Я сдаюсь

Они убегали в ночи опустевшего города, взявшись за руки так крепко, словно скованные цепью, и только звёзды были свидетелями их побега. Такие испокон веков одинокие, они складывались в созвездия, но по-настоящему дотянуться друг до друга могли лишь раз в несколько тысяч лет, совершая ещё одно неподвластное человеческому влиянию чудо. Впрочем, те двое, что сегодня и вовек решили делить одну судьбу на двоих, чувствовали себя не менее особенными. Когда городские стены давно растаяли за спинами, они позволили себе короткую передышку. Дух свободы кружил голову, адреналин бушевал в крови, но Карен улыбалась, тяжело выдыхая воздух из раскалённых лёгких. — Мы смогли, — сиплым от усталости голосом произнёс Невра, ладонью приласкав бархатную щёку сестры. Они обменялись взглядами, в которых было больше любви, чем могла вместить в себя вселенная, и сплелись в объятьях настолько тесных, что меж их телами не вместилось бы и рисовое зерно. — Нас могут найти и… вернуть, — горячее дыхание Карен встретилось с чужими губами и тут же растаяло, взбудоражив робкое влечение, что теплилось в них с детства и вот теперь обернулось силой невероятного притяжения. Оно стучало в груди, словно второе сердце, и неизменно повторяло его жадный и жизнерадостный ритм, напоминая, что главное уже сделано и что отныне бояться больше нечего. И некого. — Нет, — Невра покачал головой, успокаивающе оглаживая напряжённую под ладонями спину Карен. — Никто никогда нас больше не разлучит. Карен с надеждой взглянула в его глаза, впечатывая в сердце каждое оброненное слово. — Поклянись мне, — прошептала она, сужая и без того еле ощутимое расстояние между их губами. — Клянусь… — и если бы он знал, как много значило в тот миг это признание для неё, то предпочёл бы избежать обещания и дать ей шанс отыскать иную судьбу, отличную от его собственной. И если бы он знал, что однажды придёт другая и, вопреки всем данным клятвам, его сердце последует за ней, то предпочёл бы смерть, нежели благостную ложь, о которой он и не догадывался, пока правда не перестала быть правдой. Но то будущее наступит ещё не скоро. Они скрепили клятву поцелуем, словно новобрачные, впервые пробуя друг друга с осторожностью, сдерживающей порывы юношеской нетерпеливости, и нежностью, всепоглощающей, но хрупкой. Она стремительно набирала градус вместе с возрастающей смелостью поцелуев, так что никто из них не заметил, когда тепло обернулось пламенем, а связующая их платоническая тяга слилась со страстью, перерастая в притяжение тел. И будто бы не было больше никого и ничего под этим бескрайним небом. Лишь два человека и одна судьба. *** В гвардии Эль Невра в мгновение ока приобрёл статус сердцееда. На него засматривались все без исключения: и юные девушки, падкие на притягательную внешность и сладкие слова, и замужние женщины, и совсем ещё девчонки, не перешедшие порога детства. Карен с пониманием относилась к связям, что он протягивал, будто нити паутины, в их новом убежище. Они созданы покорять, но истинной взаимности не стоило ждать ни одной из его женщин. Они всё ещё жили лишь друг для друга, но, учитывая их происхождение, друг другом им насытиться было никак нельзя. — Я знаю, что ты спишь с некоторыми из здешних женщин, — в голосе Карен не было осуждения или ревности — только любовь. В тот вечер они, как и обычно, проводили время в объятиях друг друга, обмениваясь поцелуями и неторопливыми ласками, готовые в любой момент притвориться, что ничего и не было. Ни у кого не возникало вопросов и неподобающих мыслей, когда брат и сестра запирались в одной комнате, однако же эта неосведомлённость могла сослужить и дурную службу — в любой момент их могли прервать и по важному делу, и из желания просто составить компанию. — Карен… — она нашла в его глазах лишь тоску и неуместное желание оправдаться, а потому поспешно прикрыла ладонью губы, и Невра покорно взглянул на неё в ожидании продолжения. — Я знаю, что ты меня бережёшь. Но я больше не хочу быть оберегаемой. Я хочу быть твоей. Полностью. До конца. Последние слова Карен произнесла едва различимым шёпотом. Чем меньше становилось в ней уверенности, тем тише звучал голос, а щёки покрывались неудержимым румянцем. Первое желание зародилось в них с первым же поцелуем, однако до этих пор они так и не переступили черту, и Карен лишь понадеялась, что брат поймёт серьёзность её намерений, несмотря на то, какой нерешительной и стыдливой она становилась, произнося их вслух. — Карен… — Невра бережно накрыл её ладонь своей и невесомо коснулся поцелуем дрогнувших пальцев. — Ты же знаешь, что никто, кроме тебя, мне не нужен. — А мне не нужен никто, кроме тебя, — обеими руками обхватив запястья брата, она переместила его раскрытые ладони к своей груди, где сердце билось так заполошно и громко, будто готовое вырваться и разбиться. — Так люби же меня. «И мне не будет больно, не будет страшно», — растаяло выдохом между устремлённых друг к другу губ. Любовь обернулась жаром, в котором сгинул самоконтроль. Исчезли все до единой мысли, исчезло само понятие времени, исчез весь мир за порогом комнаты — остались чувства, разделённые на двоих, и тела, льнувшие друг к другу в первобытном желании слиться. Широко расставив ноги, Карен приняла на себя вес его тела и в себя — потяжелевшую плоть. Крошечная боль зажглась внизу живота, тут же истлев безвозвратно, и после первого судорожного выдоха её губы размыкались лишь для стонов удовольствия и поцелуев. Подчинённая ритму любви, истома медленно охватывала тело, пока от наслаждения оно не выбилось из сил. — Ты ведь меня не оставишь? — зачем-то спросила Карен, неуместным отчаянием растревожив сонливую тишину. Но теперь, обнажённая в его объятиях, принадлежавшая бесповоротно и невозвратно, она чувствовала себя беспокойной и уязвимой, жаждущей защиты и подтверждения клятв. — Никогда. Ты всё, что у меня есть, — Невра успокаивающе обхватил ладонями её лицо и невесомо поцеловал всё ещё алеющие распухшие губы. Карен счастливо зажмурилась, отвечая так трепетно, словно от силы любви, что она вкладывала в поцелуй, зависела её жизнь. В этот вечер никто так и не постучал в дверь этой комнаты, и волшебство единства длилось до утра. *** …но пришёл день, когда рухнул мир. Не тот, что снаружи. Поражённый и искалеченный сотнями войн, выкашивающих поколения, словно эпидемия чумы, он простоит ещё тысячелетия, разрастаясь плодородными почвами на месте захоронений. Мир рухнул внутри неё. Собственноручно созданный, красивый, дивный мир, что казался надёжным и крепким, а теперь в его руинах схоронилось и её желание жить. Ничего не осталось, кроме пути отступления, и этот выбор Карен сделала не сама. — Ты всё ещё моя малышка, и я безумно тебя люблю, — Невра укачивал её в объятиях, словно капризного ребёнка, устроившего истерику на пустом месте, и Карен ему больше не верила. Невра был её братом, и это всё, на что она могла рассчитывать теперь, когда былые узы сломлены, и любовь, с которой он укачивал её в своих руках, покрывая поцелуями мокрые от слёз щёки, оказалась невыносимо невинной и утешающей. — Мне тебя такого не надо, — зло огрызнулась Карен, понимая, что если бы всё можно было вернуть, она закрыла бы глаза на обиды, наступила бы на горло гордости. Но упущенного не вернёшь. Как бы не хотелось надеяться, что всё это только сон, и поутру окажется, что Эрика лишь виделась ей в кошмаре, внутренне Карен понимала, что всё уже кончено. В конце концов, до этих самых пор, она была единственной, кто знал, как выглядит его любовь. И чувствовала, что ей она больше не принадлежит. Всё, что оставалось, вывернуться из рук брата и сбежать — с разбитым сердцем, испуганной неясным будущим, в котором больше не будет его. Пустынный пляж встретил Карен освежающей вечерней прохладой и мёртвой тишиной. Она погрузилась в море, смывая усталость и слёзы, желая отдать ему боль, но тогда бы ей пришлось оставить здесь и свою жизнь. — Я сдаюсь, — прошептала Карен — не истину, но обещание. Иного выбора её лишили. Она отдала свои слёзы морю, и всё, что осталось — это имя и тело. Да безнадёжная любовь длиною в жизнь.