Дипломник

Экзамен по архивному праву Чанёль сдаёт на отлично, однако, с учётом заданий, которые сдавал до этого. Не было бы их — не было бы отметки «отлично». Экзамен проходил в напряжении с самого начала, потому что влетевший в аудиторию преподаватель с раздраженным «Увижу со шпорами — вам конец» никак не способствовал спокойствию. Чанёль, у которого шпоры лежали на всякий случай в рюкзаке, опустил взгляд. Напряжение уже тогда начало заполнять тело. В билете было два вопроса, которые Пак неоднократно читал, но особенно в суть темы не влился. Пришлось максимально аккуратно на телефоне подсмотреть пару строчек, чтобы примерно понять, о чем нужно писать, и дело пошло на «ура». По крайней мере, так показалось самому Ёлю. Он даже не заметил, как четыре одногруппника уже заменились другими, — это означало, что пришла его очередь отвечать. И тогда началась вакханалия: ответ с первых строк не показался преподавателю удовлетворительным. А вопросы, которые он задавал, и вовсе не затрагивали тем в билете. В итоге он вышел из кабинета нервный, но с пятёркой. Бён ответил на смс со словами: «Я сдал, было тяжело, но сдал» лишь через час. У него сегодня было несколько экзаменов и заседание на кафедре, поэтому Ёль отправился в общежитие с Карой. Девушка всё ещё была расстроена. Невпопад отвечала, хмурилась, была такой задумчивой, что Чан не стал её тревожить больше нужного и проводил до комнаты, где попросил зайти к нему через пару часов поговорить. Спать хотелось страшно, но Чанёль помнил о том, что ему нужно готовиться к самому важному из всей сессии предмету. Вёл его, конечно же, Бён. Всю дорогу до дома Ёль вспоминал о последнем разговоре между ними. Мужчина попросил передать группе информацию о том, что вопросов не будет и стоит учить конспект. Разумеется, учить конспект — дело гиблое: Ёль не разбирал свой почерк абсолютно (писал слишком быстро и не аккуратно от слова «совсем»), поэтому пришлось просить тех, кто не пропускал, сфотографировать всю тетрадь и сесть за ноутбук. Разумеется, можно было попросить лекции у Бёна, но там было довольно трудно разобраться, потому что информация хаотично охватывала всю дисциплину — все знания мужчина брал из головы. Ему банально не нужен был план лекций. Поэтому Ёль сел за ноутбук, посчитал фотографии, простонал и принялся перепечатывать. Чан понял, что не понимает ни свой, ни чужой почерк уже через три часа. Спина ужасно болела, сильно стреляло в грудной клетке. Вчера он допоздна готовился к «Архивному праву», совсем не выспался и не дал телу отдохнуть, а сегодня видимо ему тоже придётся слегка посидеть до ночи. За окном уже сгущались сумерки, Ёль встал из-за стола, потянулся и лёг на кровать. Напряженное тело не смогло расслабиться без болезненных ощущений. Пак лежал недолго, постоянно проверял телефон на наличие сообщений от Бёна, но совершенно напрасно. Он написал сообщение с вопросом, дома ли мужчина, и заблокировал экран телефона. Однако, примерно через полтора часа смс пришло не от Бёна, а от мамы. Разумеется, пришлось незамедлительно перезванивать. Разговор затронул абсолютно все моменты, которые произошли с последнего звонка, в том числе и отношения Ёля. Парень не стал ничего рассказывать, бесконечно отклоняясь от нападений мамы, и одержал победу. Женщина пригрозила, что всё равно узнает, и Ёль отшутился в который раз, переводя тему на самих родителей. В целом, они проговорили около часа практически не прерываясь. Чанёль успевал и текст набирать, и следить за ходом разговора в наушниках. Как же ему сегодня повезло, что сосед по комнате ушёл к своей девушке. Сообщение от Бёна парень прочитал сразу после прощания с мамой. Оно высветилось на загоревшемся экране «Только вернулся. Есть плохие…». Ёль нахмурился, быстро разблокировал телефон, чтобы прочесть смс полностью. Сообщение пришло около двадцати минут назад — значит, мужчина вернулся домой в 19:46 или около того. Пак даже не взглянул на время, хотя стоило бы, но мужчина принял вызов почти сразу. Голос у него был напряженный и уставший. Ёль почувствовал себя так, словно отвлек его от каких-то дел или сна. Недолгое начало разговора было прервано самим Бёном:       — Ты сейчас что делаешь?       — Конспекты перепечатываю, — откликнулся Ёль, переводя взгляд на время — начало девятого, — у меня не все были, да и ни свой, ни чужой почерк я не понимаю.       — Хорошо, — вздохнул мужчина, умолкая буквально на полминуты. — Значит, слушай сюда: на кафедру пришло письмо о том, что якобы собирается комиссия на мой экзамен. Кто-то из студентов пожаловался на мои методы обучения, поэтому экзамен будет проходить под надзором: скорее всего это будет заведующий кафедрой и кто-то из министерства — точнее я не знаю. Мне даже письмо не позволили прочитать. Я сейчас делаю вопросы и набираю лекции для группы, скину тебе, как только закончу, а ты перекинешь в диалог, ладно?       — Вот дерьмо, — только и выдал Ёль, закрывая глаза. То есть, он зря долбался с этими конспектами столько времени?! — Сколько вопросов планируете?       — Как получится. Тем слишком много, курс был слишком большим, я не смогу выдвинуть на кафедру сорок, к примеру, вопросов. Обещают проверки и документации по моим предметам, и моих знаний, и тому подобное.       — Вы здорово кому-то насолили, — цокнул Чан, — что за люди пошли такие?.. Послышалось шуршание бумаги, какой-то стук и тяжелый вздох. Резкий писк неожиданно сменился тишиной, и голос мужчины зазвучал буквально в груди Ёля — судя по всему, он подключил наушники, как и Пак.       — А ты почему не пожаловался? — поинтересовался мужчина. Послышался странный звук, явно стук клавиш — видимо, Бён продолжил набирать текст.       — Я же не настолько идиот.       — Да, ты просто решил отчислиться, — усмехнулся мужчина.       — Эй!.. Они переговаривались недолго — около получаса, а потом сами по себе умолкли, вникая в дело. Бён посоветовал всё-таки набирать конспекты, потому что не было точно ясно, будут ли проверять преподавателя. Это должно было решиться к завтрашнему вечеру. Именно поэтому Ёль продолжил время от времени вздыхать, а когда тело совсем воспротивилось такому режиму, то парень решил пройтись по комнате. Телефон едва не слетел со стола — он совсем забыл, что мужчина всё ещё на связи и продолжает монотонно набирать текст. А Ёль думал, что это его клавиши так звучат в абсолютной тишине… Чан положил телефон в карман штанов и потянулся руками вверх, затем наклонился пару раз к полу, вытащил телефон и лег на кровать. Спина болела беспощадно. Грудная клетка как будто сжалась плечами внутрь, а плечи были такими каменными, что их можно было сменить на наковальню. Устало простонав, Чан зашипел, пытаясь размять руками плечи, но стало только больнее.       — Что делаешь? — усмехнулся Бён.       — Ничего, — голос, после долгого молчания, оказался хриплым, — лёг на кровать. Спина страшно болит. Снова зашуршала бумага.       — Аналогично, — вздохнул мужчина.       — Вы температуру не измеряли?       — Некогда было.       — Значит, самое время сделать перерыв на кофе и заняться этим делом. Вскоре после вздоха послышался звук открывающейся двери, затем воды и поджога конфорки. Видимо, микрофон на наушниках висел в районе грудной клетки. Мужчина спросил, не хочет ли Ёль тоже что-то с ним выпить, и парень улыбнулся. Несмотря на расстояние, которое их разделяло, это было как-то по-особенному приятно. Приняв приглашение, Чан включил чайник и лёг обратно на кровать, героически пытаясь не заснуть.       — Тридцать семь и три, — наконец произнёс мужчина, — нормально, в принципе.       — Ничего не болит?       — Кроме спины и плеч — ничего. Выпитые чай-кофе немного бодрят, но не настолько, чтобы сидеть всю ночь. Чанёль знает: завтра у Бёна будет сложный день, а он сидит и печатает то, что ему не нужно от слова совсем. Курсы лекций, планы — зачем? У него всё это есть в голове.       — Министерство неоднократно сталкивалось с Вами, — неожиданно нарушил тишину Ёль, откидываясь на спинку стула. Перед ним за окном было чернее ночи, даже фонари почему-то не включили… — Неужели они не знают, как Вы себя преподносите и ведете?       — Поступила жалоба, Чанёль, разумеется, они должны либо сделать вид, что разбираются с ситуацией, либо действительно начать проверять.       — Но ведь!..       — Не случись всего этого между нами — ты бы не стал так возмущаться, — справедливо отметил мужчина. Голос его был каким-то далёким, словно он был задумчив и сконцентрирован, но всё равно отвечал на реплики. — Я не отрицаю того, что веду себя как мудак по отношению к студентам. Я веду важные предметы и абсолютно не заинтересован в стимулировании студентов. Кто хочет, кому надо — к тому у меня особый подход. В вашей группе нет ни одного человека, который бы на сто процентов разбирался в предмете, чтобы получить от меня одобрение или особое отношение. На средний и чуть выше уровни я могу выделить только тебя, старосту и ту девчонку, которая не пропустила ни одной пары, хотя с выражением своих мыслей у неё явно проблема. Я не обязан вытягивать из студентов знания или вдалбливать их в них. Я преподаю на том уровне, на котором находится группа — не более того. Старшие курсы знают, что я могу адекватно проводить пары в адекватной обстановке, потому что они заслуживают отдачи от меня. В вашей группе двадцать два человека, Чанёль, и пятнадцать-семнадцать человек без раздумий готовы заплатить и забыть — и это не потому, что я такой хреновый, а потому что они мажоры и по совместительству полные идиоты. Чанёль закрыл глаза, анализируя произнесённое Бёном, но резко мысли ушли в сторону интонаций, голоса в принципе, затем в голове образовалась чужая спальня… Парень так и не понял, откуда взялось это чувство острой необходимости появиться рядом и просто лечь, находиться в одной комнате, видеть мужчину, слышать этот стук клавиш там и чётко, а не здесь, искаженно, через динамик.       — Мне приятно, что ты беспокоишься обо мне, — неожиданно бодро заявил мужчина, видимо, оторвавшись от работы, — но тебе стоит посмотреть на ситуацию с другой стороны. Я поступаю неправильно, и ты не обязан всегда быть на моей стороне. Я не сочту это за предательство. Я сочту это за осознанность, способность проанализировать поступки — зрелость.       — Я понял, — вздохнул Чан, садясь ровно. — Боже, уже начало третьего. Вам ещё долго придётся сидеть, господин Бён?       — Нет, где-то на час: осталось найти пару документов в архивах и добить последние пять вопросов.       — Сколько выходит?       — Шестьдесят два вопроса.       — Господин Бён! — простонал Ёль, устало вздохнув. — Ну когда их учить-то? Вы хотите, чтобы я сошёл с ума?       — Раньше надо было учить, — назидательно произнёс мужчина, — всё по конспекту. Ну, может только пара вопросов будет новых, а так — ничего, что мы бы с вами не проходили.       — Сумасшествие, — буркнул парень, — следующие два дня до экзамена я просто буду утопать в этих билетах.       — Не преувеличивай. Всё будет нормально. Чанёль сохранил документ, вырубил ноутбук и лёг в кровать, болезненно скривившись от боли в спине. Мужчина продолжал что-то печатать, и Чан закрыл глаза, положив телефон на грудь. Ему нужно было просто протянуть руку и выключить настольную лампу, чтобы избавиться от надоедливого света, бьющего в глаза, но сил на это не осталось. Парень медленно засыпал под монотонный стук клавиш, почему-то не решаясь сказать «Спокойной ночи». Ёль не знает, когда мужчина понимает, что он заснул. Может, он задавал вопросы, а парень не отвечал? Или же Пак так громко сопел, что было слышно через динамик — неважно. Утром, когда Чанёль просыпается, яркая горящая точка мигает на экране, оповещая о пришедшем сообщении. Спокойной ночи, Чанёль — 03:23, Бён И это определённо можно считать за удачное начало дня, а чуть позже, почти в четыре часа, мужчина прислал архив с вопросами, конспектами и дополнительными нормативными документами. Он пересылает их в общий чат одногруппникам и ставит телефон на зарядку. На часах начало десятого, у мужчины определённо начался экзамен, скорее всего с комиссией, поэтому он ничего не отправляет — вдруг телефон не на беззвучном режиме?! Чан медленно приводит себя в порядок: душ, одежда, завтрак, и открывает документ с вопросами. Их действительно шестьдесят два, незнакомых ему лишь несколько: про «россыпь документов» и определение границ архивного фонда. Диалог горит от возмущения. Чанёль выключает звук, скидывает все документы на ноутбук и начинает работать над ответами, открывая лекции и мечтая побыстрее с этим справиться. Кара нелестно отзывается о Бёне, говорит, что методист буквально перед её приходом разговаривала с ним, и тот не будет брать деньги, рассказывает о том, что якобы будет комиссия… Чанёль смотрит на всплывающие сообщения равнодушно, зная, что сдавать предметы Бёна никогда не было просто. В этот раз, видимо, всё будет сложнее обычного. Он готовится целый день: сначала до часу дня делает ответы, потом отправляется в копи-центр, чтобы распечатать билеты и уставший возвращается домой. Бён не звонит и не пишет ничего ни в два часа, ни в четыре, ни в шесть. Чанёль в это время зачитывает все вопросы то вслух, то про себя, понимая, что не может запомнить практически ничего. Учить бесполезно, он знает, что не сможет осилить такой объем информации. Зато Кара пишет ближе к шести вечера, что смогла подучить тридцать вопросов, и у неё абсолютно не осталось сил на оставшиеся тридцать два. Ёль оглядывает то малое количество информации, которое смог понять и примерно запомнить, и устало заваливается на подушку. Разумеется, он засыпает, и просыпается через полтора часа от настойчивой вибрации телефона. Придёшь завтра?  Я могу заново разобрать с тобой вопросы Если есть сложности А если нет, то всё равно приезжай — 19:38, Бён Во сколько?  Вы так поздно возвращаетесь домой в последние дни… — отвечает Ёль в 19:39. Ближе к шести, а там посмотрим  У меня завтра только один экзамен у третьего курса Комиссия надолго не задержит — 19:40, Бён Как всё прошло? Сильно достали? — 19:40, Чанёль Завтра расскажу  Ты там готовишься вообще? — 19:41, Бён Как проснулся — сразу начал  Час назад случайно заснул — мгновенно отвечает Ёль. И как успехи? — 19:42, Бён … — только и отправляет Чан, следом посылая недовольный стикер. Перед тем, как приезжать, напиши мне  Ничего не должно измениться, но на всякий случай напиши — 19:43, Бён Он отвечает согласием и устало поднимается с кровати. Нужно поесть и снова возвращаться к подготовке, иначе ничего не выйдет. На экзамене списать не получится: впереди Бён, который несмотря ни на что не даст списать, а позади будет комиссия. Проходили уже — знаем, как это бывает. Чанёлю хватает сил лишь до половины первого ночи. Он отправляет сообщение Бёну с пожеланиями о спокойной ночи и выключает лампу, устало закрывая болящие глаза. Вроде бы что-то помнит, а вроде бы и нет… Одно точно знает: он устал, раздражен и чувствует себя разбитым. Ему срочно нужен полноценный сон и объятья конкретного человека, желательно с поцелуями, желательно надолго.

***

Бён его встречает пылко. Чанёль возбуждается моментально, словно не сам себе говорил чуть раньше, что больше не будет себя так вести. Внутри поднимается огонь и бесстыдство. На одном плече всё ещё висит куртка, мешающая нормально притянуть к себе мужчину. Зато Бёну ничего не мешает залезть под свитер тёплыми ладонями, прижимая к себе за поясницу. Чанёль стонет от удовольствия, когда мужчина прижимается к нему полностью, и от недовольства, когда он отстраняется и, усмехаясь, предлагает попить чаю.       — Только чая нам и не хватает, — недовольно цокает парень, стягивая, наконец, куртку. — Так как всё прошло вчера? Комиссия действительно была?       — Была, как я и говорил, два человека и один инспектор из того же министерства, но он пришёл просто проверить меня, — Бён усмехнулся, наливая кипяток, — пытался вывести меня из себя — наивного идиота какого-то прислали. Постыдились бы уже что ли.       — Так всё нормально? К Вам никаких претензий нет? — побеспокоился Чанёль, присаживаясь напротив мужчины. — Завтра тоже комиссия будет?       — Не знаю, — с сомнением протянул собеседник, — два дня подряд были, надеюсь, завтра не будут. Юми сегодня подлезла под руку, когда я ведомости забирал. Твои одногруппники снова отличились умом.       — Ну, учить много…       — Ты бы тоже заплатил? — вопросил мужчина, криво улыбнувшись.       — Нет, только не Ваш предмет! Только разговор зашёл за предстоящий экзамен, как Чанёль застонал и накрыл лицо ладонями. Вот о чём он ни за что не хотел бы разговаривать с мужчиной! Мало ему было вчера сутки потратить на подготовку, так он ещё и с утра до шести читал, даже пока ехал в транспорте. Теперь ещё и с Бёном придётся прорабатывать вопросы — отлично. Попытка свести тему на другую, с более интересным уклоном и развитием событий, абсолютно не удалась. Мужчина посмотрел на него так, словно Ёль сморозил такую чушь… Разумеется, Пак покраснел и смущённо спросил, готовы ли у мужчины билеты.       — Хочешь себя проверить?       — Хочу, — кивнул Ёль, поднимаясь с места следом за Бёном. — Я не уверен в большей части вопросов. Экзамен будет проходить как обычно? Будет время подготовиться?       — Разумеется. Бён отодвинул свои папки, стопки листов, поставил ноут в другом углу стола и вытащил билеты из принтера. Быстро разрезав их пополам, он разложил их на столе и подал несколько белых листов А4. Ручку Чанёль вытащил из портфеля вместе с ответами на билеты, но Бён их конфисковал с неумолимым выражением лица. Пак вытащил первый билет — так началась его личная пытка продолжительностью почти в три часа. Бён проверял ответы с тяжелыми вздохами, временами становился совсем рядом, отвлекая теплотой тела, изредка тихо отхлёбывая кофе из чашки. Некоторые вопросы ставили его в такой тупик, что он не мог написать ни одного слова. Раздражение постепенно заполняло рассудок, ведь он читал! Читал столько раз, сколько никогда не читал ответы к экзаменам! До этого он мог позволить себе подготовку буквально на пару-тройку часов, а этот предмет… Было стыдно и тяжело. Отвращение от себя переливало моментами через границу, когда Бён прожигал равнодушным взглядом билеты с вопросами, на которые он не мог ответить. В конце концов, мужчина медленно пересчитал, сколько билетов парень не знал, на сколько ответил, и констатировал:       — Тридцать билетов ты знаешь наполовину: где-то не дописываешь, где-то добавляешь из других вопросов какую-то чушь. Остальные тридцать два ты не знаешь совсем, — Ёль сжал ручку в пальцах и неловко поднял на него взгляд. — И вот теперь я думаю, как мне ставить тебе пятерку, если без шпор ты мне напишешь какое-то дерьмо. Даже если ты с умным видом будешь мне это всё втирать, а я важно кивать на каждое слово — комиссия не оценит ни твои, ни мои актёрские навыки.       — Господин Бён… — попробовал было парень, но…       — Ёль, — твёрдо произнёс мужчина, недовольно глядя на него. — Я не твой родитель и на данный момент не выступаю в роли преподавателя. Я сейчас выступаю в роли человека, который не хочет насрать тебе в зачётку. Я выступаю в роли человека, который беспокоится о том, как всё это будет проходить при комиссии. Если бы это было без внешнего вмешательства — ты мог бы мне рассказать, как провел лето, и я бы поставил тебе пять безоговорочно. Но не в этот раз. Молись, чтобы завтра никто не пришёл, а ещё лучше принеси стул из кухни. Парень поднялся с места и выскочил из комнаты так, словно его гнали взашей. Было до такой степени стыдно, что он даже не удержался ополоснуть лицо холодной водой. Кожа буквально горела — так сильно засмущался и расстроился Чанёль. Когда он вернулся в комнату, Бён сидел за своим столом, включил ноутбук и что-то быстро клацал мышкой.       — Включи общий свет и садись рядом, — он указал на место рядом с собой, а сам поднялся из-за стола и пошёл к книжным полкам. Вернулся мужчина с тяжелыми папками. — Ты умудрился написать какую-то чушь даже в «Целях использования архивных документов», хотя до этого всё правильно написал в перефразированном вопросе. Разница в том, что в одном ты пишешь, как именно это делается, например, выставки, научные конференции, СМИ и прочее, а в другом детально расписываешь по сферам: политические, управленческие — какие ещё есть?       — Экономические, научные, культурно-просветительские… Они сидели «до победного» — пока Чанёль, уже будучи сонным, продолжал правильно отвечать или косвенно затрагивать правильные ответы на заданные вопросы. Он уже не писал — отвечал вслух, иногда умолкая, но Бён его не прерывал, закрывая подсказки-документы, которые показывал до этого и рассказывал до мельчайших подробностей информацию. В таком формате было намного удобнее: мужчина показал примеры всех документов, которые были затронуты в билетах; объяснил, чем они отличаются друг от друга; объяснил про фондообразователей, категории доступа, планирование и учёт — в общем, всё, что Ёль не понимал, потому что не имел представления; не обошлось и без презентаций насчёт тем, которые касались исключительно теории, не подкреплённой какими-либо документами. Где-то мужчина черкал его заметки на распечатках, переписывая поверх полос, что именно нужно рассказать, чтобы это тянуло на пятёрку. В итоге Ёль частично, но мог рассказать каждый вопрос. С учётом того, что парень хотел ещё несколько раз прочесть заново свои распечатки, можно было констатировать положительный эффект от стольких часов объяснений. Окончательно они оказались в кровати ближе к двум часам ночи. Просыпаться нужно было примерно в шесть, чтобы успеть спокойно собраться им обоим, почитать билеты Чанёлю и отвезти их в универ Бёну. Мужчине нужно было туда приехать в восемь, чтобы разобраться с ведомостями и узнать, будет ли всё-таки присутствовать комиссия на экзамене. Уставший, Ёль вышел из душа в своей взятой на смену одежде и завалился на кровать рядом с Бёном. Мужчина сидел у изголовья, что-то перепроверяя на телефоне, хмурясь, и в целом он не выглядел как человек, который несколько суток подряд не высыпался и поздно возвращался домой после работы и проверок.       — Что будет, если мне выпадет «Планирование и отчётность архива»? — сонно вопросил Ёль, едва держа глаза открытыми. Бён допечатал что-то на телефоне, заблокировал экран и опустил взгляд на парня, который не смог дождаться ответа и закрыл глаза.       — Спокойной ночи, Чанёль, — только и ответил мужчина, следом поднимаясь с кровати. Послышался шорох одежды, вытаскиваемой из шкафа, а потом тихо защёлкнулась дверь в ванную, и Ёль окончательно заснул в наступившей тишине.