Requiem for a jerk

О том, что отец разбился на своём частном самолёте, летящем из Японии в Америку, Катагава узнал из новостей. Не то чтобы он любил смотреть новостные каналы - Катагава, по большому счёту, вообще не любил смотреть телевизор. Если бы не бессонница, мучившая его весь последний месяц, огромный плазменный экран так и продолжал бы пылиться на стене - но так уж вышло, что именно приглушённые голоса ведущих помогали ему заснуть. Был поздний вечер, и спальня озарялась лишь неясным, почти призрачным светом от работающего телевизора - свет этот скользил, мерцая, по стене, и Катагава следил за ним сквозь полуопущенные веки. Вот уже полчаса он лежал на кровати, дрёма то накатывала, то спадала - волна за волной, волна за волной, - и Катагава рассеянно думал о том, что завтра же отправится ко врачу и попросит выписать снотворное. Мысли вяло и лениво перетекали из одной в другую, он вот-вот готов был провалиться в сон, тело было тяжёлым и будто налитым свинцом... затем Катагава расслышал собственную фамилию и резко распахнул глаза. Едва успев подумать, что изнуряющая бессонница, судя по всему, уже начала подбрасывать подарки в виде слуховых галлюцинаций, Катагава услышал свою фамилию ещё раз. Он взял пульт от телевизора и прибавил звук - бесстрастный голос диктора пролился в комнату, заполняя каждый уголок. Говорилось что-то про крушение самолёта, неисправность двигателя, выражение соболезнований близким погибшего - ага, как же, соболезнуют они. Лишь пару недель назад этот же самый канал добрых десять минут разорялся о том, что корпорация Маливан, дескать, дышит скандалами, как воздухом. Тот обличающий репортаж был приурочен к какому-то неприятному происшествию, приключившемуся на одном из производственных заводов - случалось это далеко не в первый раз, так что журналистам было где разойтись. Катагава к семейному бизнесу никакого отношения не имел уже два года - и каждый раз, натыкаясь на очередной разгромный отзыв в адрес Маливана, он лишь хмыкал, испытывая тёмное, мстительное удовольствие. До самой корпорации Катагаве дела не было, и он не желал ей ни добра ни зла - существует она, и ладно. Зато ему было очень, очень приятно знать, что Катагава-старший, так кичившийся своей непогрешимостью, раз за разом терпит неудачи. Он был высокомерным засранцем, мало что на свете ценившим и плевавшим с высокой колокольни на собственных детей. Сказать, что Катагава-старший был плохим отцом, значило бы сильно преуменьшить правду: он был просто отвратительным отцом. И Катагава, сидя на кровати и тупо уставясь в телевизор, с кристальной ясностью понимал, что не испытывает абсолютно никакого горя. Да что там, в его душе не шевельнулось и тени жалости, ни единого чернильного пятна тоски - там была лишь полная, всепоглощающая пустота. Он выключил телевизор, погружая комнату во мрак, и потянулся к телефону, ещё несколько часов назад поставленному на беззвучный режим. Три пропущенных звонка - два от семейного адвоката и один от Наоко, с которой Катагава не разговаривал уже около полугода. В первую очередь было решено перезвонить адвокату; как оказалось, полиция разыскала именно его контакты, а не номера детей погибшего - и это, наверное, характеризовало отношения в их семье лучше всего остального. Выслушав всю имеющуюся о случившемся информацию и полагающиеся скорбному случаю слова сочувствия, Катагава отдал несколько распоряжений. Необходимо было организовать не только прощальную церемонию, а ещё и чтение завещания и хотя бы одно публичное выступление для многочисленных стервятников, именуемых прессой - одним словом, неделька предстояла та ещё. Катагава попросил адвоката обратиться в любое похоронное бюро ("Да, абсолютно в любое, вы можете открыть газету и ткнуть пальцем в первое попавшееся"), и на этом они распрощались, договорившись созвониться, когда будут какие-то новости. Новости, как оказалось, появились уже к двенадцати часам следующего дня: адвокат сообщил, что агент из бюро готов встретиться сегодня же, чтобы как можно быстрее уладить все необходимые вопросы. "Вернее, как можно быстрее взяться за сулящий большую прибыль заказ, пока его не перехватил кто-то ещё", - с раздражением подумал Катагава. Так или иначе, ему и самому не терпелось поскорее со всем разобраться, так что он дал добро на встречу. Звонок от консьержа, сообщавшего, что внизу ожидает посетитель, раздался уже через полтора часа. Катагава разрешил впустить его, а сам двинулся по гостиной, окидывая взглядом обстановку и рассеянно подмечая, что нужно бы вызвать горничную - она не заглядывала, кажется, уже больше недели. Впрочем, плевать на беспорядок, плевать, что подумает скучный хрыч из похоронного бюро, ему не хотелось ни перед кем рисоваться; в конце концов, у Катагавы умер отец, и это давало ему некий карт-бланш. Он мог бы сейчас сидеть в пижаме, поедать конфеты и забрасывать весь пол обёртками, и никто и слова не посмел бы ему сказать. На этаже пиликнул подъехавший лифт, затем возле входной двери раздались шаги, и Катагава обернулся, чтобы поприветствовать гостя. Как мало, оказывается, он знал о работниках сферы ритуальных услуг: на пороге стоял высокий парень с до неприличия смазливым лицом - уж точно не нафталиновый старец, которого ожидал увидеть Катагава. Если бы не дипломат в руках и не угольно-чёрный костюм, сидевший на его ладной фигуре как влитой, Катагава решил бы, что незнакомец перепутал этажи и приехал сюда по ошибке. Он вмиг пожалел, что не вызвал горничную ещё накануне. Сейчас ему определённо было перед кем рисоваться. - Добрый день, - ровным тоном произнёс агент и протянул руку для пожатия. - Меня зовут Риз, и заниматься организацией похорон вашего отца буду именно я. - Добрый день, - эхом отозвался Катагава. - Проходите и присаживайтесь. Кивнув, Риз направился к креслам, расставленным вокруг массивного стеклянного стола, и Катагава почувствовал абсолютно неуместный прилив восхищения, заметив его невозможно длинные ноги. Кто бы мог подумать, что среди ритуальных агентов встречаются такие экземпляры? - Чай, кофе? - спросил Катагава. - Воду? - Нет, спасибо, - ответил Риз, уже занятый раскладыванием бумаг по столу. - Можем начать, если вы не против. - Да, конечно. Катагава опустился на соседнее кресло и, когда Риз вскинул на него глаза, отметил их тёплый янтарно-карий цвет. - Сперва мне нужно знать о вероисповедании вашего отца: от этого зависит весь план похорон. - Он католик, - сдержанно ответил Катагава. Если точнее, это был тот самый католицизм, дозволяющий прихожанам несметное количество алкоголя, продажную любовь и ложь на каждом шагу. Это был личный католицизм его отца. - Хорошо. - Риз кивнул и сделал отметку в своём планшете. - Учитывая, кхм, обстоятельства смерти... Он замялся, смущённо потирая шею, и Катагава увидел татуировку, выглядывавшую из-под воротничка его безукоризненно белой рубашки. - Вы хотите знать, осталось ли что-то, что можно похоронить? - прямо спросил он, и Риз, отведя взгляд, кивнул. - Эта церемония - просто формальность. Судя по словам адвоката, от отца не осталось... практически ничего - так, во всяком случае, сообщила полиция. - Это очень упрощает дело, - обронил Риз и немедленно покраснел, стушевавшись. - Ох, я не имел в виду, что так лучше... Вот чёрт, простите. Катагава хмыкнул: Риз, вкупе со своей очаровательной неловкостью, нравился ему теперь ещё больше. - Вы правы, - легко сказал он. - Это действительно упрощает дело. Где-то с час они обсуждали место и план проведения церемонии, оформление, примерное количество приглашённых; Риз был дотошен и действительно разбирался в своём ремесле, и этот неоспоримый профессионализм позволял забыть даже о его привлекательном внешнем виде - ну, почти. Время от времени Катагава ловил себя на том, что не может перестать пялиться - и, осознав это, поспешно отводил взгляд. Не хватало ещё отпугнуть Риза и получить ему взамен кого-нибудь гораздо более раздражающего - например, ту женщину, что организовывала похороны матери Катагавы. Было это больше десяти лет назад, но он до сих пор не мог избавиться от воспоминаний о том дне: Катагава помнил удушливо сладкий аромат цветов, помнил наглухо занавешенные тяжёлыми портьерами окна и плач сестры. А ещё он помнил светло-серые, до краёв наполненные жалостью глаза женщины из бюро; она то и дело бросала взгляд на подростков, оставшихся без матери, и вздыхала так тяжело, будто ей было до них хоть какое-то дело. Катагава ненавидел жалость - а Риз, по счастью, и не думал его жалеть. Он не произнёс ни единого слова соболезнований и смотрел так спокойно и легко, будто пришёл поговорить исключительно о погоде - и это было как раз тем, в чём сейчас так отчаянно нуждался Катагава. Прощальная церемония должна была состояться уже через два дня: Риз заверил, что этого времени вполне хватит, чтобы всё подготовить, и Катагава не собирался с ним спорить. Через два дня, через день, сегодняшним вечером - плевать, его устроил бы любой вариант. Предложи Риз экспресс-мессу в местном Макдоналдс - Катагава даст добро и на это, честное слово. Он хмыкнул и едва не рассмеялся, представляя реакцию прессы и публики на нечто подобное - о да, вот это был бы номер. Вскоре Катагаве представился шанс ещё раз убедиться в том, что Риз знал своё дело: чёртовы похороны были самым настоящим шедевром, если к ним вообще применимо это слово. Сам милашка-агент, казалось, был в нескольких местах одновременно: он отдавал приказы обслуживающему персоналу, разговаривал с хором, рассаживал новоприбывших, и Катагава, к которому рекой стекались соболезнующие, краем глаза следил за ним. Сегодня на Ризе была уже чёрная рубашка, и каким-то волшебным образом он умудрялся выглядеть ещё горячее, чем в первую их с Катагавой встречу. Уже сидя в первом ряду и ожидая начала церемонии, Катагава заметил идущую к нему Наоко; на её бесстрастном лице не было и следа слёз - чего, впрочем, удивляться, она всегда ненавидела папашу куда сильнее, чем сам Катагава. Она опустилась рядом с ним на скамью и едва уловимо улыбнулась одним краешком губ. - Привет, - шепнула Наоко, не отрывая взгляда от чёрно-белой фотографии отца, стоящей в окружении белых лилий. - Ты так и не ответил ни на один мой звонок. - Я просто подумал, что мы так или иначе встретимся на днях. Она тихонько фыркнула. - Ты все свои встречи организовываешь через ритуальных агентов? - Нет, так повезло только тебе. Наоко собралась было ответить, но в этот момент началась церемония, и сестра умолкла, мигом преисполнившись напускной грустью. Что до Катагавы, то он и не собирался корчить из себя убитого горем сына даже для присутствующей здесь прессы - зато ему определённо удалось добавить себе очков за одухотворённую речь, полную трогательных воспоминаний об отце (весьма и весьма приукрашенных) и высокопарных фраз. Губы Наоко дрожали будто бы от едва сдерживаемых слёз, но Катагава прекрасно знал, что на самом деле она хочет рассмеяться: сестру всегда веселили лицемерные или заказные речи, которые он толкал на публике. Всё для тебя, сестрёнка. - Что теперь будет с компанией? - спросила Наоко, едва церемония подошла к концу и поток людей, одетых в чёрное, двинулся к выходу. Катагава пожал плечами. - Я не знаю. Возглавлю, пущу с молотка, отдам тебе - я ещё не решил. Наоко поджала губы. - Мне она не нужна. - А мне? - А тебе всегда была нужна власть, - самодовольно ввернула Наоко. - Так что забирай этот чёртов Маливан и преврати его во что-то, чем мы могли бы гордиться. - Чтение завещания ещё не состоялось, - хмыкнул Катагава. - Кто знает, вдруг он оставил компанию кому-то ещё? Я сильно сомневаюсь, что мы его единственные дети. - Мы единственные официальные дети. Есть разница. Он не ответил, и какое-то время они молчали. Сестра сидела, опустив голову и теребя краешек так и не понадобившегося ей платка, и отчего-то Катагава почувствовал острый укол сожаления о том, что они так редко видятся. В этом не было ничьей вины, просто слишком уж сильно одним своим видом они напоминали друг другу о вещах, которые хотелось забыть. - Ты хреново выглядишь, кстати, - сказала Наоко, покосившись на брата. - Ты вообще спишь? - С трудом. Катагава заметил Риза, учтиво разговаривавшего о чём-то со священником, и несколько мгновений рассматривал его; проследив за взглядом брата, Наоко закатила глаза. - Только не говори мне, что собираешься подкатить к парню, который организовывал похороны нашего отца. - Ну, технически, это не было похоронами, - нашёлся Катагава. Наоко с деланным неодобрением покачала головой. - Как скажешь, братец. Лишь бы это помогало тебе спать по ночам. Они говорили о чём-то, обмениваясь колкостями и подтрунивая друг над другом, ещё пару минут, после чего Наоко ушла, и Катагава остался один на совершенно пустой скамье. Риз, отдавая последние распоряжения, то появлялся в поле его зрения, то вновь исчезал, и Катагава, наблюдая за ним, рассеянно крутил кольцо на пальце. Он понятия не имел, сколько прошло времени, прежде чем Риз, закончив с делами, направился к выходу; Катагава поднялся ему навстречу так резко, что Риз от неожиданности замер на месте. - Я хотел поблагодарить вас за работу, - сказал Катагава своим самым непринуждённым тоном. - Вы прекрасно справились. - Спасибо, - вежливо ответил Риз. Катагава замялся, не зная, что сказать дальше - повисла неловкая пауза, и с каждой секундой выражение лица Риза становилось всё более и более вопросительным. Окончательно смешавшись, Катагава выдал первое, что пришло ему в голову: - Вы... Ты свободен сейчас? Хочешь сходить куда-нибудь выпить? Риз, казалось, не слишком удивился подобному вопросу: он стоял, лишь едва приподняв брови и задумчиво рассматривая Катагаву. Затем Риз взглянул на часы, устало провёл рукой по волосам и сказал: - Да, почему бы и нет?