Счастливый

В пекарню и на рынок я встаю спозаранку, когда Коанеру еще спит. Дом наполняет запах не очень молодого, но еще крепкого альфы — заматеревшего, пережившего безумную юную пору и всесокрушающие гоны молодости. Молодость я застал, хоть и на излете — Неру заметно старше меня. В первые годы брака малознакомые люди принимали меня за его сына, хотя на деле разница в возрасте не настолько велика. Просто мне повезло с фигурой и лицом — длинноногий, чуть выше среднего для омеги роста, худощавый, только задница вполне себе омежья. И волосы как раз до нее — я их так и не остриг, хотя собирался не раз. И кожа на мордахе смуглая, плотная, прыщей не водилось, морщины не спешат, в пятнадцать выглядел взрослым, но и в тридцать пять еще не увял. Ну, а жопе вообще ничего не делается, если не шляться по альфам и не рожать. Годная еще. Потом-то путать перестали, Неру долго не терпел таких ошибок, папашей собственному мужу числиться. Он и на меня рыкал, да я с перепугу так стал от людей шарахаться, что ему собственный о-брат высказал на правах старшего. Мол, за молодым омегой, конечно, присмотр нужен, но сам сообрази, брательник, мало ли кто сдуру набрешет, а ты так и будешь супруга шпынять без смысла? Ты ж когда его брал, хоть слово о нем слышал про распутство или легкий нрав? Нет? Ну и то-то же, уймись. Уже скоро смеяться станут над тобой, ревнивцем бестолковым. Не позорься. Будет за что — тогда и учи. Я в такой был обиде, даже про развод мечтать начал, но куда там… Истинные же мы. Вот о чем муж думал, когда ревновал меня? Такие пары крепче, от истинных гуляют лишь, когда совсем невмоготу. Пережили. Достроили дом, хоть и многого еще недоставало, воду вот не провели, в душ я по сей день с ведром по лесенке таскаю… Зато свой. Я за детишками собрался. Уж не знаю, беременность ли мне голову закрутила, но все стало плохо и невмоготу, родной муж противен, свой долгожданный дом не в радость, вот и начал я мужу все чаще противоречить. Вспомнилось, что не только омега я, в доме хлопотун и в постели услада, что по молодости разное в голове бродило, планы строил, мечты мечтал. Ничего я, конечно, уже не затеял нового, не до того, только стал с Неру чаще пререкаться, обидно было, что неласков муж, что омегу во мне видит, а самого меня, начитанного, в художку пять лет ходившего, такого умного-разумного — и знать не желает. Ох и сцепились мы, крик стоял — крыша поднималась. Не понимаю, почему мне не было страшно, но кричал я на мужа, будто не у него кулаки, как три моих каждый, будто я сам по себе что-то могу. Вот тогда-то Коанеру намотал мою растрепавшуюся косу на кулак, закрутил сорочкой руки и трахнул через боль — я ж тогда совсем его не хотел, сухой был. А после запер в кладовой и ушел. Много позже Тамир, сосед, проболтался, что к веселым омегам. Успокоиться. А меня в темной кладовке мрак накрыл совсем. Сначала кричал до хрипоты, ругал Коанеру, после скулить и проситься начал, потом, сбив кулаки в кровь, сел у стенки и провалился в боль и ужас. Коанеру прислал о-брата выпустить меня поутру, вот Наиль-то меня и нашел — беспамятным, с кровью на ногах и подоле, синяками и расшибленными костяшками. Скинул я, сам того не заметив. Да и помереть мог, не заметив, вовремя в больницу отвезли. Не знаю, о чем он с младшим а-братцем разговаривал, но когда я вернулся из больницы, муж у меня был тихий и ко мне внимательный, хоть мне это было все равно, я никак оклематься от выкидыша и горячки не мог. Только немного удивлялся, что одного меня из мужних омег муж не навещал. Соседи были, Наиль через день да каждый день, а про Коанеру он, отведя глаза сказал: «Боится», и тут же разговор на мои омежьи недомогания перевел. Я уже ночью лежал, думал, понял так, что грозный альфа глупому омеге в глаза посмотреть боится. Ведь он не уберег, хоть не покалечил, а все же… Так что дома меня встретил готовый обед, наскоро проведенный водопровод без разводки покамест, да еще две недели с лишним у меня был нестрогий муж. А потом это случилось. Авария на заводе. Я был все еще в какой-то апатии, поэтому рев заводской сирены в неурочный час меня не напугал. Но все же оделся и вышел на улицу за новостями. А через десять минут паники и беготни по ближайшим домам старый хрыч Закари уже вез нас с Тамиром и еще парой омег к заводу, новости узнавать да альф своих увидеть. Альф мы увидели лишь к вечеру, натоптавшись у ограды до гула в ногах и до рези в легких наглотавшись поганого дыма. Их выносили на носилках спасатели в покрытых копотью робах, а медики молча сортировали — живых налево, к желтым амбулансам, неживых направо, к темно-серым спецфургончикам. Коанеру унесли налево. Я подсеменил на уставших ногах как раз вовремя, чтобы увидеть, как лицо мужа, неузнаваемо плоское и серое, накрывают кислородной маской. Да еще чтобы назвать его имя, возраст и адрес. — Куда?.. — успел я каркнуть внезапно охрипшим горлом, а медик, уже много раз слышавший сегодня этот вопрос, буркнул: — В централку, там оборудование, врачи опытные. Вытащат, омега, не боись! Я хотел спросить, почему вытащат, ведь вот же — вытащили уже, но не стал — так виновато глянул на меня молоденький медбрат, державший кислородный аппарат, будто он лично провинился в чем-то. Я отошел к своим — мы тогда сразу стали своими — и сказал землисто-бледному Тамиру: — В централку, там оборудование, врачи… А тот вдруг завыл и кинулся к носилкам, которые тащили направо. Направо вообще несли гораздо больше. После Коанеру почти всех. Муж открывает глаза. — Спи, — говорю я ему. — Рано еще, завтрак не готов. Он закрывает глаза. Наверное, в Центральном госпитале Хорикэ правда очень хорошие врачи и оборудование. Коанеру провел там полтора месяца, дольше всех. Зато из тех, кого туда довезли, умер только один. Я оказался одним из немногих счастливчиков, которым альф вернули живыми, и долго потом обходил по широкой дуге того же Тамира — просто не знал, как теперь с ним разговаривать. Неру привезли домой на специальной медицинской машине с коляской, эта коляска была больничная, но в двери она проехать не могла, потому что у нас не по стандарту дверь, а как получилось при постройке стены. Два медбрата протиснули его в проем, один подал сзади, второй принял спереди, и доволокли до приготовленной кровати с кучей подушек, чтобы было удобно сидеть. В кресло он смог сесть только через полгода. Меня заранее научили, как за ним ухаживать, и даже выдали лекарств на три месяца, это меня успокоило. До ночи. Потому что ночью он начал крутиться в постели и кричать. Хорошо, что я сразу приготовил себе лежанку отдельно, а то страшно было. И по телефону, который мне дали, позвонил только днем с почты. Снявший трубку представился дежурным врачом и сказал, что так бывает при смене лечения, ведь раньше Неру лечили по-другому. Интенсивно. Но в ту ночь он уснул под утро, я не уснул вообще. И на следующую ночь тоже. Почему-то тихим он был только днем. И никто не верил, что на работе я валюсь с ног из-за его ночных психозов — так называется, когда человек буянит без всякой причины. С психозом нужно делать специальные уколы, а человек же не дается… И лекарства пить не хочет. Бьет по рукам так, что все вылетает и выплескивается. Хватает, если не увернешься. Один раз я не успел увернуться, и только тогда мне поверили первый раз — синяк был на пол-лица и шея исцарапана. А пальцы у Неру остались испачканными в моей крови — он так и заснул, а я пришел к соседям и попросился переночевать хотя бы на полу. В ту ночь с Неру до утра побыл Гер, соседский альфа, но не мог же я ходить к соседям каждую ночь. Я все ждал от его омеги ехидного вопроса, почему прибежал к ним, ведь Неру был опасен только вблизи, с кровати он мог разве что упасть. Но никто меня ни о чем не спросил. И о самочувствии Неру соседи больше не спрашивали. О моем, впрочем, тоже. Я научился делать необходимое и под руку не попадаться. Но лечение подействовало: однажды Неру посмотрел на мою просьбу встать с кровати уже спокойно, вроде как осмысленно, и сполз с постели на колени. Оглянулся на меня, точно пес, пытающийся выучить новую команду, и я заплакал… День за днем он учился ходить, и хотя был не разумнее трехлетнего, но я, наконец, смог избавиться от утки и мытья на кровати, от постоянной вони недомытого тела и затхлого матраса. Думаете, неудобно купать здоровенного альфу своими руками под жиденькой струйкой пахнущей железом воды? Да это счастье просто! Сам идет в душ, сам вытирается, хоть и не очень ловко, а пока обсыхает у электрокамина, я спокойно меняю постель. По теплой погоде даже вытаскиваю матрас на просушку. Поменять бы вообще, но денег в обрез. Да, про деньги. Коанеру стали выплачивать пособие, потому что он «Не восстановился до трудоспособного состояния». Забавно, но если бы он восстановился лучше и смог бы работать сторожем или кем-то в этом роде, ему бы платили даже меньше. Мне и с этим повезло — так сказал малознакомый омега из заводских, у которого альфу в тот день унесли на носилках направо. Ему наверняка тоже платили пособие, но мне стало противно поддерживать этот разговор, и я не спросил. Просто ушел. Некоторые из омег потом косились в мою сторону то ли осуждающе то ли с подозрением, но им быстро надоело, а мне было все равно. У меня был Неру, отнимавший все силы, время, да и мысли тоже. Не все ли равно, что они думают? Я был либо безразличным, либо злым, а такие сплетникам не по душе — мало удовольствия. Когда он начал сам ходить и управляться с несложной едой, я еще и на работу вернулся, хотя не на весь день, но все-таки. И опять на меня смотрели… странно. Однако владелец магазина, господин Дифа, был намерен помочь достойному омеге в трудном положении, то есть мне. Я тогда первый раз узнал, что я не только счастливчик, раз мой муж все-таки выжил, но еще и достойный. И надо соответствовать. Правда, я еще прокумекал, что брать меня на неполный день все же выгоднее, чем другого на полный, а работать я умею хорошо. Потом было сложное время. Коанеру поправился настолько, что захотел омегу. Меня то есть. Но отдаваться альфе с разумом то ли ребенка, то ли животного я мог только через силу. Я решил потерпеть для того чтобы у меня все-таки получился ребенок. Но не вышло. Полгода спустя я все же выбрался в ту же центральную больницу, потому что там и правда врачи и оборудование. Солидный немолодой бета смотрел на меня, точно подозревал в чем-то. Я потом сообразил в чем — в размягчении мозга. Но он быстро понял, что от Коанеру мне некуда деваться и это мой практически единственный шанс родить. Хотя странно поджимал губы, когда я говорил о муже. «Ну, раз уж вы и это можете…» — проронил он и направил меня на бесплатное обследование по какой-то там квоте. Оказалось, терпел я зря. Что-то в организме испортилось, он отказывался взращивать в себе дитя, нужно хорошенько отдохнуть и подлечиться. Но на это квоты в больнице бывают редко, а уж на отдых от больного, если нет денег на помощника, квот не бывает вообще. Тот бета, омежий доктор, на последнем приеме сказал как бы невзначай, что некоторые умудряются родить и при лежачем парализованном альфе. И кто проверит, кто осудит? Я долго думал, пока решил попытаться — там же, в Хорикэ, познакомился с молодым симпатичным альфой, делавшим лечебный массаж лежачим для реабилитации. Подошел, бесстыдно глянул ему в глаза и попросил рассказать, как правильно делать массаж. Удивительно, но он клюнул на меня. Удивительно, что я вообще смог быть таким развязным. Но ребенок не получился. А Коанеру, хоть и не вполне в своем уме, все равно альфа — учуял и попытался меня избить. Теперь он стал спокойнее, больше уже не лезет ко мне с любовью, а когда случается, я запираюсь в своей комнате. Да, я поставил свой топчан в другую комнату и задвижку на дверь. И успокаивающих лекарств даю ему чуть больше. Но врач сказал, что я сам буду подбирать, сколько капель давать и как часто. Вот я и подбираю. Говорят, в пригороде Хорикэ открыли заведение для таких, как Неру, неспособных ухаживать за собой. Говорят, если очень постараться, то можно пристроить туда и семейного. Мне об этом рассказывал брат Тамира, который через год после аварии на заводе продал дом, взял детей и уехал, теперь работает там и завел себе нового альфу. А мне повезло. Мой альфа не умер, он все еще крепок телом. Мне не нужно переворачивать лежачего в постели. Я научился прятать вещи, чтобы он не натворил чего, и еду, чтобы не испортил и не съел все разом, он ведь не понимает, что уже сыт. У меня даже есть отдельная комната с дверью, и он только царапается порой среди ночи, но не пытается выломать. Я счастливый. Мне повезло.