***
Знакомство с Дазаем, которого он затем с легкой руки окрестил Ублюдком, произошло весной, в семнадцатый год жизни Чуи, когда он, получив, наконец, C ранг, собирался отправиться на миссию вместе с Акутагавой. Он любил работать с ним, он был спокойным и неразговорчивым и мог постоять сам за себя, когда это было нужно. Дазай являлся полной его противоположностью. Мало того, что его дар был абсолютно витальным, так он еще, казалось, не затыкался ни на секунду и вел себя настолько надоедливо, что Чуе захотелось уменьшить собственный счислитель на одну резервную жизнь, лишь бы не слышать его болтовню. Он стыдился первой своей мысли при виде нового напарника: «Какой же он красивый» и мечтал, чтобы Мори-сан передумал. Стоя в его кабинете, Чуя сообщил на дисплее телефона, что ни за что в жизни не пойдет на миссию с этим самым Дазаем. Он по обыкновению тяжко вздохнул. – Странно, что ты еще не понял, зачем вас поставили работать вместе, – выудив из горы бумаг листок, Мори-сан передала его Чуе, и его брови поползли вверх, когда он прочитал всего лишь первую строчку, из которой понял – это было досье на Дазая. Кроме всякой ненужной информации, вроде возраста или дня рождения, он нашел сведения о даре и неприятно удивился, понимая, что совместная работа им буквально предопределена судьбой. Все дело было в том, что Дазай дезактивировал абсолютно любой дар прикосновением. Способность настолько всемогущая, что идеально подходит этому самовлюбленному придурку. У нее даже слабостей нет и это так несправедливо потому, что Чуя умирал каждый раз после активации Порчи, и его счислитель стремительно приближался к обнулению. Совместная работа им буквально предопределена судьбой. – Все понятно? – на всякий случай интересуется Мори-сан, Чуя коротко кивает и пулей вылетает из его кабинета, чтобы почти угодить в чьи-то объятия. Подняв взгляд, он осознает, что это Дазай, и отшатывается, пытаясь уйти, но его крепко хватают за руку. – Читал уже доклад про наше Порождение? – спрашивает Дазай и Чуя, наконец, вырывается, не ответив, и стремительно уходит.***
После убийства Порождения Чуя не умирает, а приходит в себя и видит лишь Дазая. Его сердце пропускает удар.***
На следующей миссии он облапал Чую и с тех пор иначе как Ублюдком в его мыслях не именовался. Флёр очарования пропал, но что–то все еще волновало Чую.***
Иногда Чуя жалеет, что не может убивать взглядом. Дазай прекрасно знает об этом и жизнерадостно скалится, прижимая его к стене и нависая, будто пытается запугать. У него ничего не получится, потому что Чуя видел вещи страшнее, чем взрослый высокий альфа с голодным взглядом, почти вжимающийся в тебя стояком. «Бывало и хуже», – пытается убедить себя он, но внутри что-то обрывается и горько сосет под ложечкой. «Отстань», – беззвучно шепчет Чуя, старается быть вежливым, ведь он хороший мальчик, а другой мальчик, но уже плохой, прикасается к его щеке и обволакивает густым запахом. Пахнет так сильно, что свербит в носу и нестерпимо хочется чихнуть, что Чуя и делает, старательно сдерживая рвотные позывы. Возможно, аромат и приятный, но он такой тяжелый и перебродивший, как от забытой тарелки с яблоками, что ничего, кроме отвращения не вызывает. Дазай хмыкает и по-издевательски ласково тянет: – Малышу Чуе что-то не нравится? Чуя глотает вставшие комом в горле ругательства и пытается оттолкнуть его, но чужие пальцы цепко хватают за запястье и Дазай прижимается к нему носом, вдыхая. – Очень вкусно, – почти шепчет он и перед глазами все взрывается с оглушительным треском. Заметались вихрем чернильные лепестки, медленно опадая, но им не суждено было принять форму, потому что рядом стояла эта неудачная пародия на нормально человека. Он едва прикасается к руке Чуи и мир снова возвращается к своему нормально состоянию, а вместе с ним и понимание того, что так больше не может продолжаться.***
В кошмарном бреду перед глазами раз за разом проносится одна и та же сцена – он бежит, прижимая к груди сидящую на руках сестру. Она горячая, почти пылающая, и дышит через раз тяжело и хрипло, цепляется за его футболку слабыми руками и шепчет чуть слышно: – Братец… Весь мир Чуи сужается до маленькой Айи, в голове набатом бьется одна единственная мысль: «Спасти, уберечь, не дать найти» и он пытается бежать еще быстрее, почти на грани собственных сил. Когда это происходит, реальность словно рушится в один миг и собирается вновь, но уже с одной единственной неправильной деталью. Мертвая собака склоняет ушастую голову с пустыми провалами глазниц и нечеловеческий, неживой голос спрашивает: «Каково твое желание, человек?». Сестра издает слабый, задушенный стон и утыкается лбом в державшую ее руку. Чуя ни секунды не колеблется.***
В этот раз Разлом поддавался неохотно. Чуя больше получаса взывал на разные лады, даже закрывал глаза и затыкал уши, но ничего не получалось. Он решил, что это плохой знак, но миссию так или иначе придется выполнить. Стоявший рядом Дазай беззаботно следил за его попытками, заложив руки за голову, и премерзко ухмылялся, но ничего не комментировал. Чуя не знал, что бы делал, начни Дазай подавать голос. Грязно-коричневая кирпичная стена дрожит под рассеянным взглядом Чуи и Разлом, наконец, открывается, обдавая его привычным пробирающим до костей холодом. Когда он входит, мир встает с ног на голову, яркость окружающих красок выкручивается на максимум, а внутри словно нечто копошится холодными пальцами, едва касаясь костей. Это неприятно, почти больно, но привыкаешь со временем, потому что иного выбора уже не остается. Дазай заходит чуть погодя, задумчиво вертит головой, рассматривая окружающий пейзаж, и выдает: – Не похоже на Арктическую пустошь. Мир исчезает за миг до того, как он успел договорить последнее слово.***
В ботинках хлюпает ледяная вода, изо рта вырываются облачка пара, когда он хрипло выдыхает, но Чуя упорно бежит вперед, пытаясь успеть до звонка. Если опоздает, то его не пустят на занятия, что допустить никак нельзя, он и так с большим трудом добился того, чтобы его взяли в эту академию. Трель звонка застает его на втором этаже. Чуя чертыхается и прибавляет шаг, почти бежит по лестнице, когда его хватают за рукав и тянут в мужской туалет. Он даже пикнуть не успевает, только осоловело хлопает глазами, разглядывая вьющиеся крупными кольцами волосы, и слушает чужое тяжелое дыхание, касающееся обнаженной шеи. – Крошка Чуя, – хрипло шепчет Дазай и трется носом где-то в районе кадыка, – Я так скучал. Он хочет послать его, но не издает и хрипа, а затем очень вовремя вспоминает, что вроде как потерял голос еще в детстве. Что-то не сходится, Чуя пытается понять что, а Дазай тем временем уже расстегивает пуговицы на его пиджаке и комкает в руке ворот рубашки. Он не то чтобы сильный, по комплекции скорее тощий, чем стройный, но даже так хватка у него стальная и зажатые в чужом кулаке запястья Чуя не может освободить как бы того ни хотел. Голоса не хватало как никогда. Иногда Чуя думал, что Дазай начал цепляться к нему только из-за этого, а потом вспоминает, что этому ублюдку нравилось все красивое, необычное и утонченное. Изящный, голубоглазый и рыжеволосый японец никак не мог остаться без внимания, а если учесть тот факт, что они были альфой и омегой, перспектива вырисовывалась не слишком-то радужная. Для Чуи уж точно. Над ухом раздается смешок и Дазай выпрямляется, смотрит на него свысока и мерзко растягивает красивые губы – идеально изогнутые, нижняя чуть более пухлая, чем верхняя – в усмешке и спрашивает: – Ты куда-то торопился? «Да, торопился», – хочет сказать Чуя. «Пошел ты нахер», – хочет сказать Чуя. «Ненавижу тебя», – хочет сказать Чуя. Но он молчит и смотрит зло, немного затравленно, и из-за этого его запах становится насыщеннее и ярче, Дазай с наслаждением втягивает воздух и глаза его блестят голодно и властно. Они молча глядят друг на друга, и первым не выдерживает Чуя. Изогнувшись и чуть подпрыгнув, он в размаху ударяет коленом прямо в беззащитный живот и с облегчением чувствует, как хватка на его запястьях ослабевает, вырывается, наконец, и позорно сбегает, на прощание хлопнув дверью со всей силы.***
– Тебе не больно, братец? – обеспокоенно интересуется Айя. Чуя посильнее натягивает рукава, пытаясь скрыть уже налившиеся фиолетовым цветом синяки, и неловко улыбается, качая головой. Айя строит серьезную мордашку, хмурит брови и воинственно складывает руки на груди. Она не верит, это понятно, но Чуе не хочется делиться с ней проблемами, особенно такими. Перед глазами всплывает лицо Дазая с лихорадочным румянцем на щеках, расширенными, почти затопившими радужку зрачками, и он почти ощущает густой, перебродивший запах. Что-то опять не сходится и Чуя пытается понять, что именно, а потом ощущает, что его будто окатило уже не ведром, а целым океаном ледяной воды. У Дазая был гон и он отказал ему. На следующий день Чуя шел в академию, как на расстрел. Айя, со вчерашнего вечера обеспокоенная, намазала ему синяки какой–то дурно пахнущей мазью, с боем заставила съесть тост на завтрак, а потом догнала на половине пути, отдав забытый рюкзак. Чувствовавший себя не в своей тарелке после осознания Чуя неловко извинился и написал, что все нормально. Или будет нормально, он точно уверен, бывало и хуже. До обеденного перерыва все и вправду было нормально, а потом случился Дазай. Выловив задумчивого Чую в коридоре, он в своей излюбленной манере прижал его к стене в подсобке, сбив по пути сломанную швабру, и сжал его запястья почти до хруста. – Ну, что, Чуя, поиграем? – глубокий, низкий голос звучит у самого уха, а затем по нему проходится чужой горячий язык. Дазай пылал и Чуя чувствовал это даже сквозь манжеты рубашки. Он не оставил и шанса вырваться, прижав всем телом к стене, и просунул колено между ног Чуи, потирая, а свободной рукой начал расстегивать его пиджак, почти вырывая пуговицы с корнем от нетерпения. Сколько бы Чуя ни сопротивлялся, против альфы в гон он был бессилен. Будь они хотя бы примерно одного роста и комплекции, шанс бы оставался, но Дазай много выше, пусть и сам по себе весьма худощавый и на вид не особенно сильный. Когда горячая ладонь опускается на голую кожу груди, Чуе хочется завыть в голос, но не может издать и звука, только дышит тяжело и загнанно, смотрит зло в темные, порочные глаза и пытается безуспешно освободиться. Губы Дазая растягиваются в еще более наглую ухмылку и, вздернув Чую за запястья, он наклоняется и целует его, зарываясь рукой в рыжие волосы. От удивления он даже забывает закрыть глаза и теперь смотрит на чужое лицо вблизи своего, может даже сосчитать все ресницы на сомкнутых веках и расширенные поры на носу. Дазаю было мало простого соприкосновения губ, он попытался открыть Чуе рот, больно сжав между верхней и нижней челюстью, но все, чего добился – это укуса. Резко отстранившись и слизав натекшую из раны кровь, он наотмашь бьет Чую по щеке тыльной стороной ладони. Получилось настолько отрезвляюще, что Чуя мигом приходит в себя, но так и не решает, что делать. – Зачем же ты так, крошка Чуя? – ласково тянет Дазай и губы его окрашиваются алым. Чую мутит и он вспоминает так резко, что почти падает, а мерзкое лицо напротив расплывается, причудливо переплетаются черты молодого и более взрослого Дазая, все фразы, которые он не говорил никогда, но которые Чуя слышал постоянно. Он беззвучно шепчет: «Порча» и иллюзия спадает, оставляя его наедине с пустотой вокруг.***
– Бесконечный Ад, – уверенно произносит Дазай, складывая ладони домиком. Чуя выгибает бровь и тот поясняет со вздохом. – Высокоуровневый Разлом иллюзорного типа. Он настолько редкий, что в истории зафиксировано не более десятка случаев его появления. Обычно Порождение или берет какие-то воспоминания попавших в Разлом охотников, или же моделирует на их основе совместные, которые чаще всего самые тяжелые в их жизни. Мы не так уж много знаем об этой системе, на самом деле, изучить не получается, иллюзии ведь во второй раз не работают. Но, знаешь, в чем нам повезло? Чуя отрицательно качает головой и Дазай немного презрительно фыркает в ответ. – Ты разрушил иллюзию простой активацией дара. Не слышал, чтоб кто-то так делал хоть раз, обычно охотники даже не вспоминают о том, что они охотники, и ходят бесцельно, не понимая, что не так. Мори-сан говорил, что только после того, как найдешь несостыковку с нашим миром, можно выбраться. Комкая в руках салфетку, Чуя почти не слушает надоедливую болтовню и задумчиво смотрит в окно поезда на проносящиеся мимо леса. Ему плевать на то, где они тогда оказались. Все, что сейчас интересует Чую – это то, как там Айя. Если верить календарю, третьего дня они отправились к Разлому и все это время не подавали признаков жизни. Связаться с Главным управлением удалось только несколько часов назад, и они кратко обрисовали ситуацию, а затем сели на первый же поезд в Оттаву, даже толком не поев и не отдохнув. Чуе удалось перехватить сэндвич в буфете, но он совершенно не почувствовал насыщения, когда доел. Честно говоря, он даже голода не чувствовал, несмотря на то, что провел три дня без еды. Тела охотник воистину удивительны. Все это время Дазай неотрывно следил за ним и взгляд этот не сулил ничего хорошего.***
Сумбурный отчет Мори-сан отложил, даже не читая, а затем сказал им сесть. Чуя опустился на мягкий черный диванчик и Дазай сделал то же самое, но сел чересчур близко, почти соприкасаясь своим бедром с бедром Чуи. Тот поморщился, но не отодвинулся, не до того было. – Итак, – начал Мори-сан, смерив их задумчивым взглядом, – Говорите, попали в Бесконечный Ад? Они, а точнее Дазай, говорили долго. Большую часть Чуя успел записать в отчете, а Дазай пересказывал все это с добавлением некоторого количества деталей и жестикуляции, но опустил некоторые неудобные моменты, особенно не влияющие на суть. Выслушав его, Мори-сан со вздохом приказал обоим отправиться в лазарет и сухо поблагодарил, пообещав компенсацию. Риск был большой, они вообще могли полностью обнулить счислитель, потому что, если верить словам побывавших в таком типе Разломов охотников, тела после смерти не возвращались обратно. Чуя снова поежился, понимая, что чуть не лишился возможности снова увидеть свою сестру. Затем были проверки общего состояния. Улыбчивая медсестра взяла у них анализы, после отвела к докторам на осмотр, а когда они закончили, за окном забрезжил рыжевато-красный закат, сменяемый синевой сумерек. Выйдя на улицу, Чуя посильнее закутался в форменную куртку и направился домой. Он так скучал по Айе.***
Оказавшийся прямо перед лицом букет из незнакомых цветов заставил Чую чихнуть. Он потер нос и раздраженно уставился на довольного жизнью Дазая, державшего в руках кроме всего прочего коробку конфет, не понимая, что вообще происходит. – Я слышал, омеги любят цветы и сладкое, – объяснил свой внезапный душевный порыв Дазай и наклонился поближе, выставив коробку, как щит. Чуя вздохнул. Потом еще раз. И еще. Затем взял телефон и напечатал в заметках: «Ты совсем дебил?». Дазай отрицательно покачал головой. Он сказал: – Наверное, после произошедшего можно считать, что мы стали близки? Бред да и только. Чуе хочется рассмеяться, но он сдерживается, понимая, что Дазай старается задобрить его, но только зачем? – Пригласишь на чай? – интересуется Дазай, задумчиво помахивая букетом. Чуя мог бы, Айя сейчас в школе, так что дома никого, но ведь понятно, что они не будут пить чай? Или будут, но в самом начале, как все нормальные люди, а потом… Чуя не хочет думать, что будет потом, но не отказывается. Он не понимает причины, а тело уже соглашается легким кивком. Лицо Дазая просветлело.***
Они вваливаются в квартиру, почти сбив по дороге вешалку в прихожей и опрокинув шкаф, к которому Дазай прижимает Чую. Он послушно открывает рот и пластично выгибается, когда чужие руки мягко очерчивают изгиб талии, а язык Дазая буквально вылизывает его рот изнутри. Тот целуется голодно и властно, так жадно, что у Чуи дрожат колени, и он почти падает, когда его вовремя подхватывают под бедра и он послушно обхватывает ногами чужой торс. Дазай доносит его до ближайшего дивана в два широких шага и роняет прямо в мягкие подушки, заботливо придержав голову, чтобы Чуя не убился раньше времени. Он рвано выдыхает, когда Дазай опускается следом и сжимает его ладони в своих, прижимая к постели, и снова крышесносно целует, а затем отстраняется, чуть прикусив нижнюю губу напоследок. Разливающийся вокруг запах становится ярче и гуще, Чуе кажется, что он не дышит им, а скорее жадно пьет, как обезвоженный путник из повстречавшегося на пути оазиса. Он надеется, что его запах действует также на Дазая, но не может видеть его лицо, скрытое темными волосами, и только чувствует влажное прикосновение языка к лихорадочно бьющейся на шее жилке. Чуя сдавленно охает, когда Дазай забирается к нему в штаны и почти больно сжимает влажный, истекающий член, а затем коротко усмехается прямо ему в шею. Чуя благодарит Бога за то, что он молчит. Они трахаются грубо и ужасно долго. Чуе казалось, что Дазай хотел заездить его насмерть, а потом трахнуть уже не сопротивляющийся труп. Разбухающего внутри узла он ждал, как манны небесной, и кончил уже во второй раз от захлестнувших ощущений, а затем обессиленно рухнул на грудь Дазаю. Он не помнил, как оказался на нем, но решил, что впредь будет отдаваться только в этой позе. Чуя не знал, чем себя занять, пока узел не спадет, и задумчиво водил пальцем по груди Дазая, не поднимая взгляд. Тот фыркнул ему в волосы, но ничего не сказал. Его неразговорчивость была такой странной, но Чую она полностью устраивала, и он был безмерно благодарен за каждую секунду блаженной тишины. Наконец, Дазай произнес: – Малыш Чуя такой негостеприимный, даже чаю не налил… И Чуя ощутил знакомое раздражение, огнем разгорающееся в груди. Он подумал: «Дазай, какая же ты скотина». А затем понял кое-что и горькая улыбка появилась на его губах. Чуя Накахара влюбился.