720 минут

Sunder — Really Slow Motion

00:00 Микки смотрит на часы и раздраженно выдыхает. Полночь. Осталось двенадцать блядских часов, но это место уже ощутимо давит на грудину холодным бетоном. Напоминает, что в этих стенах нихера не дом, как бы он не привык к контингенту, камере, койке, матрасу толщиной с палец за прошедшие месяцы. Эфемерное чувство безопасности и, пиздец, домашнего уюта, добавляло рыжее ненастье, что уже больше часа обиженно сопело на верхней полке. А Милкович считал минуты. Он уже даже не помнил, из-за чего они в пух и прах разосрались на этот раз. Галлагер в голосину орал что-то про невозможный хаос вокруг и разбросанные Миккины тапки, об которые он вечно запинается долговязыми конечностями, пока вымотанная охрана не велела ему заткнуться, объявив отбой. А сам Микки думал только о хаосе, что уже неделю раскурочивал его душу, как вонючий мусорный бак. У Йена немыслимый бардак только в голове, возможно, поэтому он пытается изо всех сил создать видимость порядка вокруг себя. «Все должно быть организованно!» — причитала рыжая Мэри Поппинс, сгорбившись в три погибели на верхней полке, и расставляя их общее барахло на полочке у единственного крохотного окна. Милкович уже слышал что-то подобное. Давно. Ни к чему путевому такое стремление тогда не привело. 00:20 Сверху слышится тяжелый вдох, и демонстративное сопение понемногу стихает. Микки не сводит глаз с настенных часов и нервно барабанит татуированными пальцами по животу. В звенящей ночной тишине монотонное тиканье и неровное дыхание Йена кажутся чересчур громкими. Микки никогда не признается даже самому себе, как боится, что дыхание рыжего кретина станет спокойным, а сам Галлагер провалится в безмятежный сон. Тогда как он будет отсчитывать оставшиеся семьсот минут, пока Йен не заберет с собой порядок окончательно. Милкович усилием воли заставляет себя не смотреть на часы. Получается, пока он концентрируется на шорохе сверху. Но как только Галлагер неловко спрыгивает на пол, безуспешно стараясь издавать как можно меньше шума, Микки невольно бросает очередной волчий взгляд на злоебучие стрелки. 00:36 Рыжая каланча молчит и забирается под бок, настойчиво сдвигая Милковича к стене. Микки даже не пытается облегчить задачу, но все же позволяет вжать себя в белый кирпич. Длинные теплые пальцы пробираются под майку. Это он позволяет тоже. Ему бы сейчас столкнуть льнущего к нему уебка с койки, сползти следом и, прижав к полу, проорать прямо в веснушчатое хлебало, как Милкович не хочет оставаться один. Снова. Как нравятся ему их бесконечные пререкания и ссоры, что неизменно сопровождаются головокружительным сексом и тянущей болью в заднице. Как велико желание позорно, по-сучьи умолять его, Йена, не выходить по УДО, потому что время, пока Галлагер был с ним за решеткой, оказалось самым невъебенно счастливыми во всей его никчемной жизни. И как, несмотря на неприступные стены, режим и чувство опасности, что в этом месте не уходит даже ночами, Микки свободен. «Свободным меня делает то, что происходит между нами». Поэтому он лишь гулко сглатывает и, вопреки всему, прижимается ближе к горячему гигантскому телу. Желание как следует высказаться и проораться, побеждало щемящее под клеткой ребер чувство долга. Он бы хотел врасти Йену под кожу, как когда-то сам Галлагер провернул это с ним, вынудить остаться, надавив на жалость и справедливость. Но не мог. Внезапно вспомнились слова Мэнди, что на тот момент показались незначительными и неважными, потому как бросила их сеструха, будучи под жестким кайфом, оплакивая расставание с кудрявым Галлагером: «Когда ты любишь кого-то, Мик, ты не можешь быть с этим человеком эгоистичным говнюком. Для тебя в приоритете не твое счастье, понимаешь?» Микки тогда не понимал. А сейчас вдруг со всей ясностью осознал, что просто не может быть с Йеном эгоистом. Внутренние противоречия подзаебали порядком. Видимо и Йена заодно. Галлагер, что до омерзения падок на задушевные разговоры, нудные раскладывания мыслей по полочкам, для которых сейчас самое время, молчит и жмется. Нужно обсудить будущее, обговорить все и сразу ничего, так им велели, но широкая ладонь скользит под кромку хлопковых трусов, сжимает белую кожу и следом за шумным вдохом, Милкович, кажется, выдыхает и все нужные мысли разом. В никуда. 01:00 — Блять, — единственный звук разрезает тревожную тишину в камере. Микки жмурится, выгибая спину до хруста, когда плечо обжигает острой болью от укуса, а упоительно теплая ладонь окольцовывает уже мучительно твердый член. Милкович вздрагивает от кроткого поцелуя в ключицу и невольно думает о том, что должно было уже отпустить. Не должно так штырить на протяжении многих лет, каждый долбанный раз. Не может один человек раз за разом переворачивать все внутри с ног на голову, без особых усилий рушить, выстроенные годами укрытия, выворачивая наизнанку и вытряхивая душу. Не бывает такого в жизни. Но штырит же. Микки сваливает все это эмоциональное дерьмо на скорое расставание. Так проще. А затем каменеет и вымученно стонет, когда мягкие губы целуют его так, что он просто растекается по матрасу придавленный сверху горячим телом. Да, все дело в том, что у них осталось катастрофически мало времени. И осознание этого заставляет его осатанело вцепиться в губу Галлагера зубами. Йен шипит, толкает язык глубже, мычит, вылизывает и кусается в ответ. А затем внезапно отпускает из захвата измученный член Милковича, сжимает в кулаках наволочку на плоской подушке по бокам от головы Микки, прижимается лбом, втискивается всем телом и дышит загнанно. Бедра его при этом бесконтрольно двигаются, и Микки так хорошо, так правильно ощущает каменный стояк Галлагера сквозь тонкую ткань тюремного белья. Йен толкает его носом в колючий подбородок, принуждая задрать голову, открыть доступ к шее и принимается вылизывать кожу, выводя языком замысловатые круги. Микки забывает о времени, когда слышит надрывный шепот у мочки уха: — Позволь мне остаться с тобой, Мик… Там все без тебя неважно. Милкович мотает головой, чувствуя, как в глазах начинает предательски резать. — Заткнись хотя бы сейчас, — просит он, отчаянно вскидывая бедра навстречу, в надежде усилить трение. Микки проглатывает слова о том, что у Галлагера любящая семья на воле, ему есть, куда возвращаться, его всегда ждут дома. Для Милковича дом там, где кантуется рыжий, будь то халупа Галлагерского семейства, пидорский притон или смертельно-опасные тюремные стены. Микки молчит о том, что ему уже привычно быть бездомным. Йену — нет. 1:25 Член исчезает во влажной теплоте рта Галлагера. Умелый язык скользит по всей длине, пока припухшая головка упирается в гланды. Микки удивленно давится воздухом, когда широкие ладони подхватывают его под ягодицы, сжимают до белых пятен, прокладывают себе путь по мягкой коже бедер; Йен закидывает ноги Милковича себе на плечи. Микки всхлипывает и мычит, сжимая губы, когда чувствует, как длинный палец торопливо, но аккуратно проникает в него. Губы рыжего по-прежнему сжимаются вокруг головки, а язык очерчивает венки и дразнит уздечку. Затем все внезапно прерывается. Йен с хлопком выпускает член Милковича изо рта и поднимает на него задорный взгляд. Даже в темноте Микки различает игривые искорки в глубинах каре-зеленых зрачков. Уже два смоченных слюной пальца при этом находятся внутри него. Растягивают непрерывно, готовят. — Мииик… — тянет Галлагер, задиристо глядя из-под прямых медных ресниц. — Хули ты остановился?.. — Милкович обессиленно поднимает голову, пытаясь по взгляду рыжего понять, что он опять задумал. — Можно вопрос? — осторожно спрашивает Галлагер, блядски опухшие губы кривит усмешка, но взгляд пугающе серьезен. Микки напряженно опирается на локти, но, не выдержав круговые движения пальцев внутри своего тела, падает обратно на спину и сдавленно шипит сквозь зубы. — Ты сейчас пошутить так решил, Галлагер? — он чуть слышно стонет, когда Йен костяшками мимолетно проезжается по простате. — А кто-то смеется? — рыжий дьявольски улыбается и, прикусив изнасилованную минутами ранее Милковичем губу, добавляет еще один палец. Слишком медленно. Микки едва не хнычет от нетерпения, давится воздухом и настойчиво подается задом навстречу, почти предлагая себя, но ему уже как-то похуй, как это все выглядит. Он знает, чего хочет. — Что ты в своей жизни никогда не делал? — полушепотом интересуется Галлагер и кончиком языка слизывает терпкую каплю с головки члена. — Ты серьёзно, Йен? — Микки давит лохматой черной макушкой в подушку и с силой жмурится, когда Галлагер, покачивая головой, вновь насаживается на стояк до упора. — Блять, да хуй знает, много чего… Остаток фразы безжалостно топит хриплый стон, потому что Йен сглатывает дважды подряд с головкой члена в горле, а Микки, кажется, видит звезды на чернильном небе, сквозь закрытые веки и стены тюрьмы. Галлагер соскальзывает с увлажненного слюной и смазкой члена с аппетитным чмоканьем и смотрит, теперь не отрываясь, ожидая ответа. А Микки и хотел бы ответить, вот только в черепной коробке внезапно опустело. — Подумай хорошо, Мик… — шепчет Йен, вынимая пальцы. — Или что бы хотел сделать, допустим, когда выйдешь? У Милковича в сознании вакуум, а от него что-то требуют настойчиво. Он фыркает недовольно, когда вдруг понимает, что Галлагер прекратил все манипуляции и нервно спускает ноги с веснушчатых плеч. — Бля, ну вату я никогда не ел… — раздраженно выдает первое, что приходит в голову. — Какая нахуй разница, ты собираешься меня трахать? Йен широко распахивает глаза, напоминая олененка в свете фар, и неуверенно переспрашивает: — Какую вату? — Господи Боже, Галлагер, обычную вату на палке. Ну, сладкую. Глаза рыжего становятся еще больше, но уже от шока. — Погоди, ты сейчас серьезно?.. Сладкую вату? Гребаную сахарную вату, Мик, тебе сколько лет?! Милкович застенчиво ведет плечом, а затем кривится, когда замечает, как на лице Йена расцветает совершенно мальчишеская улыбка. — Ты чего скалишься? Будто сам, блять, каждый день такое жрал… Он против воли вновь смотрит на часы. Только чтобы избежать маниакального взгляда рыжего недоразумения, в голове которого, он точно знал, зародилась прямо сейчас очередная грандиозная идея. 1:53 Микки пытается не издавать звуков. Безуспешно. Его ведет, и он начисто теряет контроль над собственным телом, когда Йен нарезает языком круги вокруг его входа, зарываясь носом в кожу так, будто решил, во что бы то ни стало, сожрать эту задницу. Милкович обычно не жалуется, да и в данный момент особо тоже. Просто дерет остервенело медные волосы на макушке дрожащими пальцами одной руки, а в татуировки на другой вгрызается зубами. И все равно нет-нет, да срывается на задушенный стон. Прямо сейчас он охуеть как хочет ощутить себя эгоистом. Его разрывает на куски от бессовестного желания кончить на живот и вырубиться. А рыжего придурка оставить с каменным членом, дрочить на верхней полке до самого рассвета, чтобы неповадно было. Галлагер будто считывает его мысли и тут же решает поднасрать еще больше: заостряет язык и проталкивает внутрь, пережимая член Милковича у самого основания пальцами. — Блять, Йен, остановись… Но когда этот упертый кого-то слушал. Ухмыляется и стонет от удовольствия, будто не зад нализывает, а наслаждается аппетитным стейком и просовывает мимо языка указательный палец. Милковича выгибает на койке дугой, и он судорожно отбрыкивается от хихикающего ублюдком рыжего. — Мы пойдем в парк, — неожиданно выдыхает Йен, выпрямляясь, и, упираясь коленями в матрас, подтягивает Микки за ноги ближе. — Чего, блять? — Милкович глядит охуевшим взглядом, как тот непринужденно размазывает по своему члену майонез из пакетика спизженного в столовой, и чувствует, как пальцы на ногах поджимаются от предвкушения. Он подается бедрами навстречу, охотно подставляясь, будто несколько дней назад не закатывал истерику из-за столь своеобразной замены смазки. — И я возьму тебе самую большую сладкую вату… Какую захочешь, Мик. Микки застывает, глядя прямо в глаза Галлагера, и с трудом сглатывает спазм сковавший глотку. — Знаешь, я ведь не только пидорские книги читал тут. Еще занимался планированием. — И что ты там напланировал? — не без опаски спрашивает Милкович, неосознанно поглаживая, бицепс Йена пальцами. Рыжий притирается бедрами, играя головкой члена с заманчиво влажным входом. Дразнит. А Микки словно натренированная ищейка вынюхивает на довольном лице напротив признаки надвигающегося пиздеца. Не находит. Это просто Йен: суматошный, взбалмошный, живой, как и все Галлагеры. — Список того, чем мы никогда не занимались, — поясняет он, проникая в тугое кольцо мышц сразу наполовину. Замирает, позволяя привыкнуть, а на выдохе не говорит — выстанывает. — И что обязательно сделаем, когда оба выберемся отсюда… 02:20 Микки давно не следит за стрелками на часах. Они находятся где-то сбоку за его спиной, а он сейчас слишком занят тем, что вытрахивает из Галлагера душу, сидя сверху на бледных веснушчатых бедрах. Пальцы упираются в тазовые косточки Йена, а губы уже саднит от почти непрерывных поцелуев. Мощная шея Галлагера расцветает всеми цветами розового и фиолетового, и Милкович охуенно счастлив наблюдать за этим. Завтра в полдень за Йеном захлопнутся тяжелые двери, но часть Микки, оставленная на бледном полотне кожи, уйдет вместе с Галлагером на волю. Он приподнимается, чтобы Йену было удобнее ускориться, и запрокидывает голову, ощущая, как к паху мурашками приливает непередаваемое тепло, а от адреналина шумит в голове. Удовольствие становится нестерпимым. Микки обхватывает член ладонью, проводит большим пальцем по головке и позволяет себе утонуть в нем. Он больше не слышит тиканья часов. Только дыхание, голос Йена и ритмичные влажные шлепки. — Мик… — стонет Галлагер, сбиваясь на рваный темп. — Блять, я сейчас… — Давай, Йен, я с тобой… «И я отпущу тебя, потому что я, блять, люблю тебя», — хочет добавить, но судорожно затыкает себя, врезаясь ртом в губы Галлагера. Все это будет звучать как прощание. А он не собирается прощаться. Не-а. Нихера. Они никогда не прощаются. Может, именно поэтому всегда находят обратную дорогу друг к другу. Йен обхватывает его, прижимая к себе так сильно, что хрустит в ребрах. И в этих движениях Милкович разбирает безмолвное послание — ответ на его собственное. «Я хочу быть здесь. С тобой. Я тоже люблю тебя». Ебанутое преимущество длительных отношений — возможность понимать человека без слов. Нет, не понимать — считывать. Эмоции, чувства, ложь, любовь или ее отсутствие. Галлагера он до сих пор понять до конца не может. Йен толкается глубоко, быстро. Правильно. Вбивается до основания, вскидывая бедра навстречу движениям Микки. И не отпускает: обхватывает спину и бока длинными руками, вжимает в грудь. Милкович на нем рассыпается на клочки, ощущая, как собственный пульсирующий член ритмично трется о торс рыжего. Когда его настигает оргазм, он теряется во времени окончательно. В этот момент он даже не прикасается к себе. Волна эйфории оказывается сокрушительной, Микки мелко дрожит, пачкая себя и живот Галлагера густыми белесыми сгустками. Удовольствие Йена нагоняет его буквально через несколько секунд и Милкович чувствует, как теплая сперма Галлагера наполняет его изнутри. Неповторимое ощущение, хоть отдаленно похожее на которое он так и не смог отыскать. Милкович не хочет оборачиваться на часы, не желает вставать и отлипать от рыжего под собой. Но Йен осторожно выскальзывает из него и севшим голосом говорит: — Пиздец, почти три часа. Микки закрывает глаза и пытается ухватить в разноцветных вспышках, мелькающих под закрытыми веками, ускользающее стремительно наслаждение. Он падает на влажный матрас рядом с Йеном и толкает его плечом, освобождая себе место на койке. Галлагер даже не интересуется, может ли остаться, не ворчит привычно о мокрых холодных простынях и не соскакивает, чтобы стащить постельное белье с верхней полки. Он поворачивается на бок, просовывает руку под шею Микки и притягивает полубессознательное тело к себе плотнее. Милкович ощущает, как разогретое торопливое дыхание щекочет его висок, чувствует ласковые поглаживания внизу живота и даже с закрытыми глазами в этом немом послании различает: «Я буду ждать тебя, Мик». 03:00 Когда суматошное дыхание рядом выравнивается, замедляется, Микки больше не чувствует страха. Он чувствует, как по бедру на простыни течет что-то теплое, чувствует, как охуительно печет в заднице, и как искусанные губы Галлагера даже во сне не отлипают от его макушки. Милковичу до пизды на всю эту романтическую лабуду. Было когда-то. Теперь вот пристрастился, млеет, задом жмется к обнаженным бедрам и чуть ли не скалится от восторга, когда ощущает ответный толчок спящего Йена. «Срань какая…» — думает Микки, переплетая татуированные пальцы с веснушчатыми. Засыпая, Милкович посылает нахуй минуты, часы, дни, которые им предстоит провести по отдельности, а в голове по-быстрому накидывает список того, что он еще никогда не делал и не пробовал. Вдруг пригодится. 12:00 Йен Галлагер покидает тюрьму ровно в полдень.