lilies.

— Меня достало вечно выполнять приказы Кларк, я не записывался в придворные, увольте! — Мерфи шумно поднялся из-за стола и поспешил выйти из ненавистной палатки, что находилась на территории лагеря. — Ты обязан, если хочешь выжить на этой гребанной земле, Мерфи! Хватит строить из себя дурака! — Уж тебе, Беллами, я не обязан ничем. Лучше бы ты меня тогда убил, нежели я буду у тебя и твоей «принцессы» мальчиком на побегушках, — выплевывает почти в лицо парень, сбрасывая со своего запястья чужие длинные пальцы. Блейк бьет неожиданно, так, что Джон лишь падает на землю, инстинктивно хватаясь рукой за скулу. Он смотрит с остервенением, ехидно ухмыляется и принимает следующий удар. Блейк бьет размашисто, с безумной силой, превращая лицо Мерфи во что-то кроваво-красное, больше схожее на алое полотно ткани. Не жалеет даже костяшки своих пальцев, где с каждым разом все сильнее и сильнее в мясо сдирается кожа. Блейк бьет донельзя зверски, бьет так, словно от этого сейчас зависит жизнь абсолютного всего населения земли. Рассудок теряется с очередными ударами, а в глазах абсолютно ничего, кроме животных инстинктов выживания. А Джон лишь беспомощно подставляется под новые раны и смотрит. Смотрит на тёмные, блестящие от пота кудри, что почти касаются его лица, на чёткие скулы, очертания которых так хочется обвести подушечками пальцев, на бесконечно тёмные глаза, словно поглощающие в свой омут. Мерфи абсолютно не хочет драться, пусть уже во рту давно стоит металлический привкус собственной крови. Ему абсолютно все равно, когда чужие руки снова болезненно сжимают шею, оставляя новые бордовые следы (к сожалению не те, которые бы хотелось получить от Беллами) на бледной коже. Мерфи измотано прикрывает глаза, цепляясь тонкими пальцами за грубые запястья, делая простую видимость желания вздохнуть хоть немного воздуха. Джон знал, что рано или поздно это бы случилось — удушье. Его вечное клеймо. Беллами отпускает хватку только тогда, когда из разодранного горла Мерфи слышится нечто похожее на кашель, а на разбитых губах появляется светло-сиреневый лепесток. — Джон? Что это? — спрашивает он с некой ноткой в голосе, похожей на беспокойство. Мерфи грустно улыбается, раздаваясь кашлем, раздирающим горло в щепки, и смотрит так, будто крича: «Ну же, догадайся, дурак. Я прямо перед тобой задыхаюсь гребанными цветами.» Но Блейк не понимает. Обхватывает бездыханное тело, усыпанное лепестками лилий — его любимых, между прочим.