Морфий

      Он непрочно стоял где-то на причале, облокачиваясь на обмороженные железные перила. Скользкие плиты промерзли до основания: лед сковал их с той силой, с какой обнимаются влюбленные – не готовой отпускать. Причудливые сосульки свисали до самой водной кромки, идущей сильной рябью от наседающих на неё небольших волн.       Клекот заляпанных в машинном масле чаек прерывался только свистом смелого зимнего ветра да гулом парохода, медленно, но верно уходящего куда-то в неведомую даль. Стальной гигант скользил по морю, оставляя позади лишь колыхающуюся водную гладь, да густые клубья пара и дыма, смешивающихся между собой в нечто неопределенное.       На корме еще легко различался капитан, коротко остриженная и ухоженная борода которого едва подрагивала от дуновений холодного воздуха. Единственный зрячий глаз видел четкую цель и направлял к ней своё воистину огромное судно. Богам одним известно, куда он плывет – да и важно ли это? Здесь и сейчас причал и корабль существовали в двух разных мирах. Мирах почти зеркальных.       Закрываясь тонкой рукой от снежных хлопьев, вблизи капитана возникла девушка, чьи рыжие волосы пылающим факелом словно обозначали прощание.       Он отстранился от покрытых инеем перил и отвернулся от исчезающего в заснеженной дали парохода. Оглянувшись вокруг, он обнаружил, что его крепко держат за руку. Лукавая улыбка, расползающаяся до ушей, прикрытых нелепой полосатой красной шапкой с помпоном. Она подмигнула:       – Ну же, идем скорее!       Даже её звонкому жизнерадостному голосу стоило больших трудов вывести его из транса перед снежной пеленой, развернувшейся над сверкающей разноцветными огнями площадью. Каскад белых хлопьев шел рука об руку с праздничной атмосферой, сливаясь в единый ураган из цветастой мишуры, конфетти и блесток. Люди, беспечно улыбающиеся друг другу вокруг, не обращали внимания на разномастный вихрь ни толики внимания, увлеченные верными им друзьями, родными и близкими. Их полные жизни, выделяющиеся на фоне снежной пурги глаза сияли, как никогда раньше, открывая врата в глубины человеческого сознания и желания. Светлые, обращенные к будущему очи распахивали дверь в необъятный мир восторга и предвкушения.       Может быть, ласковая снежная вьюга на самом деле была вихрем их невинных душ?       Её теплая, заряженная энергией рука тянула его сквозь потоки закутанных в свитера тел, понимающе отстраняющихся при столкновении. Приветливые гримасы прохожих отпечатывались в сознании, как следы на белоснежном от метели тротуаре. Замаячивший впереди силуэт рождественской елки казался чем-то необъятным и далеким – тенью неприступной башни, обволакиваемой озорными цветастыми огоньками. Дерево держалось крепко, терпеливо позволяя липкому снегу копиться на темно-зеленой хвое.       Сегодня оно было гостеприимным. И кто не был?       Усеянный танцующими парами каток встречал их калейдоскопом заполняющих каждый пустой уголок звуков. Мириады восклицаний, перешептываний и откровений проносились надо льдом со скоротечностью самой жизни.       Они закружились наравне с остальными, поднимая снопы рассеивающегося в морозном воздухе инея. Коньки высекали причудливые узоры, изображения не несущие смысла – быть может, попросту непонятые за своей случайной и абстрактной природой. Линии шли параллельно, внезапно пересекались, наслаивались друг на друга, будто жизненные пути танцевавших здесь людей. Их судьбы оказались так близко, но по-прежнему принадлежат лишь им самим.       Где-то совсем рядом жизнерадостно громыхнула хлопушка, посылая разноцветной мишуры праздничному вихрю, кружившему людей, словно кукол. Резкий звук застал его врасплох – расцепившись с ней, он неловко задел чей-то приблизившийся силуэт плечом и нелепо повалился на лед, прижимаясь к полупрозрачной глади щетинистым лицом.       Кто-то смотрел на него с той стороны.       Поплывший от острой боли в плече взгляд сомкнулся на обтянутом трупной пленкой черепе. Он терялся в пустых глазницах, широко и навеки распахнутых там – подо льдом. Окровавленный берет прижимался к застывшей воде изнутри, оставляя нечеткое алое пятно. Костлявая кисть озадаченно повторяла форму его ладони, опирающейся на испещренную резьбой гладь катка.       Позади омертвевшей фигуры показались и другие – мрак по сторону льда побелел от оголенной кости. Усеянные ожогами, трещинами и вмятинами, они сгрудились вокруг размытого изображения гостя. Их пальцы медленно смыкались у черепов, отдавая честь.       Он с усилием оттолкнулся целой рукой от грязного бетона, поднимая взгляд к засаленному рваными тучами небу. Наполовину растаявшие комья снега стекались в широкие лужи, заполоняя переулок. Мутная вода смешивалась с кровью.       Кровью, льющейся от лежащей у его ног полосатой красной шапки.       Он не различал их лиц, не то от тупой взвинчивающейся боли в плече, не то от нарастающей вьюги, заключившей улочку в беспощадный белый плен. Коченеющие ноги хоронило под снегом, а все мысли сосредоточились вокруг чернеющего как конец тоннеля дула пистолета.       Что-то толкало его в спину. Кто плечом, а кто руками, кровавые береты помогали подняться вровень с застывшим в оковах морозного паралича миром. Артиллерия фейерверков жадно заявила свои права на владение всем звуком в округе. За ней и скрылся бескомпромиссный выстрел, метивший в оголенное охриплое горло.       Насыщенные кровавые брызги разлетались в стороны, мгновенно застывая в воздухе. Его шею словно окутал вязкий и горячий багровый шарф. Он качался, как метроном, которому задали слишком медленный ритм. Глаза уставились на проламывающий себе путь сквозь дома корабль – стальное чудовище неотвратимо близилось, разрывая асфальт, как ледокол проламывает льды.       Земля уходила из-под ног, заставляя окунуться в обездвиживающий водный поток. Он тонул, не думая ни о чем, кроме украшенной помпоном шапки. Мертвецкие взгляды кровавых беретов провожали его до самого дна, будто его путь только начинался.       Бесконечный мрак перекрывал дыхание сильнее, чем невыносимо холодная вода. Легкие стягивало, лишая последних зачатков несказанных слов. В кромешной тьме нет места даже пустоте.       Блеклая лампа ослепила надолго. Первыми открылись хитрые тени, плясавшие и пожирающие друг друга в окружающей темноте. Слипшийся нос чуть различал тошнотворный запах крови, заливаемый ароматом металла и спирта изо всех сил. Фигура в изношенном посеревшем халате ходила из стороны в сторону, гремя инструментами.       – Обезболивающее…       Он не мог различить ни слова, кроме этого. Смысл терялся в бестолковом мысленном месиве. Он уже не чувствовал ничего – о какой боли могла идти речь? Здесь, под качающейся тусклой лампой он не находил выхода. Операционный стол не отпустит его без жертвы.       Что-то вонзилось в плечо. Голубоватая кожа блеснула на раздражающем желтом свету. Худые пальцы сомкнулись на старом кинжале, торчавшем из его бесчувственной плоти.       Красивое лицо портили уродливые извивающиеся рога. Кожистые крылья нетерпеливо трепетали, гоняя душный и сухой воздух с места на место. Она прикусила губу:       – Твоя пытка только началась.       Он распластался посреди камня и арматуры, припорошенный снегом, будто рухнувший от обстрела памятник. Среди остальных он отличался лишь конвульсивно подрагивающими пальцами, торчавшими из-под окровавленного сугроба. Руины не спасли заледеневшую кожу от сурового морского ветра. Остекленевшие глаза ненароком проскальзывали по окрестности, в поисках хоть одного кровавого берета.       Его путь был окончен. Он лишь надеялся, что сделал хоть один верный шаг для превращения колючей молчаливой метели в вихрь конфетти и счастливых голосов. Хоть один…       – … Сюда! Обезболивающее, скорее!       Даже её звонкому жизнерадостному голосу стоило больших трудов вывести его из транса перед снежной пеленой, развернувшейся над сверкающей разноцветными огнями площадью.