Закаленная сталь

Он с трудом спустился на землю (общими усилиями Макалаурэ и Амбарусса едва удержали Майтимо от нецеремонного падения лицом вниз),а их братья выступили вперед, оттесняя взволнованную толпу. Первым до Майтимо добрался Тьелкормо, заключив его в медвежьи объятия прежде, чем его могли остановить. Майтимо застонал. Стойкость его иссякла за этот долгий день. Но Тьелко даже не заметил. - Ну наконец-то! - закричал он. – Мы уж хотели начать пир без тебя! - Пир? – выговорил Майтимо, когда его освободили от хватки брата. – Вы что, приготовили пир? - А ты чего ожидал, если вернулся потерянный брат? Во всяком случае, по тебе видно, что тебе это не помешает. Кажется, Нолофинвэ тебя плохо кормил! - Нолофинвэ очень хорошо меня кормил, - ответил Майтимо. Теперь его обнимал уже Карнистир, молча склонивший голову ему на грудь. - Это Моринготто забыл, что эльфам надо иногда питаться. Тьелкормо смущенно умолк, но молчание его потонуло в говоре толпы, а заговорил уже Куруфинвэ. - Послушай, Карнистир, дай и другим от него хоть кусочек. И Карнистир улыбнулся Майтимо извиняющейся улыбкой, и отпустил его. Куруфинвэ сразу же схватил его за плечи, заставив чувствительное правое плечо вспыхнуть болью. - Благой Эру, как хорошо, что ты снова с нами! - Благодарю тебя, - ответил Майтимо, совершенно ошеломленный болью и вниманием. Куруфинвэ сейчас был так похож на отца , что он едва не добавил «отец», проглотив слово в последний момент. Ему показалось, что другой, юный Куруфинвэ стоял за плечом этого Куруфинвэ, глядя на него несколько обеспокоенно. Майтимо склонил голову в недоумении , и юная версия его брата поспешила улыбнуться: - Добро пожаловать, дядя Майтимо. Только теперь Майтимо вспомнил долговязого подростка, которым был сын Куруфинвэ, когда он видел его в последний раз. Осознание задело его сильнее, чем он мог ожидать. То, насколько мальчик повзрослел, ясно показало, как много прошло времени. - Тьелперинквар ! - воскликнул он, не в силах скрыть удивление. - А ведь ты совсем взрослый! Улыбка Тьелперинквара перестала быть нервной. - Ты первый, кто признал это, дядя Майтимо, - сказал он, - за что я благодарен тебе. - Нужно было мне вернуться пораньше, да? - сказал Майтимо, замечая, что Куруфинвэ угрожающе хмурится. - Не только поэтому, - многозначительно ответил Тьелпо, и Майтимо не смог удержаться от улыбки. Теперь, когда ближайшие родственники получили свою долю его внимания, все друзья и знакомые, пажи и слуги, в свою очередь, потребовали ее. У них было больше времени, чтобы рассмотреть состояние, в котором находился Майтимо, и некоторые заметили следы страданий и истощения, заметили, что Макалаурэ и Амбаруссе приходится поддерживать его, и их радость омрачилась. Многие теперь смотрели на него с печалью и жалостью. Варнаканьо, который когда-то был его оруженосцем, своими острыми глазами рассмотрел перевязанный обрубок, прикрытый плечом Макалаурэ, и разрыдался. - Мой господин, - воскликнул он, падая на колени, - что они с тобой сделали? - Тебе не надо этого знать, - устало сказал Майтимо. - Пожалуйста, встань, Варнаканьо. Это не твоя вина. - Но я должен был тогда ехать с тобой, - возразил оруженосец. - Тогда бы ты был мертв, или того хуже. Я рад за всех, кто не смог в тот день поехать со мной, - ответил Майтимо. Варнаканьо болел, его укусила змея за день до посольства, и этому он был обязан жизнью. - Пожалуйста, встань, - повторил Майтимо. - Мне самому слишком часто приходилось стоять на коленях, я не выношу, когда это делают другие. На этот раз неловкое молчание распространилось на всех. Варнаканьо неохотно поднялся, и Майтимо вдруг показалось, что все как будто придвинулись ближе друг к другу. Радостное оживление исчезло, и точно повисло темное облако. Он поежился. - Ну, не будем стоять здесь на холоде, - сказал Макалаурэ громким и властным голосом, заставив Майтимо удивленно моргнуть. – Я хотел бы принять ванну, и уверен, что Нэльо и Амбарусса желают того же. А затем мы начнем пир, и мы будем радоваться будущему, прогоняя горечь прошлого. Дайте дорогу! Толпа расступилась, и они направились к самому большому дому. - Макалаурэ, - прошептал Майтимо, который уже не хромал, а волочился между братьями, из последних сил вцепившись в их плечи, - Макалаурэ, не заставляй меня идти на пир. Я так устал… Братья снова нахмурились. - Но мы его приготовили специально для тебя, - беспомощно проговорил Амбарусса. - Мы думали, ты обрадуешься… - Я обрадовался, - прошептал Майтимо, - я очень обрадовался. Но сейчас я не вынесу пира, и все эти лица... Пожалуйста, мне надо отдохнуть. Они остановились. Остальные братья быстро догнали их, чтобы выяснить, что случилось. Майтимо взглянул на них, переводя дыхание - даже эта краткая прогулка стоила ему перенапряжения. - Пожалуйста, пируйте, и пируйте с радостью, - сказал он, когда решился заговорить, - но сегодня, пожалуйста, без меня. Я слишком устал, и все равно был бы всего лишь тенью на вашем празднике. - Не говори этого, - начал было Тьелкормо, но Макалаурэ со вздохом кивнул. - Разумно, тебе надо отдохнуть. И мы, конечно, не хотим, чтобы тебе стало хуже только потому, что мы хотим отпраздновать твое возращение. Я скажу народу. - Я сам могу, - сказал Майтимо, с трудом заставив себя хоть немного выпрямиться. - Повернете меня? Они повернули его, и он снова оказался лицом к толпе и увидел их глаза, полные жалости, ужаса, или того и другого вместе. Они смотрели на него. - Мой дорогой народ, - сказал Майтимо, пользуясь известной формулировкой, - друзья мои! Я благодарю всех вас за добрый и горячий прием. Признаюсь, я боялся, что мой вид вызовет у вас отвращение, и я не могу выразить, какое облегчение я почувствовал, когда меня приняли столь тепло. Я желал бы должным образом воздать вам благодарность, и пировать сегодня с вами. Но я еще не так здоров, как хотелось бы, и поездка утомила меня. - Ему очень не хотелось признаваться в этом прямо, но это было и так очевидно. - Поэтому прошу простить мое отсутствие, и праздновать без меня. Когда-нибудь я смогу к вам присоединиться, но пожалуйста, проявите терпение, пока этот день не настанет. - Голос его был достаточно тверд, но ему приходилось останавливаться после каждых нескольких слов, чтобы перевести дыхание. За этой речью последовало молчание, потом Варнаканьо крикнул: - Да здравствует Майтимо, наш Король! Толпа подхватила этот крик, когда они снова медленно двинулись к дому и, хотя теперь все братья охраняли Майтимо, они не могли препятствовать множеству прикосновений к его плечам, руке, даже к ногам - точно это могло принести им удачу. Те, кто мог, вошли в дом вслед за ними. Несмотря на крайнюю усталость, мысль о ванне была соблазнительна, а голова у него слишком сильно болела, чтобы он догадался подумать о своем состоянии. Поэтому только когда братья и слуги стали помогать ему раздеваться, он вспомнил, какое зрелище представляет собой его открытое тело. Он вцепился в первую попавшуюся руку - это оказалась рука Макалаурэ - и проговорил тихо, но настойчиво: - Отошлите их всех отсюда. Отошлите их! Братья в недоумении смотрели друг на друга, и Майтимо сделал вторую попытку: - Не давайте им видеть меня таким, отошлите их! И вы не должны меня видеть, вы должны уйти… К Макалаурэ и Амбаруссе пришло осознание. - Делайте, что он говорит, - тихо сказал старший, и в комнате внезапно стало тихо, когда разочарованных зрителей выпроводили. Остались только несколько упрямых слуг и верный Варнаканьо. Никто из братьев не собирался уходить, и Майтимо, у которого слипались глаза, а решимость, поддерживавшая его до сих пор, слабела, не пытался настаивать. Слуги ловко снимали с него одежды, слой за слоем. Они добрались до окровавленных нижних рубах и замерли. - Ой, - произнес один из них беспомощно, в отчаянии глядя на братьев, точно надеясь, что кто-то из них знает, что делать. Они же с ужасом смотрели на него. - Нэльо? Мне… мне кажется, у тебя идет кровь, - сказал, наконец, Макалаурэ нерешительно, а Куруфинвэ сморщился, чтобы не засмеяться над этим ужасным преуменьшением. - Вполне возможно, - согласился Майтимо, - это со мной часто бывает. - Что же нам делать? - спросил один из слуг, юный простодушный эльф с печальным бледным лицом. В голосе его была паника. - Продолжайте, - ответил Майтимо, поскольку никто больше не отреагировал - казалось, все застыли на месте. - Это обычное дело. Слуги робко сняли рубашку, вздрагивая, когда их пальцы касались мокрого и липкого. Наконец, Майтимо был готов принять ванну. Третий слуга, который принес полотенца и склянки с благовонными маслами, отскочил с тихим возгласом, бутылочки посыпались на покрытый плиткой пол, разлетаясь на мелкие осколки и проливая ароматное содержимое. Куруфинвэ яростно заругался. Все остальные молчали, а Майтимо с опозданием осознал, что его больше не окружают те, кто привык к его ранам. Он поспешно попытался прикрыться, но ему не хватало координации. В любом случае, вред уже был нанесен. Некоторые закрыли глаза в ужасе, некоторые прослезились , некоторые отвели взгляд. А у некоторых глаза потемнели от гнева на врага, который это сделал. - Это моя вина, - тихо сказал Макалаурэ, и Майтимо заметил, как на него глянул Тьелкормо. Этот взгляд ему не понравился. - Не будь глупцом, это вина Моринготто, - пробормотал он. Он посмотрел на них сурово, или, по крайней мере, попытался, хотя и опасался, что получилось не вполне убедительно. - Давайте продолжим? Я очень устал. Присутствующие вернулись к жизни. Вместе они помогли Майтимо забраться в ванну. Прохладная вода щипала раны, но, не обращая на это внимания, он откинулся назад, довольный, что не надо больше держаться прямо, что вода поддерживает его легко и надежно. Несчастный слуга убрал осколки и лужицы притираний, остальные унесли запачканную одежду и принесли чистую ночную рубашку вместо заранее приготовленных праздничных одеяний. Разговаривали мало, а если разговаривали, то приглушенными голосами, так что Майтимо не мог расслышать. Это его раздражало, но он так устал, что ничего уже не мог поделать с этим. В какой-то момент он заметил, что кто-то подошел к нему, и дрожащий голос сказал: - Я, ээээ.. Если позволишь, я мог бы наложить мазь на эти… эти порезы. Майтимо кивнул в знак согласия. - Только… У меня никогда не было таких случаев, как этот… Майтимо открыл глаза. Он смутно помнил этого целителя. Лицо, хоть сейчас и оно и расплывалось у него перед глазами, не особенно изменилось. Он казался странно юным, хотя Майтимо знал, что он старше его самого, почти ровесник Нолофинвэ. - Эреньо, - сказал он, и целитель, одетый скорее для праздника, чем для работы, неуверенно кивнул. Майтимо слабо улыбнулся; по крайней мере, он помнил имена. – Только не трогай сами раны. Только кожу вокруг них. Кто-то издал придушенный писк, но Майтимо не обернулся. - Я постараюсь, - с отчаянием сказал целитель, и Майтимо наклонился вперед, снова закрыл глаза, и обхватил себя руками. Когда его вытерли полотенцем и одели в ночную рубашку, которая выглядела так, точно принадлежала какому-то другому эльфу Майтимо - который заслуживал это имя, который был силен и строен, в отличие от этого обтянутого кожей скелета – он обнаружил, что его мышцы превратились в желе. Как он ни старался, он не смог заставить их двигаться, или хотя бы поддерживать его, и братьям пришлось отнести его в его комнату. Он ощущал их присутствие, и оно успокаивало, но он чувствовал и их скорбь. - Простите, - сказал он в подушку. - Я ужасно выгляжу. Не надо было вам этого видеть. Не надо было мне сейчас приезжать. - Ты говоришь это потому, что поездка тебя чуть не убила, или ты говоришь это просто потому, что твое… настоящее состояние нас огорчает? - сказал кто-то. Голос был Куруфинвэ, но в нем была какая-то странная дрожь, которая совсем не соответствовала имевшемуся у Майтимо представлению о Куруфинвэ. - Потому что если первое, - продолжал голос, и Майтимо решил, что это был все-таки Куруфинвэ, - я склонен согласиться; но если второе, то это, извини меня, чушь. Майтимо приподнял голову, моргая. Глаза отказывались открываться. - Поездка не чуть не убила меня, - слабо возразил он. - Значит, ты это говоришь, потому что думаешь, что мы не можем вынести твоего вида. - Так вы и не можете, - заметил Майтимо, всем сердцем желая оказаться в маленькой комнатке в лагере Нолофинвэ, под защитой Финдекано. Куруфинвэ несколько опешил. - Да, видно, не можем, - признал он. - Выглядишь ты действительно ужасно. - Было еще хуже. - Это не утешение. Майтимо выдавил из себя короткую улыбку. - Это по ощущениям не так плохо, как на вид, - сказал он. Это, возможно, и правда, подумал он. В конце концов, он уже привык. - Искренне на это надеюсь, - сказал Куруфинвэ. - Можем ли мы что-нибудь для тебя сделать? Хоть что-нибудь? - Потому что пока все, что мы сделали, кажется, только навредило тебе, - прибавил Тьелкормо, и в голосе его прозвучала горечь. - Турко! - вскричал встревоженный Макалаурэ. Майтимо покачал головой. - Нет, Кано, я понимаю. Я уже говорил, что мне очень жаль. – Он тяжело вздохнул. - Мне нужно поспать. Завтра будет лучше. Идите на пир - я совсем не желаю, чтобы вы все здесь рыдали. Это никому не принесет пользы. Завтра расскажете мне, как там было. - Он снова заставил себя улыбнуться, и улыбка вышла неловкой. - Может быть, ты хочешь, по крайней мере, что-нибудь съесть? - беспомощно спросил Макалаурэ. - Можно принести сюда все, что захочешь. Турко подстрелил прекрасную косулю, и есть кролик, и мы зарезали свинью… - Хорошо бы свежих фруктов, - тихо сказал Майтимо. Хотя его неплохо кормили в лагере Нолофинвэ, у них не было запасов фруктов, и ему приходилось довольствоваться чаем и сушеными ягодами. Послышалось движение и нервный смех, который сразу же прекратился (Майтимо предпочел бы, чтобы он не прекращался; ему было неудобно от мысли, что остальные не смеют смеяться в его присутствии), в то время как Амбарусса, Карнистир и Варнаканьо одновременно , чуть ли не наперегонки, кинулись исполнять его просьбу. Скоро они возвратились с огромным блюдом (сделанным, как заметил Майтимо с некоторым отстраненным любопытством, не из глины или дерева, а из золота), на котором были все фрукты, которые только могли быть в это время года, любовно выложенные в искусные узоры. Здесь были полумесяцы из нарезанных яблок и апельсинов; толстые белые виноградины; мушмула, смягченная ранними заморозками. Были там и неизбежные сушеные ягоды, и вишни, которые хранили в маринаде из рома и сахара. Увидев свежие, сочные ломтики, Майтимо впервые за этот вечер искренне заулыбался. Голод оказался сильнее усталости, и он стал есть с жадностью, засовывая фрукты в рот горстями, закрывая глаза от наслаждения давно забытым вкусом. Лишь спустя некоторое время он вспомнил, что бдительные братья на него смотрят. Вспомнив о них, он остановился и смущенно взглянул на них. Они сидели или стояли вокруг него, уставившись так, словно не существовало ничего интереснее, чем видеть, как он ест. Некоторые кусали губы, стараясь (понял он) не заплакать. - Простите, - снова сказал он, борясь с сильным желанием раскусить очередную виноградину. - Просто я не ел ничего подобного уже… - Он запнулся. – Не знаю, сколько. С тех пор как уехал. Братья снова обменялись несчастными взглядами. - Двенадцать лет, Нэльо, - проговорил, наконец, Макалаурэ, и его хладнокровие окончательно рухнуло. - Прошло двенадцать лет.