quiero para ti, sobre ti y contigo

      Когда часа через полтора после того, как он сам, не чувствуя ни рук, ни ног, ни самого себя, завалился домой, со стороны двери слышится звук ключа, поворачиваемого в замочной скважине, Игорь лишь на короткое мгновение непроизвольно напрягается, но практически тут же расслабляется и снова утыкается взглядом в экран ноутбука, находя место, где остановил своё чтение разбора их матча. Артём копошится в прихожей, слишком громко, даже для себя, сопит и шаркает ногами, Игорь на этот детский сад лишь качает головой и закатывает глаза, честное слово, он думает, что Игорь его из дома выгонит или что?       На пороге спальни Артём появляется в игоревом любимом худи и выглядит таким мягким и родным, что даже если бы Игорь и злился на него, то, скорее всего, тут же простил бы ему все грехи. Но Артёму и этого мало, он ещё и добивает тем, что, забравшись на кровать, тыкается ему лицом грудь, невесомо целуя в области сердца. Игорь тает, утыкается носом ему в макушку, вдыхает и зажмуривается от удовольствия, чувствуя, как его обволакивает знакомый запах шампуня, цепляющийся за волосы Артёма, идеально смешивающийся с ароматом самого Дзюбы, который, как бы Игорь не пытался, никак не получалось разобрать на составляющие. Он скучал, господи, как же он скучал. От этих трёх месяцев взаперти мозги встали набекрень, а невозможность увидеться с Артёмом вообще добивала, несколько до безумия коротких дней вместе в начале апреля ни капли не помогли, а сделали только хуже, закончившись слишком быстро и оставив после себя рвущиеся друг к другу сердца. Игорь не знает, сколько ему нужно времени, чтобы привести в порядок этот расшатавшийся кусок своей жизни, но одно понятно, нескольких часов вчерашнего дня и одного воскресенья на двоих будет недостаточно, но стоит хотя бы попытаться.       Он снова возвращает взгляд на экран ноутбука, прижимаясь щекой к макушке Артёма, пока тот не поворачивает голову так, чтобы иметь возможность читать то же, что и Игорь. Рука сама с собой скользит вверх по спине, замирая на шее и поглаживая кончиками пальцев совсем короткие мягко колющие волоски.       Они проводят несколько минут в совершено не напрягающей тишине. Несмотря на то, что в данный момент Игорь читает разбор матча с Зенитом, он не уверен, что хочет обсуждать его с Артёмом, хочется просто вот так лежать в тишине и наслаждаться близостью друг друга. Только вот у Дзюбы, кажется, другие планы.       — Прости, — едва ли разборчиво шепчет Артём, поднимая голову и упираясь подбородком ему в грудь, неожиданно он выглядит как побитый щенок, словно это не его команда закатала сегодня в ворота Игоря четыре до пиздеца обидных голешника. Остаётся только вздохнуть, захлопнуть ноутбук, так и оставив этот несчастный разбор недочитанным до лучших времён, отставить его на прикроватную тумбочку и, чуть подтолкнув Артёма, чтобы не наваливался, усесться на кровати, скрестив ноги. Поговорить, так поговорить.       — Тебе-то за что просить прощения? Это мои раздолбаи почти весь первый тайм хуйнёй страдали, — говорит Игорь не для того, чтобы успокоить терзающуюся душу Дзюбы, а потому что так оно и было. Таких разборов полёта, которых удостоилась защита в перерыве, не было давно. Вспомнить, так у Игоря самого уши вянут от слов, выражений и красочных метафор, использованных и Михалычем, и им самим в раздевалке. Его немного передёргивает, возможно, стоит будет извиниться перед Васиным и Набабкиным, потому что в некоторые моменты он явно перегибал палку, но чуть позже, пускай сначала подумают, всё переварят, а потом снова подумают и сделают для себя выводы.       — Есть за что, я хотел тебе забить, извини, — Артём снова пристыжено сопит и разглядывает рукава своего худи, натягивая их до самых кончиков пальцев, а затем снова отпуская.       Что ж, такое происходит каждые полгода — Артём изо всех сил пытается забить в ворота ЦСКА и каждый раз проваливается, а потом бесится из-за этого и слишком сильно и долго переживает. Игорь знает, что у Артёма психологический блок. И Артём это знает. И про то, что Игорь в курсе, тоже. У обоих слишком много тараканов в голове, некоторых они даже делят напополам. Возможно, всё-таки пришло время им обсудить их, они и так слишком долго избегали этой темы.       — Тём, ты же понимаешь, что это твоя работа хотеть забивать голы? Иначе ты был бы не очень хорошим нападающим, — хмыкает он.       — Игорь… не надо, — жалобно просит Артём, выглядя в этот момент таким разбитым, что у Игоря сжимается что-то внутри, и он кивает, — Я хочу тебе забить, но у меня нихуя не получается, и я ненавижу себя за это. Но и за желание я тоже ненавижу себя. Какой-то ёбаный замкнутый круг. Каждый раз, когда я возле ворот и, кажется, что уже вот-вот, блять, я забивал хуеву тучу голов с такой позиции, что может пойти не так? Но я вижу тебя, и всё… всё обрывается, где-то здесь, — Артём тыкает себя ладонью в живот в районе желудка, — и ноги, как будто сами по себе, не слушаются и отдают кому-то мяч, или бьют, ну, совершенно мимо, или прямо тебе в руки. Игорь, блять, я не раз специально отводил мяч от твоих ворот. Это пиздец, понимаешь? Пиздец.       Когда он замолкает, Игорь обхватывает ладонями лицо тяжело дышащего после своего монолога Артёма и поглаживает его подушечками больших пальцев по скулам, иногда это срабатывает, и Артёму от этого немного легче совладать со своими бурлящими эмоциями, остаётся надеяться, что поможет и сейчас.       — Я знаю, — говорит он, и Артём раздражённо фыркает, а с его губ срывается что-то отдалённо напоминающее на: «Ну, конечно», — Знаю, — вновь повторяет Игорь, — Мне жаль, но я ничего не могу с этим поделать, никак не могу помочь, ты должен сам постараться переступить через это.       — Знаю, — с тяжёлым вздохом отвечает Артём, — Я пробовал.       — Попробуй ещё. Я знаю, что ты сможешь. Ты можешь всё, — Игорь мягко улыбается, одними лишь уголками губ, смотрящему на него из-под полуприкрытых ресниц Артёму.       — Наверное, но не уверен, что хочу, — хриплым шёпотом признаётся он, обхватывая длинными пальцами одну из рук Игоря и поднося его запястье к своим губам, — Прости меня, — снова повторяет Артём, но уже настойчивее, щекоча тонкую кожу мягкими прикосновениями губ. По телу бегут мурашки, и внутри тепло-тепло.       — Хорошо, — так же шёпотом отвечает Игорь и практически тут же оказывается в кольце рук, по которым так скучал последние месяцы, просто до безумия.       Ощущая себя словно под защитным куполом, Игорь, наконец, позволяет себе отпустить всё изо всех сил сдерживаемое последние несколько часов напряжение, совершенно мазохистски утопая в горечи и обиде от такого разгромного поражения, не взятого пенальти, бессилия и невозможности хоть как-нибудь, любыми способами изменить ситуацию. Он тяжело и хрипло дышит, до белых костяшек пальцев сжимая плотную ткань худи на спине Артёма, и впитывает, словно губка, ощущения горячих ладоней, успокаивающе поглаживающих его шею, затылок, спину вдоль лопаток и позвоночника, и не менее горячего шёпота, раз за разом повторяющего:       — Шшш, всё хорошо, Игорёш, всё хорошо.       Понемногу волна отступает, выплеснутые эмоции растворяются, оставляя после себя плотную пустоту, в которую хочется укутаться как одеялом с головой, и глаза начинают предательски слипаться, тут же, как по мановению волшебной палочки, его голова касается подушки, но не на долго, мгновения спустя Игорь снова оказывается прижатым к избавившемуся от кофты Артёму, который продолжает убаюкивать его этими знакомыми каждому с младенчества шелестящими звуками.       Буря, залившая сегодня Москву, окончательно сошла на нет. Из приоткрытого окна в комнату врывается лёгкая ночная прохлада и щебетание птиц. Всё спокойно, так же, как спокойно Игорю, засыпающему в объятиях Артёма.