайнику Слава и пошёл втыкать палец незваному гостю в неприличное место, потому что держать замок почти две минуты и резать музыкальные Славины уши трелью металических птичек было преступлением, за которое карают если не морально, то анально точно.  — Блять, да иду я, — даже не глянув в глазок, Слава дергает на себя дверь и видит сияющего ярче новенького самовара Замая. Вокруг него аж воздух рябит, такой он счастливый, и у хозяина квартиры подобная картина как-то оттесняет на задворки планы о мести. — Ебать, тебя по пути че, натерли тряпочкой для полироли ювелирки? Ты че сияешь, звезда? Ослепну щас, — Слава пропускает друга внутрь и закрывает дверь. Андрюха с дебильной улыбкой едва ли не прыгает.  — Рожай, — прислоняется плечом к двери в ожидании Карелин.  — Тебя, то есть нас, кое-куда позвали, — начинает Андрей.  — Мне уже не нравился, — закатывает глаза Славик и с ухмылкой ждёт, пока друг вылезет из грязных ботинок, стаптывая задники.  — Дебик, — обижается Замай, стягивает куртку, но роется в карманах прежде чем повесить на крючок. Славе глубоко плавать, что пытается отыскать его коллега в глубинах бездны, потому что он снова вспоминает про чайник и шагает на кухню.  — Мне вчера позвонили с очень заманчивым предложением, — друг проходит следом по короткому коридору и плюхается за Славиной спиной на табуретку.  — Я снова на СТС не пойду и под Киркорова с Басковым отплясывать тоже не буду, — заранее предупреждает Слава, а сам в это время достаёт ещё одну, гостевую, чашку, какие-то пряники и немного конфет. Он вообще ещё нихера купить не успел, хотя прошло больше трёх месяцев с момента его переезда, а подвесные шкафы сейчас выглядят так же жалко, как скворечники в Питере в зимний период.  — Заебал. Хотел тебе сюрприз сделать, чтобы ты догадался, а ты своим нытьем и кислой миной отбил желание стараться, блять. На, — Слава подносит к столу вазочку с кулинарией, а Замай кидает две проходки на черных шнурках, по всей длине которых белыми и красными буквами написано «Noize MC crew». Под прозрачным слоем пластика Слава успевает разглядеть только белые на чёрном буквы, складывающиеся в «Слава КПСС» и «С оркестром», но этого хватает. Громом и завываниями ветра в голове отдаются звук ставящейся посуды и песнь чайника на огне. Славка чувствует, как подкашиваются коленки, плюхается на стул и как-то больше совсем не тянет пить чай. Чего покрепче бы.  — Выкинь, — Слава голосом вбивает гвоздь в гроб вырывающейся у Замая речи и закапывает быстрее, чем произносится первое слово. Парень теряется и искренне не выкупает, почему Славка отреагировал так. Андрей беспокоится за Карелина. Конечно, он больше не носится со Славой как курица с недоношенным яйцом, но после расставания с Мироном все же не отходил от последнего ни на шаг месяца два точно. Хорошо, что жили они тогда вместе. Потом Слава взбунтовался и перебрался в новостройку, подальше от «ваших ебанных мозгоклюйственных комментариев о моей жизни» — выразился Машнов, пакуя последний свитшот в коробку. Замай приходит через день, почти всегда с едой, кладёт в холодильник продукты первой необходимости, обговаривает расписание и последние новости, поздно ночью вызывает такси и едет в Питерские подворотни один. У него даже мысль промелькнула притащить пару-тройку портативных камер и расставить по квартире. Не слежки ради, а чтобы успокаивать свои собственные нервы. Однако, он не готов рисковать дружбой со Славой, да и последний, вроде, оттаял с наступлением осени. Метаморфоза — пока все вокруг покрывались холодным Питерским льдом внутри и снаружи, Слава расслаблялся и учился жить заново, сдирая с себя железные лепестки прошлого. Когда проходки легли на стол, Замай, конечно, заметил эту волну боли, что сковала все изнутри Славы. Только тут до него дошло, что он сам открыл этими гребаными бумажками не проход в ВИП-ложу на концерт, а заброшенные тайники воспоминаний со Славиного кладбища.  — Бро, прости, — спохватился Андрей.  — Забей, — отрывисто отвечает Слава и дрожащими руками заваривает чай в кружке.  — Его там быть не должно, — тут же оправдывается бородатый.  — Мой ответ от этого не изменится. Слава снова падает на табуретку напротив Замая и руками обвивает горячие бока чашки, словно пытается согреться. Анюрюхе дышать нечем, так душно у друга в квартире, а этот вдруг похолодел. Замай силится вспомнить, забирал ли свою пижаму от Карелина в прошлый раз или оставил здесь, потому что он сегодня обратно на Ваську не поедет. Они даже не пытаются заговорить, а две проходки лежат между ними на столе, словно поглощают звук, оставляя пространство немым. До того момента, пока Коха не входит в комнату вальяжно, решив встряхнуть своего хозяина. Слава отрывает взгляд от чаинок, которые выпали из порванного пакетика, переводит взгляд на животное и грустно так приподнимает уголки губ, отодвигается от стола и приглашает Коху прыгнуть. Она присаживается для прыжка и через мгновение уже впивается когтями в Славину кожу. Вроде лечить пришла, а сама, пока не искалечит, даже и не подумает зализывать раны. Слава вдыхает воздух и наконец обращается к Андрею.  — Давай я позвоню Ване, они перепишут для кого-нибудь проходку, — предлагает Машнов.  — Не, бро, это как-то не по-дружески. Забей.  — Антихайп, хули. Иди, Ванек вещи делает. Не стадионный репер, но смысла в его треках ни капли не меньше, — Коха мурчит, Слава шепчет, Андрей слушает и кивает. Все равно ведь не пойдёт, вещи тот делает или полный зашквар.  — Может, по пивасику? — Пытается перекроить оглушительное молчание, повисшее снова между ними, Замай.  — Не. Мы с Кохой спать, — он перехватывает ладонями животное поперёк живота, — Ты, я так понимаю, уходить не собираешься?       Замай отрицательно качает головой, мол, я сам тут напортачил, куда ж я теперь свалю.  — Штаны твои в ванне на батарее сушатся. Футболка в зале.  — Все остальное я знаю, — кивает Андрей и провожает сгорбленную спину взглядом. Парню только и остаётся, что жевать безвкусный пряник и запивать его остывшим мерзким чаем. Замай с горечью и грустью вспоминает запах и послевкусие жидовского Эрл Грея в их однушке, который Слава как-то притащил домой и пить разрешал по особым случаям или в моменты невъебенно-хорошего настроения. А ещё Андрюха до колик в правом предсердии воскрешает счастливые глаза друга, когда тот с гордостью хвастается этим самым чаем. Не такое счастье, как с выдвижным ведром для мусора, наигранное, а вот ощутимое, с блестками и Бетельгейзом в своём самом ярком свечении. **** Слава не выгнал Замая потому что тот, вполне объяснимо, переживает. Слава только из депрессии. Слава их всех кормит. У Славы тоже теперь люди с Петербургской пропиской, которым хана, если он сольётся опять на три месяца. У Славы все стало слишком сложно. Даже хитросплетение одеял он находит каким-то выебистым, потому что ноги вечно влезают в прорезь в пододеяльнике и он заколебался выныривать оттуда сам и вытаскивать Коху. Он ворочается под звук Замаевских шаркающих шагов по комнате за стеной, журчание воды и тихих разговоров Андрея с Фалленом (да, у Славы. Угу, напортачил тут. На Нойза не пойдём. Ты дебил? Никто из нас не пойдёт). Потом все звуки утихают и Слава наконец вздыхает. Не полной грудью, но все равно очень шумно. Замай боится, что Карелин снова уйдёт в свою стадию. Как и у всех творческих людей, у него она проявлялась время от времени и выражалась в стремлении напиться, осмыслить жизнь и выплеснуть надуманное на бумагу и в треки, однако подобного не случалось давно. Славик словил новую стадию, перенял, так сказать, опыт у своего бывшего еврея, и теперь практикует депрессию иного рода. Смысл жизни Машнов познал, хотя предпочёл бы, как раньше, слоняться в болоте незнания и поисков. Он знает свою ахуеть сложную проблему, но в данном случае правило «осознание проблемы — 50% ее решения» не работает ни на йоту, ибо единственное решение находится вне зоны его доступа, а за последние пару месяцев и вовсе сделало квантовый скачок в новую (гетеросексуальную) вселенную. Сука. Слава крутится на правый бок и подпирает подбородок второй подушкой, а руками прижимает ее близко к телу. Коха недовольно ворчит и уходит куда-то в ноги (опять он будет ловить ее утром в бездне хлопковых слоев). Он бы и позвал ее обратно, но его тут уже нет. Подсознание втягивает его в водоворот годичных воспоминаний на грани сна. Слава сильно-сильно зажмуривается, как в детстве, прогоняя монстров, стараясь развидеть всплывшие калейдоскопом картинки, но хер там. Голубые глаза опять берут верх над ним и Слава погружается в ноябрь прошлого года. **** Прийдя домой в первом часу ночи, Слава застал Императора гордо посапывающем на диване. Видно, хотел дождаться, но уснул. Будить Мирона Слава не хотел, но, взглянув на парня, понял, что соскучился до ебаных чешуйчатокрылых в животе и, не думая бороться с желанием, плюхнулся на коврик рядом с диваном. Совсем уж по-гейски сложил руки перед лицом Окси и подул на ресницы. Арийский шнобель забавно дёрнулся, что вызвало улыбку и желание поцеловать прямо в горбинку. Отказаться от стой заманчивого предложения Слава не стал и быстро чмокнул нос, а потом припал губами к сухим губам Мира. Поцелуй был сонный и медленный, тянулся патокой чувств между ними.  — Ты чего тут разлёгся, дурачьё? — Карелин выдыхает в губы и улыбается измученно, вымучено, выстрадано.  — Решил Авророй прикинуться. Думал, сработает или нет, — приподнялся Мирон, — Видишь, драконы тебя ко мне выпустили, ты принцессу разбудил, работу свою выполнил, думаю, самое время получать заслуженный приз, — Мирон тираду на ходу придумывает, а сам в это время уже заползает татуированными пальцами под антихайповскую толстовку, поглаживает затылок и сам едва ли не начинает мурчать от одного вида Карелина, который прикрывает глаза и подставляется под нежные и возбуждающие касания. Сил нет ни на что большее, но хотя бы ласку он получить имеет право?  — Аврора, принц сражался с тупорылыми драконами с девяти утра. Можно мне квиток на получение компенсации с открытой датой? — извиняюще молит Слава, пока Мирон, изловчившись, наклоняется к шее и добавляет к пальцам губы.  — Ну, Славик, я ждал, — все сильнее и настойчивее, прикусывая шею, — Готовился, — опаляет дыханием где-то в районе уха и ширинку джинсов оттопыривать начинает чуть сильнее.  — Бля, Мирон, перестань, — Слава сейчас даже если под соковыжималку ляжет, вряд ли выдавит из себя хотя бы каплю сил. — Я могу предложить тебе разве что полежать овощем и использовать свои чресла самым грязным образом, — он уворачивается и ложится в форме морской звезды на белый ковёр. Ширинка характерно торчит и Мирону стоит огромных усилий отвести взгляд, едва не облизываясь. У них не было последние десять дней точно. У них обоих недостаток сахара в крови. Пересилив себя, Мирон тяжело сглатывает и достаёт из кармана в штанах две проходки на длинных шнурках, опуская их перед Славиным лицом, словно Хиесуса дразнит бантиком на веревочки. Вернее, дразнил, пока это зажравшееся животное не стало смотреть на Мирона в такие моменты как на ебанутого на всю голову. Типа: «чувак, тебе сколько лет? Совсем кукуха съехала мотать передо мной бумажкой на веревочке?» Слава открывает глаза, когда Мирон щекочет его нос бейджами и пытается сфокусироваться. Ловко ловит прыгающие листочки и мгновенно меняется в лице.  — А если так?  — Мироша, ты крейзи, — Слава разглядывает в руках две проходки на концерт и улыбается, как дитё малое. Мирон смотрит и откровенно любуется проступающими на лице эмоциями. Полцарства за улыбку принца. — У меня ж завтра вечером дохуя дел пиздецки важных. — Карелин через голову надевает чёрный шнурок и словно примеряет бейдж.  — У тебя этих дел теперь каждый день дохуя. И все они пиздец какие важные. Я с гребаным призраком живу, потому что мы разве что спим вместе. При этом, попрошу заметить, в прямом смысле этого слова, — Мирон сидит на диване, а у подножья полубоком снова расположился Слава.  — А как ты их достал? — не верит Машнов, глядя на буквы «Слава КПСС» и «Охххумирон» на проходках к Нойзу на завтрашний концерт с оркестром. Пиздец.  — Ваня мой хороший знакомый, — просто говорит Мир, — И он даже обрадовался, когда я позвонил.  — А он не удивился, когда ты сказал, что прийдешь со мной? — Карелин, не снимая с шеи свой бейдж, тянется к Мирону и перекидывает веревочку через лысую голову. Последний наклоняется и замирает напротив парня, буквально в паре миллиметров от губ.  — Слав, в узких кругах новость о наших отношениях распространилась диффузно — тебе ли не знать, что нам кости разве что на площадках в ЕКБ не перемывали. Нойз рад, что я нашёл своё счастье. И, как он выразился, его мало колышет кто и как спит со мной в кровати, и сейчас — это ты. И я затащу тебя под одеяло сегодня, хочешь ты того или нет.  — Учитывая, что энергия моя ограничена, и растрачивать ее на ненужные перемещения — сплошное кощунство, я предлагаю расположится здесь, — и Слава смеётся одними уставшими глазами, притягивая Мирона к своим губам и отдаётся неизвестности возбуждения. Мирон целует его с губами растянутыми в счастье и валится на Славу с таким чувством, словно его запустили из катапульты и он приземлился в раю. Руками по коже, прикосновения, прожигающие до костей, стоны, словленные губами и спустя сорок минут два тела засыпают полностью раздетые, сплетая ноги в замысловатый узел, но проходки не снимают с шей. Счастливые. Только Хиесус, выползший из своих закромов, смотрит на этих двух какое-то время с выражением полного призрения, а потом удаляется в спальню, примоститься к Кохе. Она, в отличии от своего хозяина, спит на кровати и не ведет себя как дура влюбленная. Славику тогда долго пришлось слушать Замаевские маты и открещиваться от проклятий, когда наутро тот позвонил с новостью, что берет выходной и «ебитесь вы сами со своим оборудованием. А я буду сегодня ебать свою принцессу». Мирон ржал, как лошадь, но не возражал ни на кухне, когда его нагло нагнули к столу, ни в душе, когда уже Славику пришлось играть роль ведомого, ни в спальне, когда они выбирали в чем пойдут смотрит Ванин концерт: в Имперском мерче или Антихайповском. После очередного бурного кипения страстей, в шкафу внезапно обнаружился пакет с новенькими худи «Устрой дестрой» и «На Марсе классно» и, судя по заговорщическому взгляду Мира, Слава понял, что и этот хитрый ход был продуман жидом заранее. Не то чтобы Машнов был против, но после четвёртой разрядки за день уже не очень-то и хотелось идти слушать ни оркестр, ни Ваню. **** Мироша, ты крейзи, — проносится в голове Славы, когда тот возвращается в границы реальности. Темная комната выглядет такой же мрачной и неуютной, как и при дневном свете. Он раз за разом в обоях на стенах пытается отыскать ответ на один и тот же вопрос: вот если солнце здесь, кубометрами расползается по стенам своими золотыми узорами, а где-то там, на расстоянии миллиардов световых лет, солнце другого масштаба даёт жизнь целой системе планет, то какого, скажите мне, хуя, все его проявления обошли его стороной и ни-чер-та не светят, а только загоняют Славу дальше и дальше в непроходимые темные леса с картин Макса Эрнста. С момента, когда они с Миром поговорили «как взрослые, епта, мужики» и пришли к выводу, что надо сворачивать лавочку их отношений с приставкой недо-, Машнов и правда живет под Солнцем Мертвых. Даже эти обои выбирал с мыслями, что вот они, золотые нити лучиков, притянут в комнату реальные, малиновые и лимонные лучи, он звал солнце к себе в спальню, а оно, спрятавшись за Питерскими облаками, показывало Карелину средний палец, а дождь напевал «хуй тебе», поплясывая на асфальте и стенах. Год. Почти год со дня концерта. Почти шесть месяцев, как Слава в последний раз включал Сонечку. Почти 180 дней, как Машнова реального, вне псевдонимов, похоронили за плинтусом, пообещали оттуда не доставать и уверено держат своё слово. Гребаный жидяра. Дети приходят и уходят, а Йети остается. Вот и Слава, очередной ребенок, ушел. А снежный человек, хули, пуленепробиваемый, живет себе. И солнце у него на вершинах гор светит постоянно, потому что он даже, блять, облака умудрился оставить под подошвой. **** Машнов идет курить на кухню, разбудил Коху и та недовольно потянулась, но поперлась следом, мол, хоть покормишь. Слава кормит, насыпает ей больше, чем надо, потому что до сих пор не отучится от привычки насыпать корма еще и на Хеисуса, который умудрялся есть в непотребно большом количестве при столь тощем телосложении, прям как его владелец. Карелин опять получает недовольный и презрительный взгляд, игнорирует его и зажигает таки сигарету. В форточку прилетает обжигающе холодный воздух, пальцы немеют, но Слава травится дымом настойчиво. Раз. Два. На третьей сигарете еще и кашлять начинает, но курит. Завтра никуда не надо, так что можно хоть пачку до утра одну за другой, концертов не предвидится, а новички и без его бубна научились плясать, он в студиях и на площадках не нужен на постоянной основе. Механизм жизни налажен, детальки смазаны, а в груди стоит все, погрязнув в болоте. Машнов смотрит на себя в слабом и тусклом отражении окна, пытаясь перефокусировать взгляд на Питерских крышах. «Серую хмарь протыкает штырь. Мы друг друга совсем не слышим…» — приходят строчки на ум. Они не слышат, а вот Ваню можно и послушать, наверное.  — Ты че тут шароебишься? — отвлекает от глупой затеи Замай.  — Во сколько концерт? — он будто и не слышит предыдущего вопроса.  — Че? — заспанный Замай не вдупляет нихуя и едва ли не крестится, ибо ему пиздец как кажется, что Слава кукухой опять тронулся или же у Андрюхи в ушах что-то не то.  — Концерт завтра, — закашливается Карелин.  — Ты сигарету может выкинешь, ебантяй, — Андрей оказывается по левую руку и, глядя на пепельницу в букете окурков, отбирает у Славы почти дотлевший до фильтра хабарик. — Че ты там пытался выкашлять?  — Легкие себе, блять, что еще! — злится Слава и отходит глотнуть воды к противоположному углу кухни, спотыкается о стоящую на проходе табуретку, скрытую под пологом ночной темноты, снова матерится, но смочив горло, упорно повторяет: — В котором часу, — четко так, с расстановкой, — Завтра Ваня сказал прийти на концерт? Замаю снова кажется, что один из находящихся в комнате точно ебнулся.  — Около шести попросил быть, а так-то начало в семь, — Андрюха аж сам берет сигарету и подносит ко рту.  — Значит, будем в шесть. Слава и сам не верит в то, что говорит.  — Друже, ты че, упал с кровати во сне? Или ебанулся головой о стену? — Замай пытается разглядеть в свете блеклой луны глаза собеседника, но бросает эту затею спустя пару секунд. Подходит, трогает высокий лоб левой ладошкой, зажав между зубами сигарету.  — Нехуй дымить на кухне у меня, — Слава вырывает сигарету, затягивается, — Завтра в шесть у Морзе. И не опаздывай. Сигарета летит к собратьям по тлению, но возвышается над ними, как крест некрополя на холме в Славной личной системе могил и кладбищ. Сигарета просто еще не успела, как остальные, сгореть до фильтра. Андрей хватается за голову, провожая спину друга озабоченным взглядом. Нахуй он эти проходки вообще принес. Какого хуя Нойз вообще позвонил ему с этими проходками? Точно ли там не будет Мирона? Где бы мерч еще раздобыть? И вообще, какого черта после этого баттла в 2017 все стало настолько невъебенно, до самых запутанных и переплетенных узлов, сложно?