Uncovering a Secret

      Дауду хотелось что-нибудь ударить.              Разочарование, копившееся в нём всё это время, наконец дошло до черты и теперь просто поджаривает Дауда на медленном огне. Как будто внутри что-то постоянно надламывается, и он всей душой ненавидит это чувство.              Это даже хуже, чем когда он пытался хоть что-нибудь разузнать о Делайле.              Большинство загадок, над которыми бился Дауд, не слонялись беззаботно по улицам, не позволяли свободно себя изучать, и уж конечно, не приветствовали открыто само присутствие Дауда.              Корво же, ничего не скрывая, просто разрешил Дауду следить за ним, сколько захочется, и – что самое ужасное – Дауд по-прежнему не смог его понять.              Он не знает, почему Корво пощадил его, почему ему плевать на то, что Дауд следит за ним, почему он не нападает или почему он так чертовски невозмутим. Что позволяет Корво быть милосердным? Почему…              У него нет ответов на эти вопросы, и это во много раз хуже, чем поражение.              Корво – живое напоминание о его неудачах, издёвка, насмешка, и Дауд никогда не испытывал такого раздражения, такого сильного гнева.              Он настолько зол, что не может даже разделить злость на себя и злость на Корво. Он разъярён как тем, что его навыки подводят его, так и тем, что Корво – настоящий кладезь противоречий и секретов.              Каждый раз, стоило только Дауду подумать, что он наконец всё понял, что наконец подобрал последний кусочек пазла, имя которому – Корво Аттано, – как телохранитель нагло переворачивал всё вверх тормашками, в очередной раз обманывая его ожидания.              Дауд продолжает терпеть провал за провалом, и он больше не может этого выносить. Это как застрять в бесконечном лабиринте. Как только Дауд кропотливо соберёт все подсказки и намёки, когда он, наконец, найдёт дверь, позволяющую ему сбежать, за ней оказывается только новый лабиринт с новыми правилами, где опять приходится искать новый выход. И Корво продолжает тащить его по кругу, не позволяя ни выбраться, ни узнать ответ.              Впервые в своей жизни Дауд потерял всякий контроль.              Осознание этого сжигает его дотла, целиком и полностью. Это разъедает всё, что делает Дауда самим собой, и ему это осточертело. Он потерял сон. Он потерял способность ясно мыслить. Он потерял столько времени и обязан вернуть себе контроль.              Он так больше не может.              Прошла неделя, а Дауд не продвинулся ни на йоту, такое чувство, что он, напротив, отдалился от своей цели, в чём нет решительно никакого смысла.              Наступает утро восьмого дня, и после очередной бессонной ночи разум Дауда заполоняют бесконечные «как?» и «почему?», поэтому в конце концов Дауд встаёт с постели и спускается вниз (самым первым). Обежав гостиницу взглядом Бездны, Корво в комнатах он не находит. На обычном месте (на крыше) тоже нет знакомой фигуры, и настроение Дауда только ухудшается.              Он ворчлив с недосыпа и знает об этом, поэтому достаёт пакет с кофейными зёрнами, желая прогнать усталость чашкой обжигающего напитка.              Через несколько минут, как всегда, спускается сонный Кент, полуразборчиво здоровается с Даудом и приступает к готовке завтрака.              Следом прибывает Томас, с улыбкой приветствуя Кента и Дауда.              Воздух наполняет аромат кофе, и вскоре просыпаются остальные Китобои, шумно спускаясь по лестнице.              К этому моменту Дауд обычно исчезает, избегая встречи с Корво. Но сегодня, думает он, с этим будет покончено. Если Корво отказывается быть понятым, Дауд разоблачит его насильно, заставит показать себя таким, какой он есть.              Он больше этого не потерпит.              Дауд ставит на поднос чашку кофе и тарелку свеженалитого супа, спиной ощущая озадаченный взгляд Кента. Он выходит из кухни, садится за стол, игнорируя такие же смущённые взгляды остальных китобоев, и принимается за еду.              Он, мать его, хозяин этой гостиницы. С какого перепугу всех так поражает его желание здесь поесть?              Удивление появившегося Корво ясно читается в его лице, и каждый Китобой замирает, провожая его нервным взглядом.              Дауд краем глаза замечает, как двое – Закари и Фёдор – останавливаются на лестнице, а потом осторожно пятятся обратно, завидев Дауда и Корво в одной комнате. Они явно не горят желанием очутиться между ними.              Сегодня Корво, как обычно, носит белую рубашку под серый сюртук. Кольцо, Дауд уверен, надёжно спрятано в кармане. Волосы аккуратно расчёсаны, а взгляд как всегда внимателен. Он на миг задерживается на Дауде и легко скользит дальше, что раздражает того ещё больше.              Корво должен хотеть убить его. Расчленить. Прожечь дыры в его теле одним только взглядом.              Так почему…              Пальцы Дауда сжимают ручку кружки.              Кент вылетает из кухни с едой для Корво, коротко и нервно ему улыбнувшись. Встречается взглядом с Даудом и снова скрывается в кухне.              Китобои, которым не посчастливилось уже начать есть, остаются в комнате, чтобы не показаться грубыми, но их неловкость очевидна для любого, кто мог бы увидеть их со стороны.              Воздух гудит от напряжения, а невыносимая тишина давит на каждого в этой комнате. Никто не смеет шевельнуться, кроме Корво и Дауда.              Корво не выпускает наружу ту опасную ауру, которой – Дауд знает, – он обладает. Это только жарче раздувает огонь гнева. Этот самоконтроль, этот принцип ненасилия приводит в бешенство, и в этот раз Дауд желает стереть проклятую невозмутимость с лица телохранителя. Он хочет, чтобы Корво поддался ярости, кипящей – Дауд знает – глубоко внутри. Он хочет сокрушить каждую стену, что воздвиг Корво вокруг себя, добраться до самой его сути. Он хочет увидеть монстра, которого – Дауд знает, – сдерживают эти стены.              Корво допивает чашку кофе, оставляя суп наполовину недоеденным, и уже собирается встать. Как будто всё, блядь, в порядке.              – Не хватает приличий даже доесть собственную еду, лорд-защитник?              Все Китобои словно сжимаются от наглой грубости Дауда и в ужасе смотрят на него, застыв, как статуи.              Ему плевать.              Насмешка останавливает Корво на полужесте, в глазах его вспыхивает и тут же гаснет слабый огонёк гнева. А потом королевский защитник разворачивается, чтобы уйти.              Уйти!              Дауд словно живьём окунается в раскалённую лаву, в ушах шумит кровь, и волна чистой ярости омывает его с ног до головы.              Он, мать его, слишком устал играть по чужим правилам.              Он вернёт себе контроль.              Теперь он заставит Корво играть по своим правилам.              Ебучий королевский защитник больше не будет управлять его жизнью.              Дауд за один перенос врезается в телохранителя и отшвыривает его прочь сильным пинком.              В полёте тот сшибает собой стол и стулья, и все они с оглушительным грохотом валятся на пол.              Вот теперь все Китобои бледны и боятся даже вдохнуть.              Тишина, наступившая после того, как затихает последний отзвук грохота, так тяжела, что могла бы раздробить каждую кость в теле.              Взгляд Корво наполняет Дауда мрачным удовлетворением.              Наконец-то он покажет своё истинное лицо.              Наконец-то Дауд разоблачит его.              Наконец-то он весь у Дауда как на ладони.              Мощная аура Корво вырывается наружу, и Дауд с удовольствием наблюдает, как лицо напротив искажается гримасой ярости – это намного лучше, чем проклятая маска стоика, которую он вечно носит.              Но этого всё ещё мало. Вид Корво на земле в куче сваленных стульев едва удовлетворяет потребность Дауда в деградации Корво до его низменных, первобытных инстинктов.              Он хочет ещё.              Ему нужно ещё.              Нужно.              Корво поднимается на ноги, ничем не показав, что испытывает боль, и отворачивается. Волосы его разлохмачены, и несколько прядей падают на лицо. Плечи опускаются от глубокого вздоха, а на лицо возвращается нейтральное выражение, и Дауд может почувствовать исчезновение бурлящей энергии.              И это окончательно срывает ему все тормоза, его гнев становится слишком велик, чтобы можно было его обуздать.              Нет, Дауд ему не позволит.              С него хватит.              Всё его разочарование, перекипающее внутри, наконец вырвалось на волю и теперь владеет его мыслями, его действиями. Он больше не может себя контролировать. Слабая, небольшая его часть ещё пытается сопротивляться, пытается помешать, но гнев слишком велик, он пьянит, он захватывает.              Дауд даже не следит за словами. Его это больше не волнует.              – Думаешь, ты такой великий и благородный с этим своим кодексом чести, да?              Гнев возвращается в глаза Корво, и это так приятно. Впервые Дауд заставил Корво делать то, чего хочет он.              Впервые он наконец будет поступать так, как захочет Дауд.              Впервые хотя бы подобие контроля вернулось в его жизнь.              – Ну, и что же говорит твоя честь о том, что ты трахал Джессамину Колдуин?              Слова сказаны. Корво становится смертельно неподвижен, воздух гудит от волн нездешней силы. В карих глазах вспыхивает свирепое золото, огонь, украденный у самого солнца, такой горячий, что мог бы расплавить всё.              И Дауд знает, что ударил по больному.              Корво задет.              Теперь он уже не сможет отвернуться. Слова Дауда разразились громом, и буря вот-вот грянет: рокот, грохот, дикий ветер – всё это вырвётся на свободу, жаждущее разрушений и кровопролития.              Дауд успевает заметить голубоватую вспышку (цвета ворвани) – и его сбивает с ног.              Мощным броском его отшвыривает назад, и Дауд едва успевает засечь бурный всплеск энергии, когда всем телом врезается в окно.              Звон стекла оглушает, а осколки бьются, падают и разлетаются в разные стороны, словно залп арбалетных болтов, они обрушиваются на него, оставляя глубокие раны.              Дауд впечатывается в пол с такой силой, что у него темнеет в глазах и сбивается дыхание. В груди расползается жгучая, давящая боль, и в тот момент, когда в глазах у Дауда проясняется, его резко дёргают за воротник рубашки и снова прикладывают затылком о пол.              Когда в глазах у него проясняется снова, Корво нависает над ним: волосы треплет взявшийся ниоткуда ветер, а глаза пылают, словно в них раскручивается воронка урагана, мощного, искрящегося силой.              Это зрелище будоражит. Контроль снова в руках Дауда, и знать, что именно он стал причиной такой жестокой реакции обычно сдержанного королевского защитника… восхитительно.              Осколки стекла засели глубоко, а затылок болит от сильного удара о землю, но Дауд не собирается жаловаться, когда боль так хороша.              Вот это больше похоже на боль, которую он причинил, убив Джессамину.              Вот боль, которой он желал с того дня, как Корво пощадил его.              Возмездие, которого он заслуживает.              Наказание, которое ему нужно.              Вот вся та боль, которая должна была обрушиться на него в день, когда Корво доставили в Затопленный район.              Даже сам Дауд никогда не осознавал, как сильно он этого хочет, пока не оказался, израненный, пригвождённым к полу.              Ему нужно больше боли.              Он не может позволить Корво отпустить его так легко.              Он не может позволить Корво снова уйти.              Он этого заслуживает.              Он должен быть наказан суровее.              Королевский защитник тяжело дышит, но не от напряжения, а от попыток сдержать себя, и Дауд возмущён даже слабой тенью самоконтроля, различимой во взгляде напротив.              А потом он вдруг замечает какой-то блеск у шеи Корво, и сосредотачивает внимание на нём.              Это металлическая цепочка, на которой висит один-единственный предмет. Дауд никогда раньше его не замечал, цепочка обычно была спрятана под рубашкой Корво.              Предмет, повисший на цепи – это кольцо, маленькое и неприметное. Единственная отличительная черта – печатка в форме бриллианта.              Один в один как та, что на кольце Корво. Только это кольцо другое.              Меньше.              Возможно, оно принадлежало убитой императрице.              Всё сходится, и Дауд просто смеётся. Он больше не может контролировать себя. Каждая часть его вопит о боли, о том, что она должна быть намного мучительнее той, что терзала Дануолл, когда чума поглотила его, стерев с лица города процветание и обратив в прах всё.              Корво в замешательстве моргает, а потом рука Дауда взлетает вверх.              Он смутно осознает: то, что он собирается совершить – запредельная жестокость, даже хуже, чем убийство императрицы. Но Дауд уже не может справиться с собой: это уже полностью вне его контроля, он поглощён стремлением заставить Корво свершить своё возмездие.              Сильный рывок легко обрывает цепочку, и кольцо падает прямо в ладонь Дауда.              Глаза королевского защитника расширяются, ярость сменяется шоком.              На краткий миг он замирает.              Рука Дауда снова взлетает, и когда Корво осознаёт, что хочет сделать Дауд, у королевского защитника вырывается вскрик: такой испуганный, такой отчаянный, в нём больше эмоций, чем в любом звуке, который он издал с тех пор, как прибыл на Серконос.              Корво резко протягивает руку, пытаясь перехватить кольцо, но…              Слишком поздно.              Дауд бросает его в дальний угол, оно выскальзывает из руки, летит, летит, и, блеснув напоследок, исчезает сквозь щель в решётке слива.              Наступает ошеломлённая пауза.              Взгляд Корво снова концентрируется на Дауде, шок и ужас в этих глазах сплавляются в опасный оттенок, который мог бы пристыдить самые тёмные грозовые тучи.              Дауд шеей чувствует холод клинка, и это рождает внутри одновременно волну облегчения и внезапной тревоги.              Но меч не двигается, и Дауд через клинок ощущает дрожь в руках Корво.              Дауд знает, что должен остановиться. Он должен, но просто не может. Он – поезд, несущийся в пропасть, и его уже нельзя остановить. Ему ничего не остаётся, кроме как разгоняться всё быстрее и быстрее, пока он, наконец, не рухнет.              – Ты, наверное, гордишься собой, – говорит Дауд.              Нет, он должен остановиться.              Его рот игнорирует отчаянные мольбы его разума, и слова продолжают срываться с языка.              – Гристолем теперь правит полусерконосский…              Нет.              – …ублюдок.              Глаза Корво темнеют сильнее, настолько переполненные яростью и гневом, что одна только искра окружающей его силы угрожает поджечь всё вокруг.              Рука на лезвии движется…              И Дауд отстранённо думает.              Вот оно.              Он закрывает глаза и ждёт неизбежного. Лезвие рассекает нежную кожу шеи, принося новую боль.              Это именно то, что должно было случиться.              Тогда почему его тело горит огнём?              Почему его сердце так загнанно бьётся, пытаясь сопротивляться резкому давлению на тонкую артерию?              Почему это новое чувство наводнило и смыло весь гнев? Поче…              Почему он так напуган?              Он отдалённо слышит лязг, и вес над ним исчезает. Мечущийся разум Дауда замирает, и когда он наконец распахивает глаза, королевского защитника уже нет в комнате. Дрожащими пальцами Дауд тянется к раненой шее. Кожа там едва надрезана, а пульс болью отдаётся в ране.              Что…              Он жив.              Осознание этого радует и расстраивает одновременно. Дауд с трудом восстанавливает самообладание. Почему?              – Д-Дауд!              Дауд слышит топот и через несколько секунд Кент уже рядом, с испуганным, обеспокоенным выражением лица.              – С вами всё в порядке?              Дауд кивает, не отнимая руки от шеи.              Почему он жив? Снова?              Дауд приподнимается, отмахиваясь от попыток Кента помочь ему.              – С вами всё в порядке?? – Повторяется вопрос, когда Дауд не отвечает.              – Нормально, – выдавливает Дауд и переводит взгляд на Кента.              Бедный мальчик так напуган, что не перестаёт часто-часто моргать, словно вот-вот заплачет. Дауд не видел его таким с тех пор, как они приехали на Серконос, и чувствует слабый укол вины.              Томас подходит с другой стороны, помогая ему подняться, и тогда Дауд понимает, что меч Корво остался на полу, испачканный тонкой струйкой крови.              По спине пробегает холодок. Это его кровь.              Через несколько минут Дауда усаживают в кресло, и Кент убеждает его снять рубашку, чтобы провести осмотр. Он сдаётся легко.              Дауд старается не вздрагивать, когда Кент извлекает осколки стекла, и прикусывает губу, не давая себе издать ни звука, хотя шипение иногда вырывается (например, когда Кент чересчур резко вытягивает большой осколок из руки).              – Простите, – бормочет Кент.              Дауд не отвечает, просто сидит тихо, позволяя Кенту продолжить работу. Он подмечает хмурое выражение его лица, не упуская из виду и то, что он отводит глаза. Дауд провёл рядом с Кентом достаточно времени, чтобы распознать знаки, и это конкретное выражение значит…              – Если хочешь что-то сказать – скажи, – говорит Дауд.              Кент наконец вскидывает глаза и так же быстро отворачивается.              – Я… просто думаю, что не надо было… делать так, – бормочет Кент.              Дауд ждёт.              – Он… в смысле, лорд Аттано… он хороший человек.              Дауд шипит, когда Кент вытаскивает ещё один осколок из другой руки.              – Я знаю, – отвечает Дауд.              Кент смотрит на него и снова отводит глаза. Взгляд его твёрд, но лоб расчерчен морщинами, а брови нахмурены. Дауд знаком и с этим выражением. Кент недоволен Даудом и хочет ответить грубостью, но из уважения воздерживается.              – Ты хочешь, чтоб я перед ним извинился, – категорично заявляет Дауд. И он точно знает, что попал прямо в цель: Кент замирает.              – Вы не должны были этого делать. Вы знали, что не стоит его провоцировать. – тихо, почти шёпотом отчитывает его Кент.              Потом Кент замолкает, но недовольство не уходит с его лица. Молодому лекарю, конечно, ещё есть, что сказать, но он останавливает себя. Дауд решает больше на него не давить и тратит всё оставшееся время на то, чтобы собраться с мыслями.              Его тело и разум в разладе, и Дауд до сих пор не может поверить в то, что он вполне себе жив. Он раздраконил Корво до крайности и всё, что он получил – бросок в окно и крохотный порез на шее?              Почему…              Кент извлекает очередной осколок, и Дауд выдыхает.              Он снова запутался, и потеря контроля понемногу начинает сверлить его изнутри, пока бесконечный бег мыслей не выжимает его досуха. Опять всё движется по кругу, опять Дауд заперт в лабиринте и опять всё перевернулось с ног на голову. Не говоря уже о том, что внутри теперь поселилась ужасная боль (и вовсе не от голода), и разум Дауда настолько заполнен вопросами, что он даже не может понять, откуда она взялась.              Когда Кент наконец заканчивает, Дауд немного успокаивается и его способность логически мыслить возвращается: шестерёнки начинают вращаться.              Только тогда у него получается распознать кислое, горькое чувство, охватившее его целиком. Это вина.              Слишком знакомые тяжесть и пустота.              Он знает, что не должен был этого делать. Он не должен был переходить все и всяческие границы. Зачем он это сделал? Ради чего он решил так издеваться над Корво, а потом просто выбросить единственное и, возможно, последнее, что у него осталось на память от любимой, которую Дауд и убил?              Он уже однажды испортил жизнь Корво, тот пощадил его (что само по себе до сих пор остаётся загадкой), и с момента своего прибытия на Серконос Корво относился к нему нейтрально. Он мог держаться отстранённо, но никогда не проявлял жестокости. Никогда не пытался оскорбить Дауда, вообще с ним не говорил. Никогда не причинял вреда ни одному Китобою – Бездна, он даже тайком сделал для них какао. Конечно, Корво мог бросать на Дауда гневные взгляды, но это никогда не длилось дольше секунды: после он возвращался к привычному спокойствию.              И как Дауд его отблагодарил?              Насмехался над ним, издевался и выбросил то, что ему дорого?              Перед глазами Дауда до сих пор стоит чистый ужас на лице Корво, такой чёткий, такой яркий. А в ушах эхом отдаётся панический крик.              Это кольцо – последнее воспоминание Корво о возлюбленной – убитой Даудом – и он просто выбросил его из… гнева? Жестокости? Злобы? Ради того, чтобы Корво убил его?              Но это не объясняет, почему Дауд так испугался в последний момент.              Он сжимает кулак, невзирая на боль. Он так растерян, и боль возвращает его в реальность.              Голова Дауда гудит от мыслей. Он смущён: собой, Корво, столькими вещами, что просто не может их осмыслить.              Дауд пытается сглотнуть, но в горле стоит ком. Это чувство – вина – пронизывает его насквозь, пробираясь в самую глубь, и оно гораздо сильнее, чем боль от всех его ран.              Но одно ему ясно точно.              Он снова облажался.