Безумие ало-изумрудного цвета

Влада не чувствовала своё тело: руки, ноги, даже губы казались чужими. Попыталась согнуть пальцы на руках, но поняла, что потерпела полное поражение. Тогда Огнева попыталась приоткрыть губы, сделать выдох, почувствовать холодный январский воздух в лёгких… И вновь ничего. Влада с ужасом поняла, что её губы склеены кровью, кисло-металлический привкус таял на языке, как лёд в весеннюю капель. Но девушка не позволила себе паниковать: она медленно пыталась открыть рот, разорвать кровавые путы, хоть и боль отдавалась отголосками и, скорее, вызывала отвращение, чем что-то иное… Всё же Огневой удалось справится с поставленной задачей и казалось, что это маленькая победа. Победа, которая далась ему с большим трудом. Правда, маленькое достижение принесло ей и большую боль, будто кто-то дёрнул куклу за ниточки, приподнял, заставил вернуть все чувства. По всему телу распространялись иголки, которые вонзались ей под кожу, электрический ток бежал вместо крови по венам, застревали в мозгу занозами мысли. Перед распахнутыми глазами вращался мир, смешивались в воронку люди, животные, растения, высокие дома и бледно-голубое, потускневшее, небо — голова кружилась, как на карусели. Девушка смогла сжать ладонь, и ногти одной руки царапнули серебряный асфальт, другая рука ощутила тёплую энергию, исходившую от стены дома. Правая нога была согнута в колене, левая лежала безвольно на проезжей части, где застряли покинутые машины, — темноглазы сбежали, бросив свои средства передвижения, увидев огромный вихрь света и снега — болела спина. Но силы, что текли по пальцам руки и дальше, дальше по телу, приводили в чувство. Отрезвляли. Вращение перед глазами постепенно остановилось, мысли стали трезвыми, а не такими размытыми, далёкими и будто не ей, Владе, принадлежащими. А в груди… А в груди, в самых лёгких,  — где-то даже за ними — остался запах лета: ветер и жар асфальта, в волосах, под подушечками пальцев, в душе затерялся запах мокрой сирени и бирюзовых морских волн — запах Бертилова… — Егор! — сорвалось с губ Влады, тяжело упало любимое имя, будто камнем придавив грудь, тисками сжав рёбра. — Егор… — повторила Огнева, уже шёпотом, уже слабо, уже не так привычно, как раньше с теплотой и шутливостью. « Ну тогда просто обними меня, — попросил тролль. — И покрепче, будто в последний раз». Вышло, что действительно в последний раз она прижималась к плечу лучшего друга, последний раз касалась жёстких, соломенных волос, видела в последний раз преданные изумруды Егорки Бертилова. Теперь нет ни тролля, ни деда, ни мамы, ни папы. Но к последнему факту можно было привыкнуть, но первые две смерти Влада не сможет принять. Люди, которых она любила и которые любили её, покинули. Теперь навсегда… И когда чёрные когти Некроманта касались её одежды, проходя водой по телу, девушке было всё равно. Она принимала удары, которые предназначались её однокурсникам, профессорам и друзьям, любимому вампиру. Местью за Егора. Она выжила. И этим убивала Некроманта. Ведь её жизнь была главной в копилке смерти, а она стоит тут: живая и здоровая вампирша. Правда, в душе становится паршиво-пусто. Осень опускается на застывший город. Депрессия. Реквием по погибшему парню… Реквием по любимому, которого она так поздно приобрела и так быстро потеряла. × × × Вода была горячей. Мысли холодными и отрешёнными, рука с бритвой — свинцовая, а взгляд Гильса, что застыл в дверном проёме ванной, был непривычно тяжёлым, понимающим. Влада лишь бросила взгляд на парня и ничего не сказала, даже не покраснела, как обычно бывало. — Долго так будешь сидеть, снежок? — спросил Муранов, посылая мурашки по телу в путешествие, электрический ток пробежался по венам, ударил по щекам. Не разлюбила она его. Просто остыла на время ко всему миру. — Столько, сколько захочу. — легко отвечает Влада, откладывая бритву на бортик мраморной ванной. — Выйди. — Снежок, а ты не слишком стала наглой? — спросил парень, щуря багровые глаза. — Я понимаю, что погибли родные тебе люди. Депрессия у вампиров всегда тяжёлая, не спорю, но, по-моему, ты забываешь, с кем говоришь, дорогая. — Гильс… Пожалуйста, оставь меня. — О, нет! Как я могу оставить свою невесту? Особенно, когда она сидит в ванной, нас лишь разделяет пара шагов и пена, что скрывает юное тело? Влада не ответила, но почувствовала, как цепь сжала шею крепкими путами, чужой приказ свинцом разлился по телу, заставил сесть ровно, опустив голову в знак покорности. Несколько прядей из пучка волос упало на лицо, что застыло восковой маской и не менялось со дня битвы с Некромантом. Прозрачные капли стекали по бледной коже, по выпирающим ключицам, в ложбинку между грудей, которая тяжело вздымалась над водой. Сегодня без сопротивления. Сегодня Влада покорная. Сегодня Влада не будет царапать ногтями жёсткую цепь на шее, пытаясь сорвать. Не было сил на это. Муранов, тем временем, преодолел расстояние, наклонился над девушкой, поднял её голову, касаясь искусанных губ обманчиво легко и нежно. Он опустил руку на плечо Огневой, провёл большим пальцем по коже, где остался букетик сирени — отпечаток его прав на девушку. Владу ударили в солнечное сплетение, заставили задыхаться от одних простых прикосновений. Гильс, кроме поцелуев и фиолетовых отпечатков на чувствительной коже шеи, не позволял себе лишнего, сдерживался, и Влада благодарила вампира за это, буквально, каждую секунду… Сейчас в её душе осень. Сейчас она не способна предать память о Егоре и отдаться каким-то низменным желаниям тела. — Скажи, снежок, — тихо просит вампир, отрываясь от губ девушки, убирая руку с плеча, и садится на корточки около ванны, скидывает бритву на пол, складывает руки на бортик и кладёт на них голову. Приказ отступает, Влада по уши погружается в воду, на её щеках зацветают маки смущения. — Скажи мне честно, Влада Муранова… Вот сейчас, целуясь со мной, ты вспоминаешь Егора? Вспоминаешь его, когда засыпаешь? Когда принимаешь в ванну, обнимаешь меня, идёшь по городу? Говори честно мне, девочка… Говори, любишь его, да? Готова всё отдать, чтобы он был здесь? — в голосе вампира звенит какая-то особенная нота, оборванная струна его терпения. Боль слышится в каждой букве, в каждом слове, в каждом вопросительном знаке. Вампир так открыто и честно смотрит в серебряные озёра, что видно, как некая надежда тает на дне пульсирующих, чёрных зрачков. В омуте любимого взгляда видно ребёнка, у которого отобрали мать, а за ней и тёплые чувства. Гильс просто надеется, что Влада решительно скажет: « нет ». Вновь признаётся в своих чувствах. Его личная Танька Ларина. Вновь загорится привычный огонь в маленьком сердечке. — Да. — подумав, честно отвечает Влада, и Гильс закрывает глаза, выдыхая. Надежды не оправдалась, а хлёсткая пощёчина оставила свой след на мёртвенно-бледной щеке. Всё-таки, вампиры иногда крайне эмоциональные существа. Поэтому младший Муранов покидает ванную со смеюсью разочарования, боли и облегчения. Девушка закрывает лицо руками, прячет слёзы и алый, как закат, след от руки своего мучителя. Любить двоих — невозможно. Особенно, когда один мёртв уже два месяца, а второй жив, но всё так же беспощаден и сменяет маску за маской… Но Влада любит обоих. × × ×  — Егор, мне так страшно здесь… — шепчет Влада, смущённо глядя на парнишку, что стоит напротив неё посреди людского водоворота Москвы, опустив голову и улыбаясь. — Я предлагал тебе другой исход событий, но ты не захотела. Это был твой выбор, темноглазая. — Бертилов не смотрел на свою возлюбленную. — Ты выбрала того, кого любила больше, чем меня. Того, кого спасала не раз. И того, кто оставался холоден к тебе очень долгое время. И который даже не замечал, что ты превращаешься в чёрте что! — Но и ты не замечал этого, Егор. Гильс искал себя донора, — девушка поморщилась от отвращения. — Ты был занят Тановской и другими девчонками, которым кружил голову. Тебе я поклялась, что не приду жаловаться. К Гильсу обращаться за помощью, серьёзно? Это же как по осколкам пройтись босыми ногами. Легче себя пополам сломать, чем просить помощи у человека, который тебя решил заменить другим. — Влада пожала плечами. Она даже не могла понять почему вдруг разговоры с Егором стали такими откровенными и честными, как у очень-очень близких людей. Обычно Огнева таких видела только по телевизору в фильмах о подростках, пока дед продавал свои фигурки, украдкой завидовала такому доверию к, буквально, чужому человеку и с любопытством смотрела, как подобные отношения парня и девушки становились серьёзнее. — Влада! — раздался знакомый девичьи голосок за спиной вампирши. Девушка обернулась, увидев в людском потоке знакомые зелёные волны волос Дрины. — Привет, — растерянно проговорила девушка, глядя на однокурсницу. — Привет, Владка! А ты чего застыла-то посреди города? — чуть понизив голос, кикимора добавила. — Или есть захотела? — Что? Нет, я не хочу есть. Не голодна. — девушка улыбнулась своей подруге. Дрина добрая и ласковая, всегда готова прийти на помощь и дать совет. — А я с Егором разговаривала. Ты, кстати, почему не поздоровалась с ним? Если не скажешь ему „ привет «, Егорка тебя заморочит до потери пульса, а ещё и в придачу тараканов на волосы насажает, как тогда, помнишь, летом? Кикимора растерянно кивнула, пытаясь понять о чём говорит Огнева. Когда смысл сказанного дошёл до розовых, занятых одеждой и косметикой, мозгов легкомысленной Дринки, её красивые бровки искусно выгнулись, образуя две красивые дуги удивления. Девочка нервно поправила кудри, на которых поселились снежинки, карие глаза наполнились испугом, а за ним спряталось сожаление. — Влада, очнись! Некромант пал, охотники тоже сгинули следом, часть вообще сдалась, кому-то стёрли память и личность, а Егор… Егор умер год назад, Владка, ты что? Ты не могла говорить с ним! — Но как же… Но как же! Егор вот, рядом стоял только что! Мы с ним разговаривали до того, как ты меня позвала, Дрин. Ты не заметила его, Егора? — воскликнула девушка, но осеклась, улыбка погасла, когда девушка обернулась и увидела, что тролля рядом не было. Губы задрожали, в глазах появились слёзы. Воспоминания, которые так тщательно Влада ломала, превращала в пыль, запихивала в дальний ящик и сжигала, вновь заняли своё место, грусть опустилась на её душу. Только что цветущая весна с запахом сирени в лёгких превратилась в холодный, осенний день, что нагонял тоску, а запах хризантем стал глотком серной кислоты. — Но он стоял тут, Дринка! — по щеке вампирши скатилась прозрачная бусинка слезы. — Я видела! Видела! И пока Влада пыталось найти Егора в толпе людей, пыталась отыскать знакомые светлые волосы, яркие глаза, грубые, но почти правильные, черты лица, Дрина набирала сообщение Гильсу, даже не пытаясь как-то успокоить подругу. Бессмысленно. Всё равно Огнева начнёт брыкаться и рыдать. Отбиваться от младшего Муранова под аккомпанемент грустных вздохом Алекса, который будет бурчать что-то про: « я же говорил »! Влада видела свою прекрасную иллюзию, как минимум, два раза в неделю и каждый раз могла опомниться посреди города, посреди разговора с пустотой и начать паниковать. « Гильс, я тут Владку твою нашла. Мы около старого входа в Носфер. Она опять Егора « увидела ». Знаешь, мне кажется, что ей становится хуже. Галлюцинации стали более реальными, а она всё больше начала им верить ». « Уже еду. Всё будет нормально. Спасибо, Дрин ». — тут же пришёл ответ от Гильса. И нельзя было понять насколько сильно переживает вампир, скрывая истинные чувства за маской безразличия. × × × Сильные руки парня сжимали хрупкие запястья девушки до хруста, багровые глаза пылали в темноте комнаты двумя кострами ночи, придавали острым чертам лица хищное выражение. Ещё две пары глаз — такая же багровая и жёлтая — наблюдали.  — Пусти меня! — кричала Влада, пытаясь вырваться из стальной хватки. — Егор ждёт меня, слышишь? Он любит меня, а я — его. Ты не нужен мне, Гильс! Ты всего лишь мечта тринадцатилетней Влады, прошлое. А Егор — настоящее! — Заткнись! — крикнул Гильс, его глаза загорелись ярче, гнев по венам помчался вверх, срывая все шаткие конструкции терпения. Глухой удар, на подбородке девушки — кровь, нижняя челюсть и губа сильно болят. Темнейший вновь бьёт, забывая, что это его любимая девушка… Девчонка, в конце концов! Но разве сейчас, когда обида так сильно кипит в теле, это важно? Ни капельки. Влада кричит, старается вырваться из-под тела вампира. Только вот девушка не питалась уже месяц, сил было катастрофически мало, как будто на пару минут, а потом после этих коротких секунд — смерть. Бездонная тьма цветом багрового заката, с проблеском давно забытой зелени. — Братишка, стой. Успокойся. — слышится голос из темноты и пара багровых глаз на секунду исчезает, а потом нависает над Гильсом. Алекс тянет брата к себе, заламывает руки и стаскивает его с Влады. — Ты что-то совсем отключил свои мозги. И голову, в целом. Очнись! Она твоя девушка, невеста, а ты её тут избиваешь! — Спасибо, Алекс. — Молодой Темнейший тяжело вздохнул, вырвался из рук, и медленно отошёл от брата, его пульсирующие болью глаза исчезли. Молодой человек вышел из комнаты совсем без шума и без скрипа. — Тойво, осмотри её, пожалуйста, а? — Алекс подошёл к упырю и хлопнул по плечу. — — Хорошо. Свет можешь включить? — мужчина давно говорил без акцента, а так же совершенно спокойно относился к тому, что его могли позвать среди ночи в замок Темнейшего к Владе на помощь. Алекс и Гильс не хотели разглашать то, что невеста молодого правителя нечисти душевнобольная, что почти каждый день, три года после войны, она видит погибшего друга во сне и наяву. К тому же, постоянно торопится к нему на « свидание »… А, когда проходит обострение, то вновь становится почти обычной девушкой. — Да, конечно. Только у нас лампочка тут тусклая, Владка не любит яркий свет в момента своего „ рецидива». — Как часто они у неё стали случаться? — спросил Тойво, когда комната озарилась лёгким, тусклым светом. — Каждый месяц. В день, когда Бертилыч наш погиб. И могут длится неделю, а то и две. — Всё хуже и хуже, да? Что же, это плохо. В один „ прекрасный ” момент она просто не сможет вынырнуть из своего мирка, где тролль жив. Будет каждый день вот так проводить. Алекс поджал губы и ничего не ответил, он вышел вслед за братом, оставив медбрата Носферона один на один с Владой, которая всё это время слушала загадочный разговор и пыталась понять о чём рассказывал старший Муранов врачу. Девушка села на постели, обняла коленки тонкими ручками и нахмурилась. Тёмно-алая кровь расцвела небольшими букетами гвоздик на её коже, разбитая губа болела. Но хуже было её душе. — О чём он, Тойво? Почему Гильс меня бьёт, скажи? — девушка провела языком по губам, вкус крови — металл и соль — остался на языке, Влада скривилась от неприятного привкуса. — Ни о чём, Огнева, забудь. Всё хорошо, правда? Все живы и здоровы. Тебе семнадцать же, да? — Да. Осенью исполнится. — Ну вот. Скоро универ закончишь, работать будешь. Ада Фурьевна плеваться будет от зависти. — медбрат улыбнулся ободряюще. — Ты Огнева. Девочка умная, справишься, правда? — Правда. — Влада заметно повеселела, одним движение руки она стёрла кровь с губ. — Мне все ещё будут завидовать, особенно эта Тановская! Она ещё будет жалеть, что хотела меня тогда, на втором курсе, скамейкой ударить… Хотя она итак жалеет, Тётьзин ей хорошо тогда тушку потрепал. Тойво Переполнен захихикал, перебирая разные склянки в своей сумке. Он не напоминал Владе о том, что учится она на дому и что мирок её так же шаток, как и шалаш на сильном ветру среди огромных деревьев. Сильный порыв, ветка трескается и ломает убежище, сминает под собой. А Влада и не замечала, как немного грустно смотрит на неё упырь. Она улыбался, давно позабыв о том, что её иллюзия звала на „ свидание «, о том, что вампир разбил ей губу, что уже давно не помнит, как выглядит Инга и другие ребята. Лишь смутные лица Аца и Дрины, которые последний раз зашли к ней держась за руки, мелькали на периферии сознания, где нить реальности рвалась с нитью воображаемого мира, где жив был Егор и дед. Они часто снились Владе там, на Садовой, в старой квартире, где сирень билась в окно гроздьями, а дождь приятно стучал по подоконнику. В том мире всё было хорошо и замечательно: чай в любимой кружке, дед, который пил кофе, Егор сидел рядом и, болтая ногами, рассказывал о экзаменах в Носфероне и про злющую Адку, которая едва не заплевала всех на одном из уроков. Все они смеялись и разговаривали, втроём мир в квартире номер тринадцать казался идеальным. И никому они были не нужны. И им никто… Только, порой, Влада просыпалась посреди ночи в холодном поту, ощущение нереальность каталась внутри мерзким комом, тело трясло мелкой дрожью и девушка сжимала волосы в кулаке, пила ненужную ей воду, тихо качаясь из сторону в сторону. И каждый раз Огнева засыпала в руках Муранова, который уже три года спал рядом с ней, постоянно успокаивал девушку, шепча нежности на ушко. В такие моменты Гильс был настоящим: заботливым, открытым, верным молодым человеком. И девушка всё забывала в его руках. Абсолютно всё. Но в душе всё равно ещё была осень. Безумная осень, в которой росла изумрудная сирень вперемешку с алыми розами среди умирающих листьев. Таких же умирающих, как она сама… Когда Гильс зашёл в комнату, Влада спала. За её приоткрытыми губами виднелись розоватые от крови зубы, нижняя была чуть опухшей и более тёмной нежели, чем верхняя губа, волосы разметались по подушке волнами, руки раскиданы, как и ноги, по тёмно-синим простыням. Такая хрупкая, беззащитная в своём забытие. — Снежок… — шепчет Гильс, он касается пальцем подбородка и стирает запёкшуюся кровь, нежно молодой человек пропускает сквозь раскрытую ладонь локоны, что переливаются в тусклом свете лампочки. — Дорогая, пожалуйста… Вернись ко мне. Не к своей иллюзии Егорыча. Ко мне, реальному. Проснись ты от этого бреда, прошу тебя, Владка. — вдруг боль прорывается через все платины и барьеры. Кажется, что Муранов младший, тот самый молодой Темнейший, тот самый Гильсберт, что завоёвывал сердца девчонок, которые падали перед ним на колени, собирался плакать. В голосе дрожали слёзы маленького мальчика, детство которого прошло без любви. — Прошу… Ты меня не оставляй, ладно? Я не смогу без тебя, снежок. Они поменялись ролями. Гильс стал зависим от Влады. А сама Влада стала такой холодной и безразличной к нему. × × × Белые стены. Белый потолок. Белые дома, белые машины, белые люди и животные, дворы и качели, скамейки и деревья за белым окном. Белая трава и такая же сирень. Всё невероятно белое вокруг Влады, и ей даже кажется, что она сама вся состоит из этой больничной белезны и света. — Егор, где мы? — девушка оборачивается к троллю, который стоит будто в плаще из серой, невисомой материи, сотканной из пыли, которая кружится в свете луча солнца. — Мы в ЯНВе? Почему я вижу тебя немного размыто? — Потому что я тут реальный. Более менее живой. — тролль усмехается, его глаза, даже через эта дымку, сверкают изумрудами. — Не твои иллюзии, за которые ты так держишься. — Мы где-то… В другом измерении, где тебе можно быть? — спрашивает Влада, она делает шаг вперёд, но Егор её останавливает жестом. — Стой там. Если ты подойдёшь близко и тронешь меня, то мы вместе уйдём. То есть, ты умрёшь. — Но у меня не может быть нормальной смерти, Егор! Я не маг, не вампир. Так, середина на весах без определённого положения в тайном мире. — Сейчас ты уже просто энергетический вампир. Твой ослабленный организм сейчас на пределе. Грань. Поэтому ты и видишь меня. Я что-то вроде посланника, которому нужно либо принять тебя, либо отпустить в твою реальную жизнь. — Егор, но в реальной жизни я — не я вовсе. Какая-то сумасшедшая девчонка с резкими перепадами настроения… Что может ждать меня там, в реальности? Гильс, которого я уже достала своими выходками? Дашка и едкие комментарии? Алекс и разочарование в его глазах? Мир без тебя, деда и универа? — Влада со слезами на глазах смотрела на тролля. — Мне семнадцать и мир сейчас покатился по наклонной. В конце концов, я там сейчас умираю, Егор! Понимаешь?! — Смотри, — парень сделал движение рукой, щёлкнул пальцами и зелёный шарик — такой неестесвенный в этой белезне — подплыл к Владе, замер, а в нём понеслись со скоростью света картинки из жизни. Девушка узнала родную Садовую, дворик и качели, сумасшедшую Инферну, деда, первые дни в Утёсуме, отца из воспоминаний Григо, подарок Гильса и коготь в его плече, изумруды глаз Егора после пробуждения, сирень. Второй год обучения… Третий… Четвёртый… Второй разрыв с Гильсом, ссора с Егором, обращение, голод, война, смерть Егора и деда… Одно за другим. А потом замелькали незнакомые Владе кадры. Она в прекрасном серебряно-алом платье, которое идеально сидело на её прекрасном теле, выгодно подчёркивало изумительность её бледной кожи, а рядом Гильс в бархатном камзоле с сияющими глазами и широкой улыбкой победителя. Цепь на шее и у него, и у неё сияет кроваво-красным светом, и все вампиры почтенно склоняют головы… Ещё один кадр, где Влада сидит на кровати, а на руках у неё маленький комочек тянется ручками к волосам девушки, а потом со смехом тянет их к себе. Рядом — младший Муранов, который непривычно ласков и добр, он щекочет мальчишку, корчит рожи и тоже смеётся. Ещё одна картинка. И ещё. Ещё. Ещё… Одна огромная кинолента жизни, которая бежит перед глазами. — И это моя жизнь? — Влада плачет, обнимает себя руками. — Моя жизнь… Нормальная? Без болезни, без снов, галлюцинаций? — Да. Без болезни. Твоё будущее с Темнейшим. Балы, свадьба и дети, работа и друзья, светские рауты. Прекрасная жизнь? — Замечательная… Влада трогает зелёный шарик, и он рассыпается на брызги шампанского, на миг озаряя комнату веселым светом. Девушка подходит к Егору, между ними расстояние, примерно, метр. И Влада видит парня впервые так чётко и ясно, впервые за долгое время смотрит в настоящие глаза тролля и сама улыбается сквозь слёзы. — Ну, что? Какую жизнь выбираешь? Нуара Аэтерна, где есть я, твой дед, родители да и вообще все предки? Или реальный мир, где Гильс и будущее? — тролль протягивает ей руку и девушка сжимает губы в тонкую полоску. Не о этом ли она мечтала? Об этом. О Егорке, живом и здоровом, о родных, настоящей семье. О счастье со всеми ними, пусть и там, за гранью… Но. Но там её ждал Гильс. Верный и любимый. Дорогой и желанный… Их жизнь! Красивая и счастливая! Влада отходит назад, качает головой в отказе, тролль опускает руку, понимание видно в его влюблённом взгляде. — Я безумно сильно люблю тебя, Егор, но… — Но Муранова ты всегда выбирала. — тролль кивнул. — «… Я бы всё для тебя, но ты вся для него/ Не значешь, но любишь его»... Ага, помним. — Прости меня. — Влада протягивает руки и чувствует холод, исходящий от Бертилова. — Прости. — Ничего, темноглазая. Я всё понимаю. — парень на секунду запускает руку в карман штанов, что-то достаёт и кидает вещь Огневой. Девушка смотрит на летящий предмет, как за ним шлейфом летит пепел, а потом ловит вещицу ладонями. — На память. Пускай заменит меня на время. Потом своему ребёнку отдашь, как реликвию о великом Егоре Бертилове, ладно? И будешь им про меня и про Энгора рассказывать великие истории. — Ладно… — девушка крутит в руках фигурку тролля в пальцах и начинает ещё больше плакать. Солёные слёзы тают на губах и языке. — Надеюсь, наша встреча не будет скорой. Всё, тебе пора! Прощай, Владка! — Бертилов взмахивает рукой и зелёные бабочки подхватывают тело Влады, выносят в распахнутое окно, а она лишь подчиняется, не в силах противиться им. — Прощай, Егор! Я люблю тебя и всегда буду помнить… × × × Теперь Владе Мурановой двадцать два. Она сидит на кровати в рубашке мужа, качает малыша Егорку на руках, Темнейший рядом показывает ему рожицы, тёмные пряди щекочат ребёнка, когда отец наклоняется к лицу ребёнка. Мальчик тянется к волосам матери ручкой и дёргает их, а сам наблюдает за отцом и смеётся в захлёб. В правой его ладошке — любимая фигурка тролля, которая совершенно не постарела за прошедшее время. У деревянной игрушки большие, живые зелёные глаза и задорная улыбка, которая так напоминает ухмылку тролля, о котором Влада на ночь рассказывает сыну сказки… Уже давно в её душе мир и спокойствие. Осень так и не наступила, потому что Огнева проснулась на точке невозврата, где началась история, с твёрдым намерением всё исправить. Уже давно в её душе — жаркий август. День, когда она первый раз встретила Гильса. И всё же любить двоих невозможно. Особенно, когда один давно мёртв, а второй — рядом держит сына на руках. Но Влада сделала свой выбор. И теперь счастлива.