Я действительно горю.

Вайолет никогда не понимала любовь. Её единственным авторитетом всегда был майор Гилберт, и это чувство стало настолько обыденным, что, казалось, именно это и должен чувствовать подчинённый к своему командиру. Однако Вайолет открыла для себя одну вещь: Гилберт — единственный. Даже его лучший друг, который так помог ей, был кем-то вроде директора — хотя так на самом деле и было, Вайолет отмечала, что они все обычные. Самые обыкновенные — приказали выполнить — выполняй. Гилберт был другим. Только Гилберта Вайолет по-настоящему признавала. В конце концов, самый главный человек в жизни. А помимо него, никого практически и нет, только так, третьи лица. Да, самый главный. Самый главный, близкий, тот, кому хотелось подчиняться. Не потому, что так нужно было. А ещё за него хотелось волноваться, хотелось узнать, как он, что с ним, жив ли, здоров, и получает ли отчёты. ___ — Наконец-то ты нашла что-то подходящее тебе. Теперь Гилберт может спать спокойно. — Миссис Эвергарден по-доброму улыбнулась, и Вайолет почувствовала что-то вроде привязанности, словно благодарность, словно… чувствовала эту доброту, исходящую от этой милой женщины. Однако эта фраза резанула слух: что-то в ней было не так. Поняв, что это, девушка бросилась к Клаудии. Дверь грохнула с такой силой, что, казалось, всё вокруг задрожало. Стук каблуков проносился по залу и явно не обещал ничего хорошего. ___ В тот момент всё разом разрушилось. Глубокое потрясение накрыло солдата: «Разве такое могло случиться?». Да, это война, но ведь не майор Гилберт… И вдруг Вайолет поняла — точно так же думали и другие. Семьи, матери, дети, жёны, друзья… всех тех, чью жизнь она забрала, выполняя обычные поручения. Боль — практически единственное, что она чувствовала. Эта боль могла быть разной: гнев, утрата, сожаление, но всему этому есть одно определение. «Чувство.» Что это? То, что доставляет эту боль, то, из-за чего так не хотелось верить в смерть этого человека, то, что выделяло его из всех остальных… — Я действительно горю.