long as the room keeps singing, that's just the business i'm in

Сегодняшняя ночь отдает легким ощущением дежавю. Такое чувство, что в последнее время подобных ночей у него было много. Все начинается так многообещающе и волнующее — во всяком случае, так многообещающе и волнующе, как может проходить обычная проверка груза. Но затем буквально в мгновение ока ситуация выходит из-под контроля из-за независящих от него обстоятельств, и все идет под откос, превращаясь в хаос: сердитые крики и топот ботинок эхом разносятся по складу, в воздухе висит оглушительный шум выстрелов, пули свистят над головой, а транспортные контейнеры, сложенные вокруг, напоминают лабиринт. Хотя обычно его не сопровождает неуклюжий девятнадцатилетний гангстер-подражатель — это что-то новенькое. — О БОЖЕ, ЧТО ПРОИСХОДИТ, — кричит Ландо прежде, чем Даниэль быстро тянет его за собой в укрытие за грузовым контейнером и крепко зажимает рот рукой. — Потише, — говорит Риккьярдо. — Ты и так выглядишь как новогодняя елка, нет необходимости и устно извещать всех о своем местоположении. — Мм, прости, — бормочет тот приглушенно в ладонь Даниэля. Они прижаты друг к другу, и Риккьярдо чувствует, как бешено колотится сердце Ландо, отбивая двести ударов в минуту. Сам же парень сидит с широко раскрытыми глазами, дрожит и делает прерывистые неглубокие вдохи, выглядя так, будто вот-вот обмочится. Даниэль спокоен. Он собран. Это не первое его родео. Он уже давно в этом деле, боже, сколько лет прошло, но он до сих пор хорошо помнит ощущение от первого рандеву со смертью. Душераздирающая паника, когда началась стрельба, ошеломляющий заряд адреналина, кричащий тебе «бей или беги» и прошивающий твой спинной мозг внезапный момент осознания того, что все это мафиозное дерьмо — не просто шикарные тачки и дорогие костюмы, — оно реально. До крови на руках и трупа в багажнике. Что ж, ему было поручено ввести Ландо в курс дела. И Риккьярдо мог бы выполнить эту просьбу, посмотреть, сможет ли он научить ребенка чему-нибудь. Хотя, оглядываясь назад, можно предположить, что это была лишь завуалированная попытка Карлоса снять с себя шефство над Ландо хотя бы на одну ночь. — Хорошо, — говорит Даниэль, наставнически хлопая в ладоши. — Добро пожаловать на уроки жизни с Даниэлем Риккьярдо. В сегодняшнем эпизоде: как выбраться из щекотливой ситуации. — Название твоего хоум-видео, — машинально бормочет Ландо. — Отлично, — говорит Риккьярдо и рушит образ примерного лектора, чтобы отбить заслуженную пятюню. — Шаг первый: позитивное мышление. Ты и так уже отлично справляешься. — Спасибо, я постараюсь помнить об этом, когда буду истекать кровью и умирать. — Эй, мы еще не закончили, — предупреждает Даниэль. — Шаг второй: знай своего врага. Кто сегодня... — он высовывает голову из-за ящика и тут же прячется обратно, когда кто-то стреляет прямо перед его носом. — Феррари? Какого хрена за нами гонятся Феррари? — Что? Я не знаю! — У них нет претензий к Рено, — отмечает Даниэль и подозрительно прищуривается. — Что ты сделал, Ландо? — Что? Почему ты думаешь, что я что-то сделал? — пищит Норрис, несколько недостойно. — Может быть, им нужен Карлос. — Умоляю, — фыркает Риккьярдо. — Никто не хочет Карлоса. В смысле, я имею в виду, что его хотят, но не так. Было бы преступлением убивать кого-то с такими красивыми волосами. — Я буквально готов заплатить тебе, чтобы ты замолчал. — Хорошо. Ну, серьезно, если бы Феррари преследовали Карлоса по какой-либо причине, то они бы уже сделали свой ход. Особенно после того, что он сделал во время вашей небольшой командировки в Россию. Он невероятен. Все знают, что из вас двоих он — настоящая угроза. — Я представляю угрозу, — протестует Ландо, выпрямляясь во весь свой невыразительный рост. Боже, он восхитителен. Это все равно, что смотреть, как котенок раздувается, чтобы выглядеть большим и злым. — Конечно, малыш, — соглашается Даниэль, взъерошивая ему волосы. — А вдруг они охотятся за грузом? — С чего бы им интересоваться нашим продуктом? Та еще дрянь. Ты его пробовал? Господи, бэд трип обеспечен, — Риккьярдо содрогается от воспоминаний. — Нет, они пришли за тобой. Что возвращает нас к вопросу: что ты натворил? Увел девушку Шарля? Разыграл его тем трюком с «короткой» кроватью?* — Во-первых, она его бывш–, — говорит Ландо с таким выражением лица, какое Даниэль часто видел у адвокатов, готовящихся выступать перед присяжными. — Знаешь, можешь не отвечать, — говорит Риккьярдо, решив, что он уже слишком стар для этого дерьма, чтобы разбираться в драмах мафиозной малышни, снующей вокруг. Кроме того, ему все равно. — Лучше ответь: сколько их там? — Не знаю. Десять? — Разница между сомнением и уверенностью — это разница между жизнью и смертью, — глубокомысленно изрекает Даниэль. Черт, это было глубоко. Он должен это записать. — Вот как ты это выяснишь: видишь вон тот контейнер, зеленый, на семь часов? — Да? — отвечает Норрис, приподнимая голову, чтобы посмотреть. — Хорошо, — говорит Риккьярдо. — Раз-два-три пошел. Он хватает Ландо за плечи и бросается в сторону указанного контейнера через открытое пространство, практически маневрируя парнем, наполовину прикрывая, наполовину волоча его за собой, когда эскадрон одетых в красное придурков выскакивает, как галерея карнавальных мишеней, и начинает стрелять. На них обрушивается град пуль. Ландо оступается, неуклюже спотыкаясь — их ноги почти переплетаются так, что они вдвоем теряют равновесие, — и Даниэль с силой тянет его вниз. Они падают на пол, вовремя сгруппировавшись и перекатившись, вновь ныряя в укрытие. — Двенадцать, — резко выдыхает Риккьярдо, довольно улыбаясь. — Трое слева, трое спереди, пятеро между нами и дверью справа, один наверху. — Слишком просто. Кто-то должен научить этих головорезов из Феррари базовой тактике, например, не поддаваться на приманку, выдавая свою позицию при малейшем движении, и, может быть, еще взять курсы по улучшению навыков стрельбы. Любители. — Какого-хрена-какого-хрена-какого-хрена мы чуть не умерли. — На тебе бронежилет, с тобой все будет в порядке, — говорит Даниэль и ободряюще хлопает его по груди. Ландо сгибается пополам и хрипит. — О, так ты не носишь бронежилет. Всегда носи защиту, парень. Это не то, чему я должен тебя учить. Норрис бормочет себе что-то под нос, и Риккьярдо едва не роняет пистолет, вытаскивая его из кобуры. — Прошу прощения? — переспрашивает Даниэль. Ландо подавлено прячет лицо в ладони, опускается на корточки, сжавшись и покраснев до корней волос. — Ландо, ты что, только что сказал: поверить не могу, что я умру девственником? — Знаешь, на самом деле я не против, если бы меня застрелили прямо сейчас, — говорит Ландо, выпрямляясь и выходя из-за контейнера, вызвав еще один шквал пуль в свою сторону. Даниэль тянет его обратно за шиворот, широко при этом улыбаясь. — Мы выберемся отсюда, а потом решим твою проблему с девственностью. Клятва на мизинчиках? — говорит он и настойчиво протягивает руку, пихая её к лицу Ландо, пока тот не стонет, признавая свое поражение, и не цепляется мизинцем за палец Даниэля в ответ, потому что этот жест имеет значение. — Ладно, шаг… какой у нас шаг? Третий? Шаг третий: составьте план. К счастью, пока ты оплакивал отсутствие у себя сексуальных подвигов, я это уже сделал. Слушай внимательно: я обойду их с фланга, отвлеку их внимание на себя и сотру с лица земли парочку людей. Ты вернешься назад, найдешь путь к мостику и разберешься с этим ублюдком наверху, прикрывая меня оттуда. Мы расчищаем путь к двери, выходим на улицу, и уже к половине первого будем тонуть в стриптизершах. Звучит неплохо, да? Норрис кивает. Он достает изящный компактный пистолет из-за пояса брюк, держа его с неким благоговением, будто уважает его за то, на что он способен, но все еще немного боится его. Риккьярдо не упускает из виду, как Ландо украдкой бросает на него лукавый взгляд, жажда его одобрения, как всегда когда он делает что-то, по его мнению, ганстерское. Он почти может представить себе Ландо, который стоит дома с глупым видом и практикуется перед зеркалом, рисуясь, стараясь выглядеть крутым и жестким, — эт ты мне сказал, хах? Ты со мной разговариваешь? — Эм, ты когда-нибудь убивал? — спрашивает Даниэль, накручивая на пистолет глушитель. — Скажем так, вне твоих видеоигр. — Да, — отвечает Ландо слишком быстро. Риккьярдо делает паузу, чтобы скептически приподнять бровь. — Как там говорят? Не пытайся обмануть обманщика, — говорит он, забавляясь. — Это невозможно. — Хорошо. Нет, — бормочет Норрис. — Просто не спеши, хорошо прицелься, дыши глубже. Два выстрела в грудь, один в голову. Риккьярдо дважды стучит Ландо по груди и один раз по лбу, чтобы проиллюстрировать это. Он приподнимает его подбородок пальцем и внезапно думает: Господи Иисусе, он и не ожидал, что ему сегодня вечером придется учить ребенка этому, что ему придется провести Ландо через то, что изменит его навсегда. Он бы хотел, чтобы у него была припасена острота на подобный случай, какая-нибудь глупая шутка, которую он мог бы отпустить, чтобы подсластить пилюлю, но нет слов на Земле, которые могли бы смягчить то, что он собирается сделать. Должно быть, его внутреннее смятение отразилось на его лице, потому что Норрис в защитном жесте скрестил руки на груди. — Все в порядке, я справлюсь, — настаивает тот. — Кроме того, ты же будешь прикрывать мне спину. Это безоговорочное доверие, сияющее в глазах Ландо, находящегося на грани истерики, поражает Даниэля, заставая его врасплох. Из-за этого его тело прошибает дрожью, а все его мысли сводятся к яростной защите, приправленной чем-то более мягким и мучительным, почти болезненным, что заставляет его двигаться вперед. Поэтому он перестает зацикливаться на этом, и в данный момент отрицание становится просто рекой в Египте.* К тому же они еще не разобрались со всеми трудностями. — Тогда ладно. Ты готов? — Готов. — Хорошо, — говорит Даниэль. Он закрывает глаза, вынуждая себя сосредоточиться, действительно сосредоточиться, разум чист, «глаз тигра», детка. — Давай выберемся из этой чертовой дыры. Как только он выскакивает из-за контейнера, склад взрывается шумом и светом, и его тело больше не принадлежит ему, движимое инстинктами, а не голосом разума: обманное движение влево, рывок вправо, шаг вперед, пригнуться и развернуться для ответного огня — вот оно, удобный момент, цель беззащитна, — приподняться, выстрелить, не прицеливаясь, доверься своему телу, доверься своим инстинктам, стреляй от сердца — два выстрела, два убийства, два росчерка красным. Щелк, щелк, щелк, черт. Перезарядка. Нырнуть в укрытие, извлечь магазин, вставить новый. Продолжаем. Глубокий вдох, глубокий выдох. Снова в бой. Маневрируешь, когда пули проносятся мимо, не попадая в цель: бетонная крошка летит вверх, а разлетающиеся искры сыплются во все стороны. Прыгаешь по крышкам контейнеров, делая сальто в воздухе — Джон Ву, ублюдок, смерть свыше — делаешь движения, которые невозможно прочитать, появляясь из ниоткуда и отнимая одну жизнь за другой, потому что это его, — это все его. Продолжай движение — живи вечно. Это то, что он любит с такой страстью, что ему почти стыдно. Вот почему каждый раз, когда он задумывается о том, чтобы бросить все и выйти из игры, думая, что он слишком стар для этого, слишком пресыщен, что это работа для молодых, — вот почему он втягивается обратно. Потому что ничто другое не может сравниться с тем трепетом, поющим в его крови прямо сейчас, с восторгом от Дикой охоты, когда все его существо преследует на одну цель — найти и уничтожить. Но потом мир замирает в одно мгновение. Он слышит резкий, звенящий звук выстрела и пронзительный вскрик и вскидывает голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как Ландо оступается и падает на колени, а его оружие отскакивает от металлической решетки. Весь огонь в венах Риккьярдо внезапно гаснет, а тело будто сковывает льдом. Его взгляд фокусируется на двух ярких, оранжевой и красной, фигурах перед ним. Один из банды Феррари приближается к Ландо, направляя на него пистолет, пока тот в отчаянно пытается нащупать свое оружие. — Нет! — кричит Даниэль. Он вскидывает пистолет, прицеливается, нажимает на курок, но ударник бьет по пустому патроннику — у него закончились патроны. Он срывается с места, приближаясь к Норрису. Головорез из Феррари оглядывается через плечо, словно чувствуя его жалкую попытку, и улыбается, зная, что Риккьярдо не успеет вовремя. Он так беспомощен, слишком далеко, чтобы что-то предпринять. Мужчина вновь поворачивается к Ландо, взводит курок, прицеливается и стреляет. Щелчок. Осечка. Сердце Даниэля пропускает удар. Он благодарит все высшие силы, в которые не верит, за то, что Феррари в жизни не способны создать что-то надежное. Но бандит быстро реагирует, поправляя свое заклинившее оружие именно в тот момент, когда Ландо хватает свой пистолет и перекатывается на спину, направляя его вверх, и затем замирает, широко раскрыв глаза, неспособный скрыть дрожь в руках, застигнутый врасплох паникой. Мужчина вновь ухмыляется и наставляет пистолет, чтобы сделать выстрел из милосердия, словно собирается убить раненное животное. — Сделай это, Ландо! — кричит Даниэль. — ЧЕРТ ВОЗЬМИ, СДЕЛАЙ ЭТО! На секунду все замирает, а затем раздается один оглушительный выстрел, сопровождающийся фонтаном кровавых брызг. Бандит из Феррари дергается и падает на спину. Ландо тоже падает, тяжело дыша, его оружие выскальзывает из пальцев, когда он хватается за ногу. Риккьярдо вскарабкивается на мостик и опускается рядом с Норрисом, не обращая внимания на металлическую решетку, впивающуюся в ладони и колени. — Ты в порядке, Ландо, все хорошо, мне так жаль, — тараторит Даниэль, прижимая руки к лицу парня, его груди, его животу, проверяя, нет ли травм. Руки и одежда Ландо окрашены красным, но все выглядит хуже, чем есть на самом деле. Пуля только задела ногу, а остальная кровь не его. — Я же говорил, что справлюсь, — упрямо заявляет Ландо, отворачиваясь в сторону, и его рвет.

***

— Карлос говорит, что нам нужно залечь на дно и остаться на ночь в конспиративной квартире. Люди Шарля снуют по улицам, разыскивая нас, — сообщает Риккьярдо Норрису, вешая трубку одноразового телефона, и в приступе раздражения выкидывает его в окно. Он чувствует, что его вот-вот затрясет от раздражения и желания сделать хоть что-то, чтобы сжечь остатки адреналина в крови после сегодняшней ночи. — Мне обещали стриптизерш, — говорит Ландо. Не то чтобы он был в состоянии хоть на что-то. Он свернулся в жалкий клубок на диване, грубо залатанный, но все еще одетый в грязную, окровавленную одежду. — Я передам твою жалобу Шарлю, — отвечает Риккьярдо. Он обходит диван и садится, но только потому, что больше ему негде сесть, кроме как на подозрительно испачканный матрас на полу, который здесь заменял кровать. Другая причина, по которой он не хочется оставаться здесь дольше, чем это необходимо, заключается в том, что он не может смириться с мыслью, что ему придется сидеть взаперти с Ландо в этой дерьмовой квартире. Не тогда, когда перед его глазами до сих пор стоит картина: стрелок в красном поднимает оружие, Ландо же лежит ничком и полностью беззащитен. Щелчок взведенного курка в его памяти звучит громче, чем взрыв. В ту же секунду, как Риккьярдо садится, Ландо двигается и кладет голову ему на бедро. Его рот болезненно кривится, словно он сдерживает слезы, и Даниэль, не в силах сопротивляться, проводит рукой по его волосам, успокаивая. После нескольких безмолвных минут Норрис внезапно выдает: — А что, если между Рено и Макларен была бы война? — Что? — переспрашивает Даниэль, явно сбитый с толку. — С чего бы вдруг? — Не знаю. Просто, если бы это случилось. Риккьярдо пожимает плечами. Инстинкты подсказывают ему, что что-то скрывается за этим вопросом. Слишком уж он был прямым, чтобы быть просто гипотетическим, к тому же Ландо отвратительный лжец, весь на нервах, с развязавшимся языком от боли и выброса адреналина. Он задается вопросом, имеет ли это какое-то отношение к тому, почему Феррари из всех домов устроил засаду именно им сегодня вечером, и делает мысленную пометку, отправить пару людей в Макларен с целью провести разведку, задать парочку вопросов, сломать несколько ног. Если подумать, то ходили слухи о Мерседес, которые он отметал как– — Я имею в виду, ты бы убил меня? — спрашивает Ландо. — Например, если бы это мы с тобой были там, наверху, лицом к лицу. Ты бы сделал это? Этим вопросом тот вынуждает со скрежетом остановиться поток мыслей в его голове. Так вот к чему был тот вопрос Ландо. Черт. Даниэль бы предпочел, чтобы это было признанием в измене, а не этим. Но его мозг уже ухватился за этот вопрос, и он вновь думает об этой сцене с выворачиванием желудка, но на этот раз в его больной фантазии это он стоит над Норрисом, пока тот маленькой беспомощной фигуркой лежит на земле и пытается прицелиться. И Ландо все еще смотрит на него так — с полнейшим доверием в глазах, — почти обнажая горло, чтобы попытаться угодить ему, жажда его одобрения. — Не заставляй меня отвечать на этот вопрос, — наконец говорит Риккьярдо, понимая, что нет такого ответа, из-за которого бы он не чувствовал себя паршиво. — Значит, убил бы, — говорит Норрис, разочарованный больше всего на свете тем, что задал вопрос и получил ответ, который ему не понравился. — Бизнес есть бизнес, — говорит Даниэль, и это наилучшая отговорка, на которую он способен. Он был в этой игре достаточно долго, чтобы понять, что здесь нет места для чего-то личного. Это бомба замедленного действия, ждущая своего часа, — он уже совершал эту ошибку однажды с– с– с Максом (черт возьми, он едва может заставить себя подумать об этом) — еще больше ему не хочется признавать, что он уже и так скомпрометирован в отношении Ландо. Их легкое перешучивание, невольный трепет самодовольства в его груди, когда Ландо смотрит на него, будто говоря: «Я все сделал хорошо, Даниэль?». То, как Ландо всегда может его рассмешить, когда он меньше всего этого ожидает. Давным-давно, когда они были партнерами, Себастьян сказал ему, что он не создан для этого мира. «Почему?», — спросил он тогда обиженно, и Себастьян ответил: «У тебя слишком большое сердце для этого, Даниэль». Тогда он не придал этому значения, но теперь понимает, возможно, понимает, почему Себастьян сам ушел от всего этого… — Я думал– я думал, что это будет легче, — говорит Норрис, возвращая его к теме разговора. — Это станет проще, — отвечает ему Даниэль, и, не дай Бог, он все еще будет рядом, потому что он не уверен, что сможет принять это: Ландо с ожесточенным взглядом убийцы держит пистолет твердой рукой и делает выстрел на выдохе. — Я не знаю, смогу ли я, — продолжает тот. — Если бы я был на твоем месте, а ты на моем. — Это, блять, неправильный ответ, — резко отрезает Риккьярдо, хватает Ландо за плечо, вынуждая его сесть, и настойчиво трясет. — Слушай меня. Ответ «да». Все время. Всегда. Ты не можешь– Даниэль запинается и пытается распутать клубок роящихся в его голове мыслей, чтобы сказать что-то связное. Он никогда не был хорош в использовании слов, он никогда не был так красноречив как другие, потому что всегда верил в принцип «меньше слов — больше дела», показывая намерение через действие, но ему обязательно нужно, чтобы Ландо понял, что он пытается ему донести. Потому что, если все же случится так, что они окажутся в подобном положении, то будет уже поздно. — Не важно, кто тебя спрашивает и когда. Не имеет значения, если ты не веришь в это, ты все равно говоришь «черт возьми, да», и в тот день, когда ты честно не сможешь этого сделать, ты сжигаешь все свои бумаги и съебываешь нахуй. Обещай мне. Риккьярдо вновь смешно поднимает мизинец, и глаза Норриса расширяются оттого, что он видит на его лице. Он протягивает дрожащую руку, цепляется мизинцем за его палец, отпускает его, а затем наклоняется вперед и крепко целует Даниэля в губы. «О, черт», — думает Риккьярдо, паникуя. Это не то, что он должен был делать, особенно после той небольшой речи, которую он только что произнес. Это не кончится ничем хорошим. — Ландо, нет, ты чуть не умер, ты плохо соображаешь–, — говорит он, отстраняясь, но тот не выдерживает и садится Даниэлю на колени, кладет руки ему на плечи и целует вновь. Взгляд сияющий, неистовый, отчаянный, лихорадочный. И на этот раз Даниэль сдается (что было не так уж и сложно) и кладет руку на затылок Ландо, вынуждая его сбавить обороты и делая поцелуй более медленным, скользким и грязным. Он, черт возьми, отправится в Ад за это, если убийства и все его дела с мафией уже не гарантировали ему билет первым классом в преисподнюю. Ландо открывается ему, отзывчивый и нежный, а затем наклоняет голову и проводит языком по линии челюсти Риккьярдо, слизывая кровь, которая осталась там от всех непростительных вещей, что он сделал сегодня вечером. И этот жест буквально сводит его с ума: он притягивает Норриса ближе так, что тот трется об него бедрами и мурчит словно котенок, двигая бедрами, словно от этого зависит его жизнь. И, возможно, это так. Риккьярдо знает, каково это, — быть на волоске от смерти, что только абсолютное, экстатическое доказательство жизни сможет избавить от этого чувства, уверенность в том, что кто-то еще в этом неумолимом мире все еще готов отдавать, а не брать. Было бы лицемерно с его стороны судить, и, кроме того, его суждения отходят на второй план, когда дело касается этого ребенка. Он будет давать, и давать, и давать, и, черт возьми, давать, пока у него ничего не останется. — Пожалуйста, пожалуйста, — просит Ландо, и Даниэль дает ему то, о чем он умоляет, снимая с него одежду, сажая себе на колени и трахая его быстро и развратно, но вряд ли бесчувственно, и это не длится слишком долго для них обоих. Наступившая тишина почти оглушительна. По молчаливому согласию они вновь устраиваются точно так же, как и раньше: Риккьярдо втиснулся в угол между спинкой и подлокотником, а Ландо вытянулся на диване, положив свою голову ему на бедро. Но Даниэль не стал спокойнее, чем он был пару минут назад, на самом деле он будто стал еще напряженнее, как будто скажи он что-то не так, и взорвется бомба. — По крайней мере, я больше не умру девственником, — говорит Ландо, уже практически засыпая. Даниэль ничего не отвечает. Он точно не должен больше поощрять этого ребенка. Он думает о Максе, как обычно делает, когда дела идут совсем плохо, о чертовой имплозии, произошедшей здесь, — и понимает, что он уже прошел несколько миль по этому пути — неизменной петле сомнительных решений, и готов вновь их принять. Слишком большое сердце. Он ничему не учится. Он с трудом сглатывает комок в горле и откидывает голову назад на спинку дивана, чтобы предотвратить угрожающее покалывание в глазах. Внезапно его охватывает смертельная усталость, он закрывает глаза и представляет себе это еще раз: они вдвоем, друг против друга, Ландо лежит на земле, а он нависает над ним — ты убьешь меня, если до этого дойдет? «Конечно же, да», — настаивает про себя Риккьярдо. Он бы смог, и, черт возьми, сделал бы это. Но затем, незадолго до того, как темнота окутала его, в голове неожиданно возникает другая мысль. Ясный и язвительный голос разума в его моральном болоте, в котором он барахтается, мерзко шепчет: «Эй, медоед, может быть тебе стоит прислушаться к собственному совету на этот раз».