Они

      Родители рядом. Скоро каникулы, в июне восемь, на часах двенадцать. Шли мы по улице, говорили о всяком… Ну, а о чём ещё говорить с ребёнком? Но тут же появился он. Родители увидели, что я встала, уставившись куда-то, потому отец быстро подхватил меня, посадив на шею. Я позабыла о нём. А у крыльца ждёт сестра — подруга с соседнего двора. Старая — уже в четвёртом классе, но говорит, что это кто-то просто очень мелкий. Поговорили, побегали и заснули вместе. Но помню, обещала она поиграть со мной в прятки. Только чур я прячусь! Но меня нашла… Ключ на столе. Родители вместе. Сто, девяносто девять.       Родители в отпуске. Месяц, и девятнадцать, а на часах уже двадцать. Небо становится персиковым, солнце хочет обнять горизонт, а я — его. Хочу прижаться к капоту, чтобы услышать тот самый звук, что всегда помогал мне найти покой. Но мы сидим, глядя на небо. Ему несколько тысяч, если не больше, а мне — восемнадцать. Белые кроссовки уже давно стали серыми, потому и улыбаюсь. Напарник — он добрый, один в один мальчик из Жюль Верна, только немного больше. Но закончится день, и вечер начнётся, дóлжно стемнеть. Неделя до конца дня — неделя как день. Двадцать часов до конца семидневки. Я поворачиваюсь к стене. Семьдесят семь, семьдесят шесть…       Родители на работе. Скоро сдавать экзамены, времени ни на что нет. Видимся реже, но списываемся каждый день. Мои экзамены, как его миссии — сложно и страшно. Но есть вера — мы через всё пройдём, мы всех победим, ведь это мы. Завтра экзамен. Солнце ласкает конспекты ласковыми лучами, а от него смс, на которое тут же отвечаю. В августе уже студент. Чай и булка? Нет, завтрак в горло не лезет. Что-то меняется, но не хочется знать. Он ездит к сестре, общается, смеётся… Да, она интересней, но я сочиняю лучше, я её умней… Согласна, она лицом светлей, а я — тяжелей и темней, но не бойся, мой друг. Это экзамены. Это слишком понятно. Тяжко. Экзамены забрали слишком много. Я учу, они ездят ночью по улицам города. Провожаю их с натянутой улыбкой, поворачиваюсь к стене, закрывая лицо руками. Пятьдесят семь, пятьдесят шесть, и я плачу. Пусть они прячутся, но я искать их не стану.       Родителей нет. Башка гудит. Сонное недеяние. Кошка устроилась на груди, солнце на одеяле. Чашки, ладошки и свитера… кофе, молю, сварите! Кто-нибудь видел меня вчера? Лучше не говорите. Пусть это будет большой секрет маленького разврата, каждый был пьян, невесом, согрет, тёплым дыханьем «брата». Даже представить сложно, что он пережил: подбросил до дома, вытерпел, согрел… Помню, снова были разговоры, снова тот смех… но нет уже того, чего в жизни нет. Верю в то, что, если позвоню, простит, приедет… Боже, как я его люблю… Я-то думала, променял, но нет, никогда… Слышишь? Никогда не забуду! Будешь жить здесь, в душе моей, глубоко-глубоко в сердечке… Тридцать четыре, тридцать…       Родители на фотке. Ключи в замке. Восемь часов до лета. Солнце на стенах, на рюкзаке, на сандалетах… Сонно, шагами, через парк, и никуда не деться. Он на Кибертроне. Я на Земле. Закат в далёком детстве. Где-то в Джаспере, на густых облаках, остались наши мышления. На Кибертроне, а я — на Земле, вся жизнь с ним была, как отдельный том. И этот том считаю со ста, жизнь сейчас — до единицы. Боремся, плачем с ним в унисон, как клоуны на арене. «Двадцать один», — бормочу я сквозь сон. «Сорок», — смеётся нам время. Сорок — и первая седина, сорок один — в больницу. Двадцать один — я живу одна, двадцать: глаза-бойницы, ноги в царапинах, бес в ребре, мысли бегут вприсядку, кто-нибудь ждёт меня во дворе, кто-нибудь — у крыльца. Десять — кончаю четвёртый класс, завтрак можно не делать, вижу его, но он всё стоит, приковывая ко мне свой взгляд. Надо спешить со всех ног и глаз. В июне будет девять. Восемь — впервые увидеть его и сказать: «Мне нравится эта машина», чтобы услышать от родителей, что с улыбкой мне говорят: «Значит, будет твоей».       Три.       Два.       Один.       Я иду искать.       О, Праймус, помоги мне.