Легенда о Черной Мельнице. Другой взгляд

— Право же Карл, Ваша наивность очаровательна, — заметил старый барон Франц фон Хоффенмайер, с иронией глядя на своего собеседника. Карл Штаден удивленно посмотрел на хозяина поместья. Он давно знал барона, но так и не смог привыкнуть к неожиданным умозаключениям своего старшего друга. — Что Вы имеете в виду, Франц? — Вашу трогательную веру в счастливые концы, разумеется. — А разве счастливых концов не бывает? — Вы могли бы привести пример? — Безусловно! — пылко воскликнул юноша — Вы верно слышали, что рассказывают в деревне про старую мельницу? И, заметьте, герр Хоффенмайер, все как один, уверяют меня, что это правда. — И Вы верите тому, что рассказывают темные крестьяне? — расхохотался герр Франц. Но отсмеявшись, он тихо добавил: «Впрочем, далеко не все в этой истории — выдумка. Просто крестьяне кое-что не договаривают. И если Вы желаете — я могу рассказать Вам, как действительно закончилась эта история. Со своей стороны, могу уверить Вас — мой рассказ излечит Вас от веры в счастливые концы». — А разве Вы знаете, что произошло потом? — изумился Карл. — Мне казалось, это случилось лет 200 назад и едва ли кто-то может знать правду о столь давних событиях.  — Нет, мой друг, все случилось, когда я был ребенком. — В таком случае, я хотел бы знать, что именно тогда произошло. Хоффенмайер вздохнул, прошелся по кабинету, и остановившись перед камином, начал свой рассказ: «Я уже немолод и повидал многое, но я никогда не забуду того, что случилось в тот день. Тогда мне едва исполнилось 10 лет. Однажды, проснувшись утром, я услышал плач матери и громкие причитания служанок. Я испугался: неужели что-то случилось с отцом? Был уже готов разрыдаться сам, но вовремя вспомнил, что уже взрослый. Я мужчина, черт подери! Поэтому я выбрался из кровати и тихо пробрался к комнате матери. Из того, что я услышал, я понял, что ночью в наше поместье прибежал мальчишка из деревни, умоляя отца о помощи. Отец с несколькими слугами отправился туда. Еще я понял, что в деревне происходит что-то страшное. Мое детское сердце сжалось от страха за отца, но тут я услышал стук входной двери — он вернулся. Отец заметил меня, но лишь приказал мне отправляться в детскую. И это испугало меня еще больше — за подслушивание разговоров старших меня бы ждало немедленное приглашение в отцовский кабинет, долгая нотация и розги на десерт. Равнодушие отца к моему проступку было очень странным. Я поплелся в детскую. Оказавшись в своей комнате, я забрался на подоконник и выглянул в окно. Перед нашим домом стояли люди — несколько мужчин и с ними девушка. Через какое-то время к ним вышел отец. Я, разумеется, не мог слышать, о чем они беседовали, но мог видеть лицо отца. Он выглядел очень расстроенным. Через некоторое время отец, махнул рукой и вернулся в дом. Неожиданные гости также покинули наше поместье, в сопровождении нескольких наших слуг. Вечером меня позвали в отцовский кабинет. Я был готов перенести заслуженное наказание за свое утреннее преступление, но отец не стал меня даже бранить. Он посадил меня к себе на колени и сказал, что понимает, что я поступил так не со зла и не заслуживаю наказания. Затем, вздохнул и сказал: «Франц, ты уже взрослый и поэтому я расскажу тебе, что произошло сегодня». — И что же это было? — прервал рассказ Карл. — Терпение, мой друг, терпение. Итак, Вы говорили, что крестьяне рассказывали Вам эту историю. Не могли бы Вы поведать мне, чем заканчивались их рассказы? — Подмастерьям и Певунье удалось победить злого Мельника и потом они жили долго и счастливо. — Чудно, — кивнул Хоффенмейер. — Но, мой юный друг, не показалось ли Вам странным, что за несколько месяцев пребывания в нашем поместье, Вы не встретили участников событий или хотя бы их потомков? — В самом деле, я был удивлен, — подтвердил Карл. — Но, возможно, дело в том, что они не захотели жить там, где им пришлось испытать столько горя? — Да, им действительно пришлось испытать много горя, — тихо сказал хозяин поместья. Помолчав немного, он продолжил: «Победив Мастера, они действительно пришли жить в нашу деревню. И несколько недель все было хорошо: жили у родителей Певуньи, работали. Но однажды ночью свора вооруженных вилами, топорами и факелами крестьян окружила дом, где жили подмастерья». — Как? — воскликнул потрясенный юноша. — Почему? Они же спасли деревню от власти Мельника! И потом — а как же милосердие, сострадание, в конце концов? — Милосердие? Сострадание? — резко переспросил барон. — Едва ли можно ожидать милосердия и сострадания от толпы невежественных крестьян, возглавляемых священником. — Но есть же, в конце концов, благодарность. Они же боялись Мельника. — Боялись, — усмехнулся Хоффенмайер. — И именно поэтому решили сжечь «колдовских выкормышей». Или хотя бы выгнать. Страх, мой юный друг, страшная вещь, да простится мне этот невольный каламбур. А может, и не страх. Может, убедившись, что никто из подмастерьев не обладает силой Мастера, они решили отыграться за годы собственной трусости. Но как же их колдовская сила? — цеплялся за соломинку ошарашенный Карл. — Разве они не могли. — Нет, — помотал головой старик. — Почему — не знаю. Надо отдать им должное, они продержались долго. Ровно столько, чтобы младшему брату Певуньи хватило времени добежать до нашего поместья, а отцу с несколькими слугами — прибыть на подмогу. Отца крестьяне боялись, ему удалось прекратить бойню. Не всем удалось спастись. Родители Певуньи и несколько подмастерьев погибли тогда. Горстку выживших отец забрал с собой. Он предлагал им работу и кров, но никто, кроме братика девушки не захотел остаться. -Но почему? — Они понимали, что в покое их никто не оставит. И рано или поздно их убьют. Да и не хотели жить бок-о-бок с людьми, убившими их друзей. Поэтому слуги отца проводили их до города, где затеряться было проще. — А как же брат Певуньи? — Стал моим добрым товарищем по играм, а когда мы выросли, отец отправил его в город, учиться ремеслу сапожника. Сейчас у Иоганна своя мастерская, он довольно обеспеченный человек. Есть жена, дети, внуки. Ему повезло. Чего не скажешь об остальных. — Вы знаете, что случилось с ними после? — Да, — поморщился барон. — Через много лет — мне было уже около шестнадцати, мы с отцом поехали в Магдебург. Навестить Иоганна, нанести визиты нашим родным, узнать новости. И вот однажды, на одной из грязных улочек города — думаю, Вы понимаете, о чем я — мы с отцом встретили Певунью. — Как Вы ее узнали? Все-таки столько времени прошло. — Она нас. Мы бы никогда не смогли узнать красивую, юную девушку в этой изможденной, немолодой и вульгарно выглядящей женщине. Отец обратил внимание на то, как пристально она на нас смотрит и уже хотел прогнать ее, как вдруг она поприветствовала его: «Добрый день, господин барон! Я — Певунья». Мы были потрясены: так разительно она изменилась. И где же Крабат? Почему он позволил своей любимой заниматься столь низким ремеслом? Отец взял ее за руку, и мы отправились в ближайший трактир. Карл, видели бы Вы, как наша спутница поглощала отвратительную трактирную стряпню. Было видно, что нормально поесть ей удавалось нечасто. Насытившись, она рассказала нам свою печальную историю. Добравшись до Магдебурга, компания помастерьев разделилась — кто-то отправился дальше, а Крабат с любимой решили обосноваться в городе. Сначала все шло недурно — Крабат нашел работу в трактире — днем стоял за стойкой, вечером показывал фокусы. В том же трактире его возлюбленная пела по вечерам. И на свою беду Певунья понравилась одному из постоянных посетителей. На отказ девушки этот самовлюбленный и весьма влиятельный боров ответил просто: либо он получает девушку, либо и она и ее возлюбленный лишаются работы, либо трактир будет закрыт. Угрозы не испугали красавицу, но довольно быстро и ее саму, и ее жениха вышвырнули из трактира.  — Жениха? А разве они не обвенчались? — Не успели. Хотели накопить немного денег и потом сыграть свадьбу. После увольнения им пришлось туго — надо было на что-то покупать еду, платить квартирной хозяйке. Крабат каждый день ходил в порт, нанимался грузчиком поденно. Певунья пробовала шить на заказ, мастерить бумажные цветы. Хватались за любую работу, только чтобы выжить. Но это было еще не все. — Что же может быть хуже нищеты? — Многое. Однажды, когда Крабат был в порту, дверь в их каморку распахнулась. На пороге стоял тот боров, из-за которого влюбленные оказались в столь незавидном положении. Он пришел добиться желаемого. И он его добился. Но и это было еще не самое страшное. В этот вечер Крабат не вернулся из порта. Не появился он и на следующий день. А еще через день Певунья узнала от соседки, что Крабату рассказали о том, что произошло. Разумеется, на свой лад. Со слов неизвестного доброхота выходило, что Певунья сама пригласила виновника их бед и отдалась ему по доброй воле. Вероятно, Крабат счел, что его предали. Больше Певунья его не видела. — И что произошло потом? — Без заработка жениха девушке пришлось еще труднее. Цветы покупали неохотно, заказов на шитье становилось все меньше и меньше. Порой денег не было даже на еду. Появились долги. А потом та же самая соседка намекнула на известный способ выбраться из сложных обстоятельств, доступный каждой молодой и привлекательной особе. Ну, а дальше — дорога обычная: долгий путь по домам терпимости, завершившийся улицей. Тогда-то мы ее и встретили. — Но Ваш отец. Неужели же он ничем ей не помог? — Отец дал ей немного денег и пообещал подумать, что может сделать для неё еще. Я думаю, Вы понимаете, Карл, он не мог сразу решиться на что-то более серьезное — взять ее с собой, порекомендовать в качестве работницы кому-либо из наших знакомых. Даже с учетом ее трагической судьбы — ну кто бы согласился взять на работу падшую женщину? Опыт уличной жизни, скверная репутация, наконец, возможно, дурные болезни — взять такого человека к себе очень рискованно. Забрать же ее в поместье — еще более авантюрная затея. Все-таки слишком многие помнили, при каких обстоятельствах она покинула деревню. Я бы не винил отца, если бы он ограничил свое участие в судьбе Певуньи разовой денежной помощью. Но вероятно, он все-таки считал себя виноватым в том, что ее жизнь сложилась так скверно. В том, что он не смог уговорить их с Крабатом остаться в поместье. Когда нам пришла пора возвращаться в поместье, он забрал ее с собой. В поместье он определил ее в отдельный домик и категорически запретил кому-либо, за исключением нескольких старых служанок, навещать несчастную. — Но ведь это жестоко? — Отчего же? Никому не нужна была эпидемия дурной болезни в имении. А мы не могли быть вполне уверены в ее здоровье. — И что же случилось с ней потом? — Сначала, казалось, что всё не так уж и плохо. Сам я ее не видел, но слышал от служанок, что жила наша гостья тихо и казалась вполне довольной своим положением. Но спустя несколько месяцев её состояние ухудшилось. Сначала она начала разговаривать с кем-то, кого видела только она. По словам тех, кто мог посещать ее, чаще всего она говорила с покойными родителями и покинувшим ее женихом. А самое жуткое — она пыталась петь. — Жуткое? — улыбнулся Карл. — Но ведь у нее был прекрасный голос. — Был. Теперь те звуки, которые издавало ее горло, не могли называться даже дурным пением. Это было что нечеловеческое: хрип умирающего, рык зверя, стоны, всхлипы. От ее чудесного голоса не осталось ничего. После того, как несколько наших работников попросту сбежало из имения, услышав это, отец попытался с ней поговорить. Но она уже ничего не слышала. Единственное, что мы могли для нее сделать теперь — передать в лечебницу. — В лечебницу? Что бы ее там били, морили голодом и держали на цепи? — Мы уже не могли оставить ее у себя. Поймите, Карл, она становилась опасной. Как бы там ни было, она решила за нас всех. За день до того, как ее должны были отправить в лечебницу, она сбежала. Сбежала из запертого, охраняемого самыми сильными отцовскими слугами, дома. Мы отправились на поиски, разумеется, но безуспешно. Через три дня тело Певуньи выловили из реки. На следующий день ее похоронили за оградой кладбища. — Но почему? Она же была безумна. — У отца после истории с погромом были не лучшие отношения с местным священником. Кроме того, отец писал церковному начальству, просил наказать сего достойного мужа. Но ему недвусмысленно намекнули, что письмо священника в церковную канцелярию поступило несколько раньше. И если отец настаивает на разбирательстве, то разбирать будут дело о том, как спятивший барон помог нескольким колдунам уйти от наказания. Отец не пошел к священнику за разрешением на достойное погребение Певуньи и запретил кому-либо из семьи и слуг делать это. Не захотел унижаться. И не захотел, чтобы унижался кто-то другой. — Да, — только и смог промолвить подавленный Карл. — Ужасная судьба. — Ужасная. Но это еще не конец, мой юный друг. Через год в нашем поместье появился торговец. Из тех, кто продает мелкий товар по деревням. Я подумал, что он хочет предложить свой немудреный товар нашим работникам, но он захотел увидеть моего отца. Выйдя к нему, мы с отцом увидели уже не слишком молодого человека, заросшего бородой и в поношенной одежде. Приглядевшись, мы узнали Крабата. Отец был не слишком рад видеть этого человека вновь, но все же пригласил его в кабинет, отослав меня дать необходимые распоряжения слугам. Когда же, выполнив отцовское поручение, я вернулся к ним, то услышал одну фразу: «Ну вот теперь ты понимаешь, от чего он вас всех спасал и что ты натворил?» Заметив меня, отец умолк. — И Вы так и не узнали, о чем он говорил? -Узнал, но об этом позже. Отец распорядился накормить неожиданного гостя со слугами и устроить его на ночлег в домике, где жила Певунья. Не знаю, было ли это желанием самого Крабата или же своеобразной иронией. Утром меня разбудил страшный шум. Затем, ко мне в спальню заглянул отец. Он приказал мне немедленно вставать и следовать за ним. Наскоро одевшись, я отправился с ним. На дворе толпились перепуганные слуги. «Господин барон», — дрожащим голосом произнес один из них, — «из домика, куда Вы приказали отправить того человека, раздаются страшные крики». Отец кивнул. Мы направились к домику Певуньи. Довольно скоро мы услышали дикий вопль: «Нет! Я не хотел!». Внезапно, всё стихло. Открыв дверь, мы увидели лежащего на полу Крабата. Он был мертв. Что или кого он видел перед смертью — как Вы, понимаете, Карл никто уже не расскажет. Что же Вы об этом думаете, герр Штаден? — Да, Крабат и Певунья погибли. Но как же остальные подмастерья с мельницы? Те, кто не погиб в ночь погрома? — Их судьба мне известна лишь по слухам и я не могу быть уверен в достоверности этих сведений. Я слышал, что в первый же год большая часть из них попала в лапы церковникам. Стоит ли описывать их дальнейшую участь? — Неужели и Юро? — недоверчиво улыбнулся Карл. — Юро погиб в ночь погрома. Первым, — отрезал старый барон. В кабинете воцарилось молчание. — Хорошо, — с трудом произнес юный Штаден. — Положим, Вам удалось убедить меня, что торжество добродетели невозможно в мире, где есть религиозные фанатики и невежественная толпа, готовая убивать любого, на кого укажет пастырь. Где сильные мира сего готовы на любую гнусность, чтобы получить желаемое. Но есть и другая сторона. Если нельзя поощрить добродетель — можно наказать порок. И я уверен, что к примеру Лышко первым. — Я бы не стал так говорить о герре Людвиге фон Хоффене. Это может слишком дорого обойтись. — Как? Фон Хоффен? Покойный глава Инквизиции? «Меч еретиков»? — Да, именно он. И что Вас так удивило? Ищейка всегда найдет себе хозяина. И добычу. — Но как ему вообще удалось втереться в доверие к инквизиторам? — Выдав своих прежних товарищей, я полагаю. Все просто, Карл. Знания, полученные на мельнице и полная беспринципность — и теперь сами инквизиторы считают бывшего колдовского подмастерье величайшим христовым воином. И поэтому я еще раз хотел бы предупредить Вас об осмотрительности. А лучше бы Вам и вовсе забыть о том, что Вы сейчас услышали. Иначе Вас может ожидать та же участь, что и остальных слишком много знавших и слишком много говоривших. Пытки и смерть.  — А мельник? — глухо произнес Карл. — Он тоже выжил? Или все же хоть какое-то зло было уничтожено? — Карл, — мягко сказал барон, — после всего, что Вы услышали сейчас, Вы все еще думаете, что мельник — это зло? — Признаться, я уже готов к чему угодно. -Помните слова моего отца, сказанные Крабату? «Теперь ты понимаешь, от чего он Вас всех спас?» Через несколько дней после гибели Крабата, мы с отцом отправились на охоту. И вот тогда он и рассказал мне самое важное. Я слышал, что мой отец был в какой-то степени дружен с мельником, но даже не подозревал, насколько близкими товарищами они были. Правда в том, что мельник не был тем чудовищем, которым его считали шварцкольмские крестьяне и его подмастерья. Он был очень образованным и очень одаренным человеком. Репутацию опасного колдуна он создал себе сознательно. Так было нужно. — Нужно — для чего? — Для осуществления его плана, Карл. А план был, в общем-то, прост: собрать у себя как можно больше талантливых мальчишек, которых не могли защитить высокое положение или толстый кошелек родителей. А дальше… Дальше помочь им развить их способности и научить выживать в мире, не слишком добром к тем, кто хоть чем-то отличается от большинства. Поэтому он и был так суров с учениками — он не мог позволить себе быть другим. — А убийства?! — воскликнул Карл. — Это тоже было на благо? — А никаких убийств не было. Скажите, как Вы считаете, почему на роль, скажем так, жертвы мастер выбирал самого даровитого и самого умелого ученика? — Я думал, что он просто боялся, что этот ученик займет его место. — Нет. Он боялся, что такой ученик может привлечь к себе слишком много ненужного внимания. Со стороны крестьян, со стороны властей. Даже мастер не смог бы его защитить. И тогда он поил своего лучшего ученика особым лекарством. Тот, кто выпивал этот напиток, на несколько дней впадал в состояние, подобное смерти. Этого срока мельнику вполне хватало, чтобы тайно переправить подмастерье туда, где на таких, как этот юноша, пока еще не охотятся. Вот и конец истории. Я рассказал Вам все, что знаю сам, Карл. И что же Вы можете сказать теперь? — Не знаю. Все это настолько ново для меня, что, пожалуй, мне понадобится много времени, чтобы обдумать то, что я услышал сегодня от Вас. Позвольте откланяться, господин барон, я бы хотел поразмыслить обо всем этом один. — Спокойной ночи, мой юный друг. — Спокойной ночи, господин барон. Оставшись один, старик некоторое время молча сидел в кресле перед камином. Вдруг он услышал тихий, но настойчивый стук в окно. Барон подошел к окну. В стекло стучал крупный черный ворон. — Здравствуйте, мастер, — улыбнулся старик, открывая окно.