Весь потерян урожай, пустуют фермы и поля Прихожане ходят в храм, пока мельницы стоят, И, видя, что что-то изменится навряд ли Став последней каплей, толпа язычников затеяла обряд, Чтоб увидеть солнечный луч и звёзды сквозь тучи Они молят о ветре свою тёмную сущность
Тем временем народ двинулся по петлявшей дороге вверх к зданию, которое отличалось от многократно виденных Джираей индустриальных корпусов и, по всей видимости, напоминал недавно возведенное святилище. Из выкриков и скандирования, сопровождавшего все шествие до капища, он узнал, что Боль пришла и принесла мир, освободив их от гнета. Джирая вспоминал свою былую поездку в Аме, когда здесь еще шла гражданская; в общем-то он и не мог вспомнить времени, когда бы здесь не было войны, голода, когда не косила бы людей лихорадка осенью и холера летом. Присмотревшись внимательно к жителям Деревни, увидел Джирая, что они, с одной стороны, вряд ли стали жить лучше, но будто утешались, ведомые одной целью. У капища Джирая еще раз услышал еще раз, что тучи рассеются, когда жители Амегакуре принесут другим много боли, в Великие Деревни, хотя им, возможно, просто немного больше повезло. Он долго искал на лицах людей хотя бы тень размышления, но в ответ замечал лишь реваншистский восторг, строгость и почтение. Джирая теперь знал наверняка, что народ этот тяжело болен, потому что потерял всякую способность к сочувствию, а собственная боль мешает ему понимать тяготы других людей. Он вспомнил, как примерно в этих местах встретил он троих сирот и научил их не только защищаться, но и быть сострадательными. Жаль, что они, скорее всего, сгинули в этих краях, они пришлись бы не ко двору новой моде поклонения собственному страданию. Джирая чувствовал, что народ ждет какого-то действа и обратил внимание на небольшой помост перед капищем. Проповедник произнес пламенную речь о том, что не всем дано принять культ Боли, и таким людям нужно оказать последнее милосердие – истребить их, потому что им нет места в новой реальности. Криков одобрения не было, народ скорее в ужасе внимал словам джонина с молчаливым почтением к каждому слову, которое произносил человек на помосте. Затем вывели несколько человек в белых, промокших от бесконечного дождя и оттого почти ставших почти прозрачными балахонах с мешками на голове. – Они предали Пейна-саму и потому подлежат уничтожению. – Произнес он. Джирая же заметил, что и среди этой всеобщей любви к «Пейну-саме» находятся странные люди, которые готовы положить свою жизнь за «проклятого тирана старых времен Ханзо Саламандру». То, что Ханзо мертв, о чем подозревал Шимура, печальным для Джираи образом оказывалось правдой. Слыхал Джирая, что Изанаги (1) последовал за своей женой даже на тот свет, а позже вышел оттуда живым, а вот, чтобы «ками» был палачом, мечтающим погрузить мир в бесконечную боль, в этом даже неискушенному и откровенно засыпавшему на уроках хоси Джирае казалось богохульством. В толпе были слышны слова «Божья кара!». Народ ждал начала казни. Джирая видел тень юноши, которая появилась на помосте, вероятно, это и был палач. Глашатай встал перед ним на колени. – Смерть изменников приблизит нас к нашей общей цели, – произнес рыжий юноша, – к светлому будущему Деревни Скрытого Дождя. И их гибель развеет тьму, нависшую над городом, потому что именно такие осколки прошлого, которые не имеют сил признать, что с ними покончено, затягивают Селение обратно в трясину нищеты. По мановению руки все трое осужденных мгновенно были притянуты к палачу и казались Джирае совершенно безвольными. Рыжий юноша тотчас зарубил их катаной. Толпа взревела, но опытный взгляд саннина различал, что за этими восклицаниями и пожеланиями тысячи лет правления Пейну кроется животный ужас перед его необычайными способностями. «Кто же еще на такое способен?» – шептались в толпе. – « Он может убить одним взглядом, и не успеешь даже осознать, что случилось», – говорили другие. «А по мне так он просто смертный, и нет в нем ничего божественного, – решил Джирая. – Он не Изанаги – с того света не вернется. Только он, правда, похоже, что сильный смертный, зараза». – Подумал саннин.Ветер перемен, ветер перемен, ветер Верить или нет, верить или нет в это? Ветер — ураган: то он обрывает крылья мотылькам То он помогает им лететь к свету
*** «Если мы все не сделаем сами, то Великие Страны нас посмертно освободят, как когда-то Киригакуре Деревню Скрытого Снега». – Аджисай с тревогой вспоминала слова джонина-проповедника перед сегодняшней казнью. Сама экзекуция всегда оставляла по себе тягостное впечатление в ее душе. Девушка не могла понять, почему находятся еще те люди, которые не верят Пейну и открыто выступают против него, зная, что он все равно убьет их. Неужели им не страшно, и один вид его силы, не заставляет ли леденеть сердца даже лучших храбрецов Скрытого Дождя? Но чем чаще она видела расправы над врагами Амегакуре, тем отчетливее чувствовала, что в ней просыпается странное, больное любопытство, греховная любознательность: ей смерть как хотелось узнать, кем были эти люди и что побуждало их всех идти на такой риск. Разумом она этого понять не могла. Вовсе не эти эмоции хотели пробудить у шиноби их наставники публичными казнями. Сначала она боялась и гнала эту мысль от себя, но потом понимала, что слишком много думает об этих преступниках, и, чем больше пытается выбросить мысли о них из головы, тем больше в них погрязает. От таких дум недалек момент, что ты и сам будешь мыслить, как преступник и сама окажешься на плахе, и Пейн-сама познакомит тебя с настоящим страданием. А потом скажет жителям, что ему с болью в сердце пришлось казнить отступницу ради общего блага, чтобы ее пример не был соблазном для других, и никто более не отпал. Аджисай очень сильно не хотелось оказаться на том помосте и увидеть Пейна вблизи, поэтому свое желание узнать больше о сторонниках Саламандры она долго считала искушением. Но оно не отступало, и со временем она замечала, что голод, который был при Ханзо, не уменьшился, просто теперь все на пустой желудок шли к светлому будущему, поэтому было «веселее», весело же ругать Ханзо на чем свет стоит, обвиняя, что он Великим Странам продал страну задешево, а Пейна, наоборот, прославляли. А еще с каждым днем росло количество внутренних врагов, которых стало еще больше, чем при Ханзо, ведь их поиски расширялись, а Великие Страны посылали множество шпионов, чтобы подорвать суверенитет Амегакуре и вернуть времена, когда страну можно было использовать как один большой полигон. Аджисай стала задумываться, что, пожалуй, при Ханзо проблем было поменьше, но разум ее тотчас отвергал этот аргумент, находя изящный ответ, что раньше во власти было много предателей, ведших страну к гибели и устанавливавших связи с давними врагами Аме, а теперь логично, что теперь их ищут и наказывают. Долго эти несвоевременные мысли держать в себе не удалось: первой неладное почувствовала Суйрен. Она была товарищем по команде и ее подругой. Но еще она была сенсором. И она-то сразу почувствовала смятение в душе Аджисай, и то, как ее чакра меняется от стресса и внутренних противоречий, хотя Аджисай пыталась не выдавать себя внешне. Ей пришлось все рассказать. И Суйрен знала «правильный» ответ: преследуются только богачи, которые раньше обдирали страну, а простым людям, если они против Пейна не замышляют ничего и не становятся на сторону их бывших угнетателей, бояться нечего. Пейн-сама их всех любит и жалеет о боли, которую им пришлось испытать от их проклятого прошлого, а Аджисай сейчас думает так, как хотелось бы врагам, которые хотят для Амегакуре Второй Гражданской. Все это знала и Аджисай, только вот это совсем не успокаивало, ей приходило в голову, что даже плохой урожай риса в том году, когда цены на лапшу подскочили в четыре раза, потому, что не хочет земля родить для Пейна, человека, который развязал войну, чтобы «защитить обездоленных» и утопил ее в крови. И этой мысли она испугалась особенно сильно, ведь все знали, что от Пейна не скроется ни один греховный помысел, а, возможно, и от его посланницы. И не она одна. Суйрен, которая раскрыла ее, ненавязчиво предложила ей выучить пару техник для ментальной защиты. Она боялась за нее. А, возможно, и за себя. Она же не донесла. Но ход мыслей Суйрен оказался верен: раз она чуунин-сенсор смогла обнаружить в мыслях Аджисай нечто недозволенное, то это могли сделать и другие люди, тем более что «леди-ангела» она видела, даже дважды: когда они еще генинами были и их отправили на экзамен, дав задание искать джинчурики, и второй раз – на повышении. А к изменникам Деревни она была не менее беспощадна, чем ее хозяин. Так, что уроки по ментальным техникам Аджисай принимала с благодарностью, хотя «занятий» и было мало. С тех пор, как Суйрен начала ее учить, Аджисай поняла, что она пропала. А если она погибнет, то вопрос: «Утащит ли она с собой еще и Суйрен?» – лишь вопрос времени и обстоятельств. И осознание этой обреченности понемногу меняло ее отношение к жизни: девушка становилась более фаталистичной и перестала бояться рисковать. Поэтому и согласилась на миссию ранга S, на которую должна была отправиться через неделю. Суйрен учила Аджисай контролю дыхания, которое бы не позволило легко определить стрессовое состояние, но главным было наполнить свой ум воспоминаниями о той преданности, которую ощущала Аджисай раньше. Но из-за взволнованности ума у Аджисай получалось плохо, хотя та не огорчалась – по крайней мере, она сможет создать некоторые проблемы не в меру бдительному ойнину. Тех людей, которых все в деревне видели только на казнях, убивал в основном сам Пейн, считая предателей своими личными врагами, иногда их карала «леди-ангел», бессердечно-холодная в своем гневе. Иногда шпионов и тех людей, которых не устраивала жизнь при Пейне, а значит, они имели все шансы стать отступниками, жители ловили своими силами. В один из таких дней, когда Аджисай вышла из холодной, пропитанной медицинскими запахами мертвецкой, ее задание там подходило к концу, на залитую очередным промозглым ливнем улицу, и из-за смога, густого, как туман, было вряд ли возможно рассмотреть что-либо, ее дернули за широкий, не по размерам, рукав куртки, да так, что тот чуть не лопнул, и потащили куда-то вперед, по пути объясняя, что в предместье обнаружен шпион, но Пейн-сама желает, чтобы его подданные тоже послужили ему, как он всегда служит им, и сами задержали его. А для этого нужно мобилизовать все силы. Любопытство, которое все бы приняли за рвение, заставило перейти ее на мерцающий шаг. Она ощущала далеко впереди чакру одного человека, за которым гналась как минимум сотня, Аджисай же плелась в самом хвосте погони. Девушка поняла, что преследование идет от предместий, а дальше, если они никуда не свернут, – к заводи, где, если влево уйти, будет брод, который надо переходить быстро, а затем, петляя по звериным тропам, попытаться сбросить хвост, выйти к границе и миновать караульные вышки, а как сделать последнее девушка не знала. Они были построены в наиболее опасных местах, откуда могли прокрасться вражеские разведчики, также они стояли в наиболее удобных для побега местах, чтобы никто не покинул любимую Деревню. Когда-то давно, в далеком детстве, жила она близ заводи, и было у них рисовое поле, и ребенком, еще до Гражданской, облазала она здешнюю рощу вдоль и поперек, от запруды у заброшенных теперь мельниц до широких дорожных просек, по которым во времена еще до Ханзо проходило много торговцев. Она резко свернула влево, а джонин, с которым она бежала вровень, что-то выкрикнул вслед, позвав девушку, затем махнул рукой и продолжил бежать по прямому маршруту. Теперь она вкладывала все свои силы в мерцающий шаг – она должна была успеть первой. Ей хотелось понять, зачем эти люди обрекают себя на смерть, хотелось посмотреть им в глаза до того, как на их лица накинут мешки. Девушка подумала, что тот, кого гонят в этот раз, не сторонник Ханзо и вообще не местный, потому что бежит, как загнанный кабан, прямо в ловушку – по основному тракту. Вот она бы вспомнила детство и попетляла бы: гоняла бы ойнинов до ночи, а потом через брод и вплавь, мимо вышек, и прощай, Амегакуре! – Тут Аджисай на секунду стало жутко оттого, что она так легко представляет себя в роли беглянки. Хотя вполне можно поплатиться жизнью за мысль о том, что Пейн и не ками вовсе, а иначе как бы целая Деревня за пару лет отказалась от старых верований, которых придерживались здесь веками, еще когда Пейна не было. И тут ее поразила до странности простая мысль, которая пришла на ум не мико, которых здесь давно отправили в реку с жерновым камнем на шее, а обычной куноичи, которая училась больше выживать, чем философствовать: было время, когда Пейна не было, она сама точно помнит, что, когда она была ребенком, о нем никто слыхом не слыхивал. А вот об Изанами, наоборот, никто не помнит, чтоб он не существовал. Так разве Пейн, несмотря на свою силу, равен ему? Пейн, может, и станет «ками», как великий предок-смертный, когда придет его срок. «Ну, все, подруга, ты пропала, – сказала она сама себе голосом Суйрен. – После таких размышлений точно». Аджисай не покидало ощущение, что она попала в одну из смешных детских сказок, из тех, что берут за душу, например, про то, как дух-инари показывал молодому буддийскому монаху трюки и фокусы, чтобы посмеяться над человеком, ищущим просветления, а он принимал это за видения. В детстве это было до коликов смешно, а теперь страшно оттого, что целая деревня поддалась на уловки этого инари. Было у Аджисай чувство, будто их обманывает их какой-то ёма, отвлекая от тех верований, которых держались их предки. Аджисай вышла на открытую поляну. Она успела. Перед ней стоял самурай, что можно было заключить из нехарактерной для шиноби тяжелой брони и ненужной респираторной маски на лице. Девушка обнажила кунай. Ее враг сдавленно рассмеялся. – Ножом ты не пробьешь панцирь, девочка, разве не знаешь? Он медленно приближался. Вероятно, он сумел как-то задержать погоню, и Аджисай уже пожалела, что смогла опередить остальных. Они были на поляне одни. – Когда же вы научитесь отличать религиозные взгляды и поклонение ками от страха перед тупой силой Пейна и выученной беспомощности? – Спросил самурай. – Чего смотришь? Не решаешься напасть? Знаешь, что с тобой будет за такое малодушие? Обычно вы на любого врага без разбора бросаетесь, потому что Пейна вашего боитесь больше, чем смерти. – Я не хочу больше бояться, ни смерти, ни боли. – Вдруг ответила она. Самурай смотрел на нее с удивлением, ухмыльнулся в маску: – Значит, ты уже сама решила свою участь. Девушка опустила голову. – В таком случае я могу только немного помочь тебе, хотя тебе уже не поможет никто, даже если ты у Изанаги и Сусаноо в любимчиках, а удачи тебе хватит на три поколения. – Самурай в маске внезапно с помощью техники мгновенного шага оказался у девушки за спиной и нанес ей быстрый удар в затылок, отчего у Аджисай тут же поплыло перед глазами, а ноги подкосились. – Если тебе крупно повезет, девочка, ты ничего и не вспомнишь. – Сказал он. Он подхватил ее и, предохраняя от падения, уложил на траву. – Не попадайся теперь. Когда Аджисай очнулась, она увидела своих соотечественников возле нее. Она пошевелила рукой и ощутила холодную сталь переломленного куная. Ей выговаривали за сумасбродную храбрость, за вдруг проявившийся индивидуализм, который ее и подвел, за горячность и плохую подготовку, из-за чего ее товарищи сейчас занимаются с нею, а не преследуют врага. Ирьенины с помощью техники сняли головную боль и отмечали, что удар был точно рассчитан, чтобы оглушить человека, а не добить его, но сошлись во мнении, что враг торопился, чуя за собою погоню, и просто не успел прикончить ее, и думали, что он недалеко. А Аджисай в жару, действительно, не могла отличить реальную беседу с противником от горячечного бреда.Ветер перемен не терпит полумер: Он сносит крыши, вырывает родовое древо до корней Чтобы ростки цветущие достали до макушек зданий — Чтобы что-то поменять, нужно разрушить старое Без него не смог бы развеваться флаг и развиваться сам ты Но что может показаться благом — уебёт, как камикадзе в санях Санты
*** После успешной сдачи экзамена чунина, который прошел в ускоренном режиме из-за проблем в Сунагакуре, Аджисай всерьез забеспокоилась своим соответствием новой должности. Нужны были новые техники, и она понимала, что на одном бросании взрывных печатей далеко не уедешь. Выбор пал на призывы, единственную ее способность, которая была достаточно развита. Ей порекомендовали специалиста, старого отставного шиноби, по имени Нобору Фудзита, который уже давно был не на службе, изредка тренировался сам, еще реже учил молодых. Уже давно забыв, что такое тренировочная площадка, он учил на дому, правда, в дому его целая комната была отведена под додзе. Попав в его квартиру на третьем этаже высотного здания, она поразилась множеству гобеленов, статуэток, ритуальных костюмов, собранных вместе в этом небольшом пространстве. Аджисай подумалось, что когда-то этот человек был очень богат и из своих походов привез целый музей редкостей. И, конечно, квартира бывшего военачальника казалась девчонке дворцом по сравнению с ее бывшим домом у заводи, который был весьма уютным и пробуждал в ней воспоминания о детстве, и тем более с общежитием для шиноби, не относящимся к известному клану. А клановых шиноби, на которых была возложена вина в Гражданской войне, в Амегакуре и вовсе не осталось. Разве что этот старик – в сердце Аджисай мелькнула нелепая надежда, но она тут же сменила тему размышлений. Надежда могла оказаться ложной, а генерал – обладать способностями сенсора. Девушка залюбовалась шелковым гобеленом, изображавшим прекрасного черноволосого юношу, и не заметила, как ее учитель вернулся и стоял позади нее. – Прекрасно, не правда ли? – Спросил он. – Да. – Задумчиво ответила она, и изображение юноши пробудило у нее еще одно полустертое воспоминание из детства. – У нас была такая картина. Когда я была совсем маленькая. – И вдруг смутилась и поправилась. – Нет, не такая прекрасная. Она сначала была, а потом… не помню. Отец говорил, что это… – Изанаги. – Ответил хозяин дома. – Бог, который был … – Аджисай вспомнила, но не решилась договорить. – Да, до Пейна. Бог покоя… (2) А потом его культ исчез, как и многое другое.– Сказал за нее старик. На лице Аджисай застыло вопросительное выражение, но она ничего не сказала. Нобору Фудзита понял ее без слов. – У нас, стариков, которым скоро отправляться на тот свет, есть свои преимущества. Главу нашей Деревни больше интересуют молодые… Вот твоего возраста… Аджисай испытующе смотрела ему в глаза. – Он мне так сам сказал во время нашей последней встречи: «Не важно, что думаете вы, ваши дети уже у нас». А у самого Итами слишком много дело, чтобы тратить свое драгоценное время на затворников. Однако сам разговор показался отставному шиноби неуместным: – Ты ведь пришла не пофилософствовать со старым мастером? Мне сказали, что ты хочешь учиться. – Я пришла, чтобы изучать призывы. Это – единственное, что я умею. – С грустью сказала она. – О, это не так мало. Мастер печатей и призывов со временем сможет соперничать с лучшими специалистами в области ниндзюцу. – Ответил отставной шиноби. Аджисай улыбнулась. – А еще я хочу уметь прятаться. В основном мне поручают задания, связанные с разведкой. – Я знаю один такой призыв, который поможет тебе в этом, если ты захочешь, то тебя не найдет никто. По крайней мере, из живых шиноби. – Ответил Нобору. В другой комнате было оборудовано додзе. Старик разложил огромный чистый свиток и стал рисовать на нем сложные, замысловатые печати, каких Аджисай никогда раньше не видела. – Ложись. – Сказал он. – Та кивнула и без колебаний легла на свиток. Тем временем мастер быстро складывал ручные печати, какие именно, девушка не запомнила, потому что могла думать только о внезапно воспалившейся правой руке. – Скоро ты станешь сильнее. И незаметнее, как и хотела.– Боковым зрением Аджисай видела, что часть печати теперь выглядит, как татуировка на ее руке. В мареве она сначала различала, как ее сначала поглощает хамелеон, а затем рептилия и вовсе становится невидимой. Девушка провалилась в забытье. Она очутилась в древесной роще и не сразу поняла, где она. Аджисай не обладала способностями сенсора, но здесь ее насторожило, что она вовсе не может почувствовать чакру. Но она понимала, что не может быть же такой огромный и казавшийся почти непроходим лес пустым, и отправилась на поиски. Со временем, углубляясь в чащу, она стала замечать движения, будто мгновенные, прямо рядом с ней. Она решила пробудить свои центры чакры и села в позу лотоса. Медитация давалась очень тяжело, сложнее, чем в обычном мире и, хотя рядом никого не было, сложно было сосредоточиться. Она длилась всего несколько минут. Распахнув глаза, она заметила, что с дерева свисает коричневый хвост. Его раньше точно тут не было. Она подошла к дереву и коснулась его коры. Рука ее приобрела древесный цвет, а вскоре и вовсе слилась с деревом. Девушка вскрикнула – она почувствовала, что все это время на ее правом плече сидел хамелеон. Она от неожиданности закричала и в следующее мгновение поняла, что она лежит на свитке с печатями и, поднявшись, испуганными глазами оглядывала додзе. На ее крик прибежали какие-то люди, сильно младше хозяина, лица их закрывали маски-респираторы. – У меня на плече хамелеон. – Сказала она первое, что пришло в голову, едва придя в себя. – Мы и не ожидали, если честно, что ты выйдешь из этой медитации. Старик сказал, что дело плохо, и ты не чувствуешь своего призывного животного. – Он сначала положил руку на рукоять меча, а затем убрал ее. Потом подошел к другому и что-то шептал ему на ухо. Аджисай незаметно сложила печать, обостряющую чувства, чтобы можно было подслушать, но не разобрала ни слова. – Тебя лихорадило. – Сказал первый.– Нобору-самы сейчас нет, но он велел тебя накормить… если проснешься. – А сколько я провела здесь? – Аджисай догадалась, что провела в хамелеоновом лесу не полчаса. – Четырнадцать часов. – Сказал другой. – Чувствуешь истощение? Вот когда я впервые призвал сала… – И тут он внезапно осекся, поймав на себе убийственный взгляд первого. Аджисай, не отводила глаз от висевшей на поясе катаны. – Ты всегда такая невезучая? Вот проснулась бы на несколько часов позже, и ничего бы этого не было. Ты ведь все понимаешь? – Спросил первый, которого его товарищ называл Хиро. – Я видела однажды человека, одетого, как вы. Шиноби вновь положил руку на меч. – Проверь-ка ее, Рью. Тот подошел к ней и положил руку на лоб, совсем как Суйрен, и Аджисай почему-то успокоилась. Она, действительно, видела то, о чем говорит, и испугалась… – Сенсор помолчал. – Ее точно убьют, не мы так другие – она живет до первой проверки сенсоров. – Он вздохнул. – Совсем пропащая. – У меня миссия скоро. – Почему-то сказала Аджисай. – И лучше бы тебе на ней погибнуть. – Сделал вывод шиноби в респираторе. Аджисай понимала, что, если сенсоры увидят даже половину из того, что случилось с ней за минувшие два дня, то она уже погибла, поэтому была согласна со страшными словами самурая. *** – Что ты видела в своей медитации? – Спросил Нобору, когда возвратился. – Хамелеона. Он сидел у меня на плече. Я коснулась дерева, на котором, наверное, был еще один, а проснулась здесь. – Ответила девушка. – И очень не вовремя. – Да уж. И как его имя? – Старый генерал улыбнулся. – Кого? – Не поняла она. – Хамелеона. – Был ответ. – Не знаю. Это странно, спрашивать имя у хамелеона. – Немного смутившись от необычного вопроса, сказала девушка. *** Завершить изучение призыва ей не дали. В дверь, словно бы издеваясь, постучались. И тут же она была выбита. Генерал Фудзита встал, старчески опираясь на посох обеими руками и ждал появления незваного гостя. – Укрываешь моих врагов? – Вместе с голосом появился рыжий юноша, человек с фиолетовыми глазами. – Так ты решил отплатить за милосердие своему ками? Стоявшая в додзе Аджисай узнала этот голос и не могла пошевелиться от ужаса. – Ты – осколок старого прошлого, Нобору Фудзита, которому позволили жить частной жизнью, потому что убивать старика ниже моего божественного достоинства, но ты связался с заговорщиками и предал меня. Тебе нет места в моем новом мире. Аджисай напряжением всей своей силы воли вышла из оцепенения и, прокусив палец, обмазала татуировку призыва кровью. – Пожалуйста, пусть получится. – Она, замерев, ждала, но ничего не происходило. – Техника призыва! Техника призыва! – Шептала она. И, действительно, после нескольких попыток провести технику рядом с ней появился гигантский хамелеон, гораздо больше, чем она увидела в хамелеоновом лесу. Он раскрыл рот и поглотил ее. В этот момент на душе почему-то стало очень спокойно, она поняла, что у нее, наконец, установилась связь с ее призывным животным, хотя бы тогда, когда ей угрожала смертельная опасность. Она попыталась почувствовать чакру хамелеона, но, даже зная, что она находится в его пасти, она не смогла ощутить следов его духовного присутствия. «Значит, враг меня не тоже не чувствует», – решила девушка. Тем временем в додзе вбежал Хиро. Он никого не обнаружил и положил свиток, который держал в руках, в небольшую шкатулку, которую запер с помощью печати. Он не успел уйти, путь ему преградил еще один рыжий человек. «Пейн не один?» – Мелькнула мысль в голове у Аджисай. – Она никогда не видела других тел Пейна, когда бывала на казнях предателей Деревни. – Если вы думаете, Пейн-сама, что я, старый воин, приму наказание безропотно, вы ошибаетесь, – расслышала девушка обрывок разговора внизу. В пасти хамелеона чувства ее необычайно обострились. Аджисай понимала, что, если ее не обнаружили сразу, вряд ли заметят потом, но все равно боялась шелохнуться, хотя и понимала, что отсюда лучше убираться. А еще опасалась, что техника призыва каким-то образом развеется. Если бы кто-то смог посмотреть в ее глаза в этот момент, он бы увидел, что лицо ее искажала маска леденящего душу страха. Тем временем Хиро обнажил меч и рванулся в атаку. Он сложил печать и на тело Пейна обрушился дождь сенбонов. Одежда повисла на нем лохмотьями. Тот равнодушно выдернул из плеч пару игл и отбросил их. «Он даже боли не чувствует, – пронеслось в голове у Аджисай. – Как с такими сражаться?» Не дожидаясь, пока Пейн оправиться от нападения, второй атакой Хиро волна воды смыла Пейна и отбросила к противоположной от Аджисай стене. – Это все, на что ты способен, сторонник Саламандр? Теперь настал мой черед. – Механическая кисть Шурадо отделилась от тела и выстрелом разорвала тело Хиро, которое тотчас разлилось лужей воды. «Он использовал каварими и заменил себя водяным клоном», – догадалась Аджисай. В этот момент Хиро появился позади и нанес удар в спину, но он был заблокирован дополнительной механической рукой Шурадо. –Вы в самом деле недостойны, чтобы с вами так долго сражаться.– Произнес Пейн. – Хиро старался держать дистанцию, но теперь отделилась левая кисть Пейна и пригвоздила его к стене. – Вот и все. Теперь остался старик. – Сказал он. Внезапно Пейн фиолетовыми глазами посмотрел в ту сторону, где стояла Аджисай, будто что-то почувствовав. Девушка не могла вынести этого взгляда и закрыла глаза, чтобы спастись от пронизывающего холода его фиолетовых глаз. Она думала, что так умирать будет проще. Может, это и правильно, и хорошо, что она умирает не одна, а они умрут все вместе, как те трое на эшафоте. В руках Шурадо был огромный сюрикен, он метнул его, и тот от силы удара наполовину вошел в стену, совсем рядом с головой не помнившей себя от страха Аджисай. *** «Ну, что, ваше высочество, пора вам узнать, на что способны саламандры». – Нобору Фудзита сложил печать. – Кай! – После снятия печати вместо посоха в руках у него оказалась катана. Пейн увернулся от ударов старого воина, вдруг ставших необычайно быстрыми. После пятого удара его плащ был разорван. – Хорошая скорость. Жаль, что такие люди воюют против меня. – Пейн оценивающе посмотрел на своего противника. – Техника призыва. – Произнес Нобору и, призвав огромный сюрикен, запустил его в Пейна, заодно сложив печать копирования, что помогло создать три клона сюрикена. Пейн должен был быть разорван на части. Аджисай услышала грохот упавших сюрикенов, а Фудзита видел, что все его старания лишь едва ранили руку его противника, из которой торчал кусок настоящего сюрикена. Но это обнадежило воина, и череда быстрых ударов принесла результат. На теле Пейна алела рана. – Давно меня не могли задеть. Тебе, действительно, не зря давали должность командующего во времена Ханзо Саламандры. – Пейн использовал гравитацию, и притянул к себе Нобору, чтобы поразить его своей рукой, но не успел. Генерал тоже бывал на казнях, которые устраивались после введения культа Пейна, и знал этот трюк. – Я тебя с собой заберу, и докажу, что ты – смертный. Саламандры в огне не горят! – Крикнул Фудзита, и они сошлись в борьбе, а их обоих объял огонь. Для Пейна эта атака бы могла быть весьма опасной, если бы не вернувшийся Шурадо, который отрубил руки старика, расцепив сражающихся, и выхватил Тендо из пламени. Когда все стихло, и даже следов чакры их уже не было, Аджисай все не решалась отозвать хамелеона, целый час прислушиваясь к шагам, мимолетным движениям и колебаниям духовной энергии. И только совсем удостоверившись, что она в относительной безопасности, совершила отзыв. Она не думала, что через час после битвы стоит осматривать тела. Она знала, что «ками» не оставляет в живых своих врагов и обязательно приходит за ними. А значит, что наступит и ее время. Тогда она должна будет успеть сделать, как можно больше, пока не столкнется с тем, от кого до сих пор не удавалось бежать никому. Девушка подошла к запертой шкатулке и, используя печати, открыла ее. Там лежал свиток, внешний вид которого, не мог сказать ничего о содержании. Но на нем быстрым, неровным почерком был нацарапан адрес. Чернила были свежие.Только к костру Лучше его не подпускать, иначе может раздуть Слепую ненависть в людях. Всем не до шуток, и в этой маршрутке Лезут под пули те, кому душно, и те, кому дует Те, кому трудно принять тот факт, что их время минуло Те, кому нечем дышать, уже бьют стёкла, чтоб не задохнуться
Аджисай поняла, что единственное, чем она сейчас может хоть немного навредить Пейну – это передать свиток по назначению, выполнить то, что должен был сделать Хиро. В окне она увидела догорающий закат – скоро на землю ляжет ночь. Из соседней комнаты доносился сильный запах гари – в битве были использованы огненные техники, но Аджисай меньше всего хотелось узнавать подробности боя. Используя ночную тьму для прикрытия, она завернулась в мешковатый плащ и выбежала на улицу. Людей почти не было, она петляла по улочкам, пряталась от перекликающихся часовых. Наконец, куноичи едва нашла нужный дом на окраине города. Она постучала. Ей не отворили, и она принялась отчаянно колотиться в дверь так, как будто от этого зависела ее жизнь. Она не знала, что в свитке, она не знала, куда пропал второй шиноби, который не участвовал в битве на квартире у Нобору Фудзиты, и, возможно, это – его явочная квартира, но она точно должна была рассказать, что произошло в доме старого генерала. Ей, еще не до конца отошедшей от сложной тренировки, не оправившейся от лихорадки, потрясенной событиями этого дня, не могла прийти в голову мысль, что посылка могла быть совершенно обычной, деловым поручением, которое Нобору-сама поручил молодому помощнику, а тот отложил на потом. Тусклый лунный свет падал на бледное, как полотно, лихорадочное ее лицо. Высокий человек в маске-респираторе осторожно приоткрыл дверь, и она протянула ему свиток. Он взял его, повертел в руках, рассмотрел, а затем, распахнув дверь на мгновение, резким движением втащил Аджисай в дом. – Почему Хиро не явился? Почему этот свиток у вас? Мы условились не просить об этом других… – Он был убит сегодня. – Едва отдышавшись, произнесла она. – Я видела. – И кто убил? – Юноша в капюшоне задал ненужный вопрос, на который прекрасно знал ответ, но он просто еще не мог принять эти свалившиеся на него так внезапно сведения, которые приносит ему неизвестная и явно больная на голову девчонка. Аджисай боялась, ее охватил суеверный страх, что Пейн почувствует, что его называют по имени, и явится на пока еще тайную квартиру. – Итами, – перевела она его прозвище. Собеседник понял ее. – А почему вы еще живы? – Аджисай почувствовала у самого горла холодную сталь изогнутого куная. Она понимала, что от этого удара не уклониться, если начнется драка. – Нобору-сама… – Говорила она сбивчиво, почти хрипела и чувствовала, как в шею впивается железо, царапая кожу. – Нобору-сама учил меня хорошо прятаться. Аджисай хотела бы рассмотреть его лицо и по его выражению попытаться понять, верят ей или нет, посмотреть в глаза… но в комнате был полумрак, в дальнем ее краю мерцала освещающая стол свеча. – Посмотрите, вот… – Аджисай запуталась в плаще. Юноша не убирал нож, но не наносил удара. Он ждал. Она выпутала руку из плаща и задрала рукав. Она знала, что в сказанное ею сложно поверить, он знал, что ему ничего не стоит убить ее. – За мной. – Произнес хозяин дома. Он провел ее к столу. Отвел кунай, и, вложив его в ножны, поднес канделябр со свечой к руке, рассматривая рисунок на свету. – Действительно. Его работа. Кроме Нобору-самы здесь таких мастеров и нет. Вам бы… – И тут он понял, что уточнения по теории техники призывов сейчас неуместны. – Не в добрый час ты сюда пришла, – сказал он. Он осветил свечой ее лицо, а она пристально изучала его черты: молодой человек, также как и она закутанный в плащ с капюшоном, только более дорогой и с уже известным ей клеймом саламандры на ткани. Он был не сильно старше ее самой. – А я-то думала, что попала к ветерану или главе клана, а ты… – К ней вдруг на секунду вернулась живость ее характера, как только она поняла, что ее не убьют, по крайней мере, не сразу. – А я и есть глава клана. Больше Саламандр нет. И, если Нобору-сама мертв, то… Аджисай подумалось, что этот юноша совсем недавно стал «главой клана», раз по привычке называет генерала Фудзиту через «сама», хотя теперь не ниже достоинством, чем его павший союзник. В отличие от дома старого военачальника, никаких предметов роскоши, оставшихся от старых времен, вроде древних гобеленов, не было. Обстановка простая, даже аскетичная. Видимо, главным достоинством этого дома до недавнего времени была неприметность. – Все скоро кончится. Не думал я, что этот день настанет именно сегодня. – Он проводил Аджисай на середину комнаты. Блики от свечи падали на манекен, облаченный в полный самурайский доспех, сверкавший среди ночной тьмы не то бледным лунным, не то тусклым свечным светом. Сам Саламандра был вооружен скорее как шиноби. Он достал взрывную печать, метнул ее в сторону двери и сложил копирующую печать – вся дверь была залеплена сотнями кибаку фуда. – Если они полезут через дверь, – сказал он, – рванет так, что здесь попадают стены. Уж я об этом позабочусь. Он повторил эту технику с еще одной стеной. Аджисай поняла, что этот человек готов запросто пожертвовать и своей, и ее жизнями. – Вам лучше уходить сейчас, пока мы одни. Через окно. – Сказал молодой человек. Аджисай смешалась, ей хотелось сбежать, но она понимала, что как шиноби она должна говорить другое. – Я могу… – Она сделала паузу, будто собиралась что-то попросить, – остаться с вами? – Сказать искренне это у нее не вышло – тон голоса ее подвел. – Сегодня наш род прекратит свое существование, а я даже не успел почувствовать себя главой клана. Это трудно осознать за три недели. Проще решить, что и нет больше никакого клана. – Саламандра будто не слышал ее, но выговаривал то, что было у него на сердце. Он налил себе саке. Затем взял вторую чашку. – Мне не надо. Я разомлею. Я эти дни даже не отдыхала толком. Из этого признания Саламандра сделал вывод, что бежать девушка все-таки хочет, но боится в этом признаться, прежде всего, самой себе. Иначе бы никогда не отказала себе в последней чашечке саке. – Я хочу рассказать вам, что я знаю, чтобы наши знания не умерли сегодня, – Аджисай устыдилась. Молодой Саламандра не верил, что она сможет остаться с ним до конца. – Знаешь, когда-то давно были властители, объединившие весь континент, вот они считали себя детьми «ками» по своему могуществу, думали, что они избранные среди людей из-за своей силы. И где они теперь, когда континент разорван междоусобными войнами между княжествами, скрытыми селениями и кланами? Теперь взгляни, – Саламандра встал, оставив недопитую чашку саке, и, взяв карту, расстелил ее на столе, он ткнул в небольшое, размером с фалангу пальца место на карте и произнес: – Это наша страна. Раз в двести меньше страны Огня. Я даже не говорю обо всем континенте и островах. И он, подчинив маленькое селение, которое и на карте-то не сразу отыщешь, объявил себя ками. Смешно, что находятся люди, которые ему верят. Хотя после многих лет войн, а потом еще гражданской, люди поверят чему угодно, если им пообещают мир. Только думается, что Пейн готовит большую войну, раз хочет переделать весь мир. – Я ему верила. У нас все верят. – Сказала Аджисай. – Ага, а те, кто не верит, оказываются на эшафоте с мешками на головах. – Горько усмехнулся ее собеседник. – Итами не спас людей от их несчастий. – Ответила она. – Ханзо увидел в нем, – ее собеседник, видимо, тоже опасался называть его по имени, – неуемные амбиции, и за это поплатился весь наш род. Сначала Пейн говорил о мире, но может ли быть мирным человек, который положил столько сил на месть всему роду человеческому: от несогласных с ним жителей Деревни, которые от страха провозгласили его «ками» до мести великим странам за прошлые конфликты, хотя, думается мне, что это все в конечном счете принесет лишь бесконечную войну. Даже с его способностями. – Саламандра хлебнул саке. – Особенно с его способностями. Именно поэтому Ханзо решил покончить с этой сектой. Только не получилось, хотя думается мне, что культ Пейна в мире не утвердится. – По губам его скользнула ироническая улыбка. Аджисай услышала его имя и вздрогнула. – Он думает, что его боль исключительна, что на этой войне никто больше близких не терял. – Саламандра вдруг замолчал. – Что я не скорблю ни об Нобору-саме, ни о князе Ханзо, ни о родных. Он, как подросток, поглощен своим страданием и требует за них божеских почестей от мелкого и истощенного войной селения. Пейн хочет насилием и страхом достичь мира. Мы, обычные шиноби, хотя бы не лжем о мире, когда объявляем войну. Этот их «ками» ничем не отличается от обычного дайме, политика и манипулятора. – Нам рассказывали, что Ханзо умер, потому что был властолюбив и мнителен. – Сказала Аджисай. Собеседник вздохнул. – Да. В конце он стал таким. А Пейн стал жесток и мстителен. А все-таки хотите саке? Саламандра все-таки налил вторую чашку и поставил рядом склянку, наполненную темной жидкостью. В ответ на вопросительный взгляд девушки он ответил: «Это в каком-то смысле наша реликвия. В этой пробирке яд исобу. Тот самый, который был главным оружием Ханзо-самы. Наверное, образцов его больше не осталось. Достаточно налить несколько капель этой жидкости… скажем, в саке, и вас ждет легкая и быстрая смерть. Или положить его за щеку и в минуту опасности раскусить ампулу. Здесь тысячи смертельных доз». – А можно вас тогда попросить, – сказала Аджисай и, сделав паузу, добавила, – есть ли еще один респиратор, как у вас? Раз я получается теперь ваша сообщница. – Этого добра довольно. – Молодой человек показал рукой на шкаф. – Можете забрать еще вон тот вакидзаси, если надеетесь отбиться. Аджисай перевела взгляд на противоположную стену, и прежде, чем глазами нашла висящий на стене меч, она разглядела синюю маску, древнюю, возможно, даже ритуальную, которую она не сразу разглядела в слепящей полутьме комнаты. Похоже, она была неправа, что дом последнего Саламандры был совсем уж лишен примет прежних времен. Она взяла меч и спрятала в подсумке ампулу с ядом. – Спасибо. – Аджисай хотела сказать что-то еще… но в этот момент услышала тяжелый удар в дверь и, вскочив, подбежала к окну. Дом был окружен. На этот раз Пейн не пришел сам, а позволил своим слугам в очередной раз проявить преданность. Аджисай решила, что раз он не явился сам, значит, все-таки не знает, кого скрывает это тайное убежище. В окно уже влезали, но первый попытавшийся вынести раму, упал навзничь, пронзенный сенбонами. – Уходите сейчас и пробивайтесь, как знаете, если хотите жить. Сейчас все кончится. – Сказал самурай. Аджисай не ответила, но, увидев уже нескольких человек, заколотых сенбонами, сорвала со стены ритуальную маску, чтобы не было видно лица, затем вернулась к окну и прыгнула вниз. – Убежала! Убежала! Лови контру! – Раздававшиеся позади крики оглушали ее. Она столкнулась с шиноби с протектором Деревни Дождя, и завязался сабельный бой. После нескольких ударов у нее из рук выбили вакидзаси. В этот момент раздался взрыв, и дом охватило огнем. Взрывной волной девушку и ее противника раскидало в разные стороны. Маска треснула и раскололась от удара, оставив глубокую царапину на лице Аджисай. Она поднялась и бежала уже без оглядки. Из подсумка она вытащила зажигательную бомбу, подожгла чакрой бикфордов шнур и бросила ее в толпу. Увидев канализационную нишу, девушка нырнула в нее. Она упала в сточные воды. – Дави эту сволочь! – Раздалось сверху, и за этим голосом в водосток посыпались взрывные печати. Когда взрывы стихли, кто-то сверху, приглядевшись внимательным взглядом и ища тела или круги на воде, крикнул другим: – Все, утопла в дерьме сука. Туда ей и дорога. Аджисай вынырнула из воды и, держась обеими руками за трубу, пыталась отдышаться. Она закашлялась. Девушка проплыла под водою довольно долго, чтобы взрывы, приглушенные канализационными водами, не настигли ее. Аджисай отплевывалась, пытаясь очистить рот и нос от грязи. – Ну, все, Аджисай, теперь у тебя будет холера. – Сказала она себе голосом Суйрен. – Не убил тебя Пейн, угробит болезнь. – Она с трудом выбралась и, прислонившись, к скользкой и холодной стене, прислушивалась к каждому шороху и ловила изменения чакры. Куноичи прислушивалась к затихшим голосам опустевшей улочки. Среди наступившей тишины она вспомнила, как в тихую светлую ночь в Суне на экзамене их команда любовалась звездами, которых в Амегакуре никогда не видно. Ей казалось, что, когда их Деревня изменится, дождевые облака, ставшие аллегорией постоянной скорби, разойдутся, и они увидят и звездное небо, и свет зари. Эти образы приходили на память Аджисай, сидевшей в глубокой помойной яме и глядевшей на серое небо через решетки канализационного люка, потому что она часто слышала от джонинов-проповедников, а потом еще от женщины с бумажными крыльями, что Пейн рассеет тьму, и они увидят небо, усыпанное звездами, как драгоценными камнями. Только теперь Аджисай думала о тех людях, которые не дождутся счастливого дня, когда расчистится небо над Амегакуре и о тех, что вовсе не попадут в рай Пейна, а останутся на свалке времени, как ненужные сломанные вещи из старого мира, и, как старый генерал, будут принесены в жертву новому жестокому ками. Что-то такое она почувствовала уже на экзамене, когда единственной своей подруге-иностранке, с которой они добрых три часа проплутали по гигантскому термитнику и чуть не погибли, она сказала: «Амегакуре быстро перевоплощается», а она не смогла понять. Думала, что Аджисай имела в виду то, что «Амегакуре скоро изменится», да и изменения уже происходили, а Амегакуре, меняя одежды, вовсю применяла каварими. Это должна была понять Тентен, еще там, в термитном лабиринте, когда Аджисай могла говорить свободно, но отчего-то она пропустила мимо ушей двусмысленность ее слов. Деревня уже была иной, не такой, какой она представлялась иностранцам, да и не все из них интересовались жизнью этого заброшенного клочка земли. А зря. Аджисай тогда первый и единственный раз в жизни очень аккуратно попыталась достучаться до сердца иностранки, которую, по крайней мере, уважала. Того, что Амегакуре переменила не только внешний облик, но и образ мыслей ее новая знакомая не поняла. А говорить об этом напрямую было весьма опасно, даже когда они были одни запертые среди развалин, и вообще не было ясно, выберутся ли они живыми или нет. Аджисай вырвало из воспоминаний, она почувствовала, что совсем коченеет и принялась растирать посиневшие руки. Встав и несколькими резкими движениями разогнав кровь, она убедилась, что над коллекторами точно никого нет. С помощью шуншина девушка выбралась на поверхность и направилась к реке. *** Она вернулась незадолго до рассвета, но незаметно пробраться в комнату не смогла. – Где была? – Аджисай увидела сидящую на койке Суйрен, очевидно, не спящую уже давно. По комнате разлился запах речного ила. – Я упала в коллектор. Выбралась, пошла на реку. Не в таком же виде возвращаться. –Просто упала в коллектор? От тебя несет… рекой за версту. И вода у нас не теплее, чем в реке. А еще ты не пройдешь проверку у сенсора. Это я тебе точно говорю. У нас миссия ранга S через пару суток. Ты хоть это помнишь? – Возмущенно спросила Суйрен. Аджисай мотнула головой, и, пройдя, в комнату, принялась вслепую что-то искать. – Отнесешься к ней халатно – погибнешь. – Предупредила подруга. –Может, это был бы не самый плохой вариант, – произнесла почти шепотом Аджисай, вспомнив слова Хиро. – Нет большой беды, если тебя слышу я. Но нас могут услышать и другие. Однако я тебя поняла. – Лицо Суйрен приняло задумчивое выражение. Затем она зажгла свет, по ирьенинской привычке принялась рыться в сумке с лекарствами. – Ну, раз уж ты искупалась в сточных водах, а затем еще и в реке отмывалась, придется тебя лечить. Аджисай села на кровать, рядом с Суйрен, которая задрала рукав, обнажила ее руку и приготовила антибиотики для инъекций.Но не забывай, что люди — одуванчики: Кто-то сделал выбор, а кого-то одурачили. Так хотят охотники обманом загнать лань Штормовое предупреждение, время седлать глайд! (3)
*** Перед миссией ранга S Аджисай оставалось последнее. Она хотела, если это возможно, повидаться с одним человеком. А затем уйти. Она надеялась, что найдет его в баре, в пригороде, месте весьма непримечательном, и, если он вдруг разыскивает ее, то обязательно заглянет и сюда. И вот вместо подготовки к миссии она уже битый час сидела за столиком с полупустым стаканом чая, а денег при ней была одна медная монета, но владелец бара пока об этом не знал. А «друга» все не было. – А что такая прелестная девушка делает одна? – Услышала она немного пьяный голос. – Я не девушка из чайной и не ищу клиентов. – Ответила она не оборачиваясь. – Меня ждет друг. – Надеюсь, он найдется. – Аджисай увидела мужчину, капюшон которого плохо скрывал белые волосы. – Я видел вас на проповеди. – Продолжал разговор он. – Неудивительно. Люди часто туда ходят, все должны ее посещать. Вы не знали? – Был ответ. Мужчина на минуту смутился, но затем приобрел прежнюю уверенность. – Я писатель. Я ищу людей, которые бы стремились изменить мир, сделать его лучше. – Вы бываете на проповедях. Разве вы не слышали, что наш лидер сделает нашу жизнь еще лучше. – Аджисай закашлялась, хлебнула чая, чтобы согреть горло, глазами ища фигуру Рью. Она на секунду и сама потеряла концентрацию. – Это вам у Итами надо интервью брать. – Только вряд ли Пейн-сама на него согласится. Здесь не любят писателей и…– голос ее стал ехидным, – путешественников. – Я был здесь когда-то, собирал материал для книг, не сказать, чтобы Амегакуре сильно изменилась. Такие же промозглые дни, такие же холодные девушки… Я собираю материал не только о красотах разных стран, я ищу людей, которые готовы менять жизнь. Сначала я думал, что это парень из клана Фуума, у него было для этого упорство, но затем я разочаровался в нем. А несколько лет назад я встретил юношу, который имеет силу прощать и не отчаиваться, он собирается изменить закон шиноби. – Сказал беловолосый мужчина. – Вы всегда разговорчивы с малознакомыми девушками? У нас это не принято. – Заметила Аджисай. – Мой жизненный опыт подсказывает, что ты побежишь меня сдавать. – Ответил он. – И я хочу спросить тебя: неужели боль, причиняемая другим, может иметь в себе божественное, когда она делает людей только несчастнее? Девушка проигнорировала вопрос, который на самом деле тревожил и ее сердце. – В любом случае вам не стоит тратить время на меня. Я не обладаю ни упорством, ни всепрощением. – Сказала Аджисай. Девушка еще некоторое время молчала, только нервно барабанила по столу пальцами так, что ее беловолосого собеседника это начало раздражать. Он вслушался в раздражающий шум, и понял, что девушка будто повторяет одну и ту же мелодию с чередованием долгих и кратких пауз. Переложив это на азбуку Морзе, он получил: «Гражданская еще идет». Поняв, он кивнул ей, надеясь, что этого будет достаточно, чтобы девчонка догадалась, что сообщение «прочитано». – Вам не следует много говорить. – Вдруг сказала она. – Акцент, господин писатель. Вам мешает акцент. Удачи вам и вашему другу, который изменит мир шиноби. – Она поднялась, прошла почти до двери, а затем повернулась к нему и сказала: «Господин, а давайте я погадаю вам на руке. – Девушка сделала паузу и другим виноватым тоном, будто убеждая саму себя, добавила: «Я умею». Она вернулась за барный столик и почти вцепилась в его руку: – Вот так идет ваша линия судьбы, господин, а от судьбы, как известно, не уйдешь… а вот так идут трубы, внизу в канализации, – прошептала она и указательным пальцем попыталась начертить примерный рисунок канализационных путей. – Через них можно уйти из города. А встретится вам, господин, много прекрасных женщин… Мужчин и женщин, вооруженных до зубов, и посты их здесь. – Она показала своим указательным пальцем в самый центр большой ладони Джираи, которая в это мгновение представлялась ей картой, расстеленной на столе в доме молодого Саламандры. – И здесь тоже. – Палец Аджисай отклонился вправо. – А жизнь у тебя будет длинная-длинная, – громко нараспев говорила девушка. Она расстегнула куртку, обнажая худые плечи, и почти перевалилась на половину столика собеседника. – Если дойдете до брода, дождетесь ночи, а дальше – вплавь. Джирае, который был в сотнях борделей и покупал любовь тысяч девок, ее поведение ее поведение, как и попытка выдать себя за гадалку, которая и судьбу предскажет, и против более близкого знакомства возражать не будет, казалось более смешным, чем развратным. – Ну, за такое гадание не грех и ручку позолотить, – Джирая принимал правила игры. Он было потянулся за небольшим мешочком туго набитым серебряными рё, которых девчонке хватит на полжизни. Но она вдруг прервала его и безо всякой игры сказала: «Пожалуйста, уходите», – и сунула ему в руку какой-то медяк со стертым аверсом. – Милая, кто же так гадает? – Рассмеялся Джирая. – Это я тебе за предсказание должен… Девушка его не слушала. Она зажала в его руке монету. – Быстрее. Не откладывайте. – Прошептала она. Аджисай резко встала и чуть не опрометью бросилась к двери. Джирая не успел ей сказать, что, если она чего-то боится, то может остаться с ним, уж он-то точно не даст никому в обиду молодых девушек… – Вот же идиотка! – Выругался он вслух, когда почувствовал, что та была уже далеко и перешла на мерцающий шаг. Теперь он рассматривал монету старого образца то ли с отпечатанной саламандрой, то ли еще с какой ящерицей, и подумал, что, если она решила так заплатить за недопитый и простывший чай, то этого явно мало. Он добавил к медяку несколько рё, оставив в баре хорошие чаевые. Увидев щедрого господина, Джираю обступили иные женщины, которые тоже владели и мастерством предсказания судьбы, и тонкостями чайной церемонии, и искусством любви, а потому в сердце смеялись над молодой и неопытной дурочкой, по глупости упустившей богатого клиента. А легендарный отшельник решил, что он, конечно, последует совету этой девушки, но позже. Эту ночь он проведет здесь, в корчме. А еще у него есть невыполненное задание, а потому просто взять и убежать он не может, да и не видит смысла: ведь он из таких передряг в Амегакуре выпутывался, что здесь ему бояться уже нечего. А этой девочке такие приключения, как у него, даже в кошмарах не снились. *** Приближалось время миссии. Их команде в помощь выделили двух джонинов-наставников. Миссия заключалась в том, чтобы выследить и обезвредить, а возможно, даже доставить живым коварного хитокири, который давно беспокоил дайме соседней страны. За голову его платили золотом. Сама миссия, казалось, была успешна. Его сначала выследили, а затем впятером смогли убить. Но, если б первая миссия ранга S команды Аджисай закончилась так, то в этом не было бы ничего удивительного, и она бы никак не повлияла на ее судьбу. Суйрен даже намекала, что ее подруга может не ждать, когда команда выполнит задание. Обычно первая удачная миссия такого уровня, выполненная пусть даже с чужой помощью, счастливый день для шиноби, но миссия ранга S для Аджисай только начиналась после завершения официального задания. Она исчезла во время привала, короткого отдыха, который позволили себе уставшие воины после непростой операции. Расчет был прост: у нее будет несколько часов, прежде чем ее хватятся, а уж за это время она скроется так, что никто не найдет. Только девушка не знала, что джонины не только помогают новичкам в выполнении сложных заказов, но и присматривают, чтобы чунины, впервые покидавшие Амегакуре вернулись на горячо любимую родину в полном составе. Живыми или мертвыми. Ей осталось совсем недалеко до границы, когда девушка почувствовала несколько чужих чакр. Теперь гнали ее. Раньше она с каким-то странным наслаждением представляла себе, что, если она решится на побег, то обманет и запутает ойнинов, а когда, действительно, пришлось убегать, она решила принять бой. Правда, сейчас у нее было преимущество, о котором никто не знал. И она рассчитывала на этот последний шанс. Она увидела силуэт преследующего ее шиноби и наугад метнула сенбоны. Промахнулась. Скрываясь от него, она все чаще бросала в него метательные игры, и от этого было больше вреда, чем пользы, потому что так она невольно обозначала, где находится. А джонин будто игрался с ней и перестал бояться очевидных и однообразных атак: на его лице было несколько царапин, а на жилете – мелкие пятнышки крови. Он даже не считал нужным прятаться от выпадов Аджисай, когда понял, что иглы чистые, и теперь ждал, когда девушка вымотается, либо когда у нее кончатся сенбоны. Аджисай надела респиратор и в этот момент почувствовала, что ее преследователей уже двое. «Тогда надо решаться», – подумала она. Увидев ее в респираторе, джонин воскликнул, что теперь-то она вполне проявила свою предательскую сущность, но он и без респиратора знает, что она продалась тем мразям, которые служили Ханзо Саламандре. –Ну, и за сколько тебя купили, сволочь? – От возмущения он на мгновения замер. Девушка откупорила пробирку с ядом, обмакнула туда несколько сенбонов. – Вот тебе прощальный подарок от клана Саламандра, – прошептала она и сложила копирующую печать. Увернуться от сотен игл не было никакой возможности, да и бывший наставник явно презирал ее способности как бойца, поэтому отнесся к атаке легкомысленно. «Тысячи смертельных доз, – вспомнила Аджисай. – Должно хватить». – Сдавайся! – Выкрикнул противник. – Все равно тебе отсюда не выбра… – Тут он застонал и рухнул на землю. Девушка подошла и убедилась, что он мертв. «Действительно, хороший яд. Меня бы мгновенно убил» – мелькнула в голове мысль. – Ну, что, празднуешь победу? – Вторая джонин-куноичи оказалась мастером скрывать свою чакру, поэтому ей удалось незаметно подобраться к отвлеченной боем Аджисай. Ударом в лицо она сбила девчонку с ног. Сбежать захотела, да? – Куноичи оскалилась улыбкой коварной и хищной. Я об тебя даже руки марать не буду. Хочешь бежать – беги. Отпускаю. – Аджисай посмотрела на нее снизу вверх, как на сумасшедшую. И не верила ей ни на грош. А убивать ее будут медленно и мучительно. Девушка уже успела пожалеть, что не выпила склянку сама, еще тогда вместе с молодым Саламандрой. – Только вот посмотрим, кому ты будешь нужна на чужой земле. Они же нас всех ненавидят. Сколько ты там протянешь? Особенно, если всем станет очевидна твоя «маленькая тайна». Уже не носишь протектор? – Куноичи посмотрела на чистый лоб Аджисай. – Ну, так я тебе символом деревни лоб разрисую, чтоб родину не забывала. Пусть в других странах знают, что имеют дело с предательницей. – Девушка занесла кунай и крепко прижала левой рукой Аджисай к земле, так, что та и пошевелиться не могла. – Четыре прямых черты с тобой по жизни останутся, и жизнь твоя будет короткая. Аджисай посмотрела на острие куная и рефлекторно закрыла глаза, хотя знала, что ее противница не будет туда целиться. Но вместо боли она вдруг почувствовала, как падает на нее тяжелое, грузное тело, еще больше придавливая ее к земле, так, что становилось трудно дышать. А когда распахнула глаза, увидела стоящую напротив Суйрен с окровавленной саблей, которая протягивала ей руку. – Суйрен, ты как… – Нашла тебя? Ну, я же сенсор. Мне стало интересно, куда подевались джонины-наставники… – Ответила подруга. – Мы не жертвуем товарищами. Ты же помнишь? – Сказала Суйрен, и Аджисай пришло на ум испытание на звание чунина, где нужно было выбрать самого слабого члена команды и пожертвовать им, но правильный ответ заключался в том, чтобы не жертвовать никем. – Теперь тебе нельзя возвращаться. – С некоторой грустью сказала Аджисай. – Она все-таки втянула в свои приключения подругу, которая была верна Амегакуре. – Хорошенькое дело, как это нельзя? А кто расскажет о гибели всей нашей группы и о чудесном моем спасении? – Притворно изумилась Суйрен. – Тебе не поверят. – Отрезала Аджисай. – Вот мне-то как раз и поверят. У сенсоров есть свои преимущества, и одно из них – быть убедительными. Ты пока отдыхай, – сказала Суйрен выбравшейся Аджисай. – Все равно ничего лучше сейчас придумать не сможешь. Та впервые за этот день почувствовала себя спокойно. Подруга позвала ее примерно через час. Аджисай увидела тело, покрытое белой тканью. – Это наша наставница? – Спросила девушка. – Была. А теперь это мой шедевр. – Ответила Суйрен. Аджисай аккуратно отодвинула покрывало и вскрикнула от неожиданности. – Это же я, только… – Пала смертью храбрых. – Довольно сказала Суйрен. – Развейся! – Аджисай использовала технику, освобождающую от иллюзии. – Это не гендзюцу. – Сказала ее подруга. –Тогда что это, хенге? Даже хороший хенге, а не тот, что изучают в академии шиноби, не скрывает надолго, и его легко обнаружить. – И не хенге. Сейчас было даже как-то обидно. На хенге я бы час не потратила. Аджисай складывала еще печати, и пыталась вернуть телу его первоначальный вид, но у нее это не выходило. – Может, ты и права. – Облегченно вздохнула она. – Тогда что это? – Это – мой шедевр. – Твой шедевр – мой портрет? – Удивленно спросила Аджисай, глядя на мертвое тело, которое было точно ее копией, но этого нельзя было понять из анализа чакры. – Ну, у этой техники еще нет крутого названия. Я маскировала чакру и вдохновлялась дзюцу, основанными на каварими. Деревня Дождя скоро изменится… – Повторила ее фразу Суйрен. – А теперь моя очередь тебя удивлять. Кучиесе но дзюцу! – Аджисай, раскровив палец, прикоснулась им к татуировке хамелеона. – Новый призыв? – Суйрен заинтересованно посмотрела на подругу. Но ничего не произошло. Аджисай повторила технику, но результат был тот же. – Видно, ты все-таки не до конца его освоила, – резюмировала Суйрен. Аджисай разочарованно согласилась. – А я надеялась… Этот призыв помогает оставаться незаметной. Он уже один раз спас мне жизнь, но, видимо, тогда мне угрожала смертельная опасность. Аджисай достала свиток. – Я здесь запечатала одну вещь. Это было довольно давно, еще до того, как я стала тренироваться… – Девушка хотела сказать «тренироваться у Нобору-самы», но поправилась и произнесла: «тренировать призыв». Я подумала, что это может пригодиться, если нельзя использовать чакру. Я училась этим пользоваться. И мне нужна высота. – Девушка посмотрела в сторону самого высокого холма. – Сюда! – Показала она на вершину. На холм вела узкая тропа. – Ойнинам, которые будут искать меня здесь, придется трудно: сначала они полезут наверх, а затем, они поймут, что лазали зря, и им придется спускаться обратно, да еще и гнаться за мной по долине. – Объясняла девушка. – Тебя никто искать не будет. Можешь же ты на меня положиться! – Сказала Суйрен. – А вот, если чисто гипотетически они начнут поиски, то оставишь ли ты ложные следы или нет, неважно. Это тебя не спасет. – Может, я и потерплю поражение, но пусть выследить меня им будет немного сложнее. – На вершине Аджисай выложила свиток и произнесла: «Кай!» – Параплан! (4) – Ахнула Суйрен. – Ты иногда меня поражаешь. – Я не собираюсь спускаться. Я собираюсь лететь. А вот ойнинам придется побегать… и поискать меня. С ним мне не нужно использовать шуншин и меня нельзя будет легко обнаружить. – Девушка вглядывалась в лицо Суйрен перед разлукой. – Не возвращайся к ним. Я тебя прошу. – Аджисай обняла подругу на прощание. – Мне так хочется, чтобы мы еще свиделись. – Вряд ли получится. Моя родина – Амегакуре. – Ответила она. – Разве что когда Деревня Дождя изменится… – Да, если она изменится, – мечтательно произнесла Аджисай. – Знаешь, есть такой человек, он хочет поменять законы, по которым живут шиноби… Подруга ответила ей непонимающим взглядом. *** Суйрен еще долго всматривалась вдаль, глядя, как параплан Аджисай превращается в маленькую точку в небе. А затем побрела вниз. Когда Суйрен вернулась, она передала ойнинам тело Аджисай. Анбу, удостоверив личность, застегнул мешок, в который было положено тело, на молнию, навсегда скрыв ее лицо. Суйрен, как выжившая в миссии, должна была дать подробный отчет Конан-саме. Девушка это знала. – Мы выполнили задание. – Голос ее был спокоен. – Но потеряли почти всю группу. Это был очень опытный нункенин. Но ведь главное, что мы выполнили заказ Деревни. – Да, Суйрен. Общее благо Деревни важнее личностных и человеческих связей. Ты, как единственный человек, выживший в операции и, что важнее, выполнившая ее, достойна награды. – Сказала Конан. Суйрен почти рефлекторно положила руку в карман чуунинского жилета. – Моя госпожа… Конан сложила печать и листы бумаги приняли вид фигуры Яхико. – Он наградит тебя. – Произнесла она, и листы бумаги, мгновение назад бывшие портретом Пейна, превратились в бумажные сюрикены и пронзили и пронзили девушку. «Я же все сделала правильно, я же не могла ошибиться», – мелькнуло в голове Суйрен, перед тем, как она впала в забытье. Девушка представила еще раз ту печать, которую она усовершенствовала так, чтобы никто не мог распознать поддельное тело. Она даже попыталась мысленно исправить некоторые символы в рисунке свитка-печати, которые теперь казались ей слишком грубыми, заменив в уме несколько элементов, но успела додумать вариант. Суйрен попыталась разомкнуть глаза и увидела мешок с телом Аджисай, неловко повернула голову, чтобы последний раз посмотреть ей в лицо и протянула к ней деревенеющую руку. «А если б не слабость этой девушки как сенсора, никто бы и не догадался, что тело, которое она принесла – подделка. Даже я до сих пор не знаю, какое тело было взято за основу этой техники», – подумала Конан. А вслух, склонившись над мертвой куноичи, сказала: «Как жаль, что приходится выбирать между талантом и лояльностью».Ветер перемен, ветер перемен, ветер Верить или нет, верить или нет в это? Ветер — ураган: то он обрывает крылья мотылькам То он помогает им лететь к свету
1. Изанаги, Сусаноо - в данном случае синтоистские боги. В данном АУ, конечно же, существуют Учихи и их техники, и слова Изанаги, Сусанноо являются многозначными, обозначая, как религиозный культ, так и технику. Да в общем-то техники Учих тоже являются легендарными. Их мало кто видел из чужих, а кто видел, рассказать не сможет. 2. Изанаги - бог покоя. Или "праздный бог". В политеистических религиях боги первого поколения, к которым относится Изанаги, т.е. сотворившие мир и других богов и духов, теряют свою значимость и уходят на второй план либо насильно ( как Уран, свергнутый и оскопленный Кроном), либо добровольно, как Изанаги, который после своих деяний (сотворение мира, выход из мрачного мира, куда он пошел искать свою погибшую жену, запечатывания в мрачном мире демонов, совершения очищений) удалился к себе в далекий дворец, где пребывает в тишине и тайне. имхо, в Кодзики ни о ком с большей почтительностью не сказано. Мирче Илиаде пишет о типе "праздного бога": "То же самое наблюдается у большинства африканских племен: Великий Бог Неба, Верховное существо, Всемогущий Творец играет крайне незначительную роль в религиозной жизни племени. Он чересчур далек или же чересчур хорош для того, чтобы нуждаться в собственно почитании, и его призывают лишь в случае крайней необходимости.Люди вспоминают о Небе и о Верховном божестве, лишь когда им непосредственно угрожает опасность с Неба; в остальное время их набожность уходит в повседневные нужды, а религиозные действа и поклонение направлены на те силы, которые этими нуждами владеют. Но совершенно очевидно, что все это никоим образом не умаляет автономию, величие и первенство верховных небесных существ. В худшем случае это показывает, что «первобытный» человек так же, как и цивилизованный, быстро забывает о них, когда они ему не нужны; что тяготы жизни заставляют его больше обращать внимание на Землю, чем на Небо; что он вспоминает, как важно Небо, только тогда, когда оттуда ему угрожает смерть". Монотеизм небесного "праздного Бога" актуализирует; древние христиане в спорах с греками-политеистами говорили, что Зевс, которому те поклоняются, - временщик и оккупант, отнявший трон у Неба (Урана). 3. Глайд. Параплан планирует, то есть "пролетает" определенное расстояние, постепенно теряя высоту. Таким образом, глайдом называется отношение пройденного расстояния к потерянной за время полета высоте. Например, вы стартовали с высоты 10 км. Глайд вашего параплана равен 10. Вы пролетите расстояние в 1 км. Правда, можно "продлить" полет, поймав восходящий поток воздуха. 4. Параплан. Конечно, техника нарушает атмосферу Наруто. Но здесь это больше символ. Хотя шиноби знают о пороховых бомбах, о ракетницах у Пейна и по-моему Сасори, у них есть видеокамеры и телевизоры для слежения на экзамене чунина, они прекрасно осведомлены в области трансплантации и генной инженерии. В самой Амегакуре есть заводы. Поэтому неужели нельзя сделать параплан? или хотя бы закупить по программе "полезные ископаемые в обмен на все остальное".Имхо, немножко странно, что шиноби не используют такое, например, кавалерию. Так было бы проще скрыть чакру.