1. Тепло
«Оставить бы его где-нибудь у дороги. А лучше — в глухом лесу», — думает Геральт, искоса глядя на плетущегося рядом Лютика. Да только и часа не пройдёт, как бард снова во что-нибудь вляпается. И всё, что от него тогда останется — лютня да баллады, что на устах у любого бродяги, льющего эль в глотку за столиком в захудалой корчме. «Ведьмаку заплатите…» — пьяно воет толпа, едва ведьмак и бард заявляются в очередную таверну. И вот нужна она Геральту, эта «слава»? Лютик снова мычит себе что-то под нос и весь светится непонятно от чего. То ли от необычно чистого неба, яркого солнца и открытой длинной дороги, по обе стороны от которой — ни одной зубоскалящей твари. То ли от того, что такая у барда прерогатива — не умолкать ни на секунду и широко улыбаться. Геральт поворачивает голову и смотрит на Лютика в упор. Тот что-то болтает — ведьмак не вслушивается — мечтательно глядя в небо и щурясь от солнца. Бард, будто почувствовав его взгляд, оборачивается и, словно специально, открыто Геральту улыбается. Руки едва вздрагивают, натягивая поводья, и Плотва недовольно фыркает. Ведьмак отворачивается, мрачно смотрит перед собой, а Лютик всё не затыкается. Не затыкается, и когда Геральт рассёдлывает Плотву, отпуская её щипать траву под раскидистым деревом. Лютик крутится где-то рядом, восхищённо оглядывается вокруг и уже думает, как бы вписать удивительно спокойный пейзаж в очередную балладу. Геральт отходит в тень и неотрывно за ним наблюдает. Про себя называет барда «мальчишкой», потому что Лютик, воистину, — избалованный ребёнок, который лезет, куда не следует, болтает без умолку и бегает за каждой юбкой. Хотя последнее, думает Геральт, не от похоти даже, а от того, что бард слишком влюбчивый, слишком для всех открытый. Кроме, разве что, мрачного одинокого ведьмака, которому его компания только в тягость. Но и к Геральту Лютик, почему-то, прицепился и уходить никак не хочет. Поначалу ведьмак его прогнать пытался, а потом притерпелся, привык к нескончаемым песням и трёпу. К тому же, пусть Геральт никогда этого и не признает вслух, но голос у барда приятный. Звенит над горной тропой, льётся дорогим вином, успокаивает. Уже затемно они останавливаются на привал. Лютик уходит к реке за водой, Геральт остаётся разводить костёр. Сухие ветки вспыхивают и тени отползают испуганно, на пару минут воцаряется блаженная тишина. Только ветер шумит в кронах деревьев, трещат горящие ветки, да Плотва жует рядом траву. Покой разрывает громкий всплеск и истошный вопль Лютика. Геральт подрывается, хватается за меч и бежит на крик. Только благодаря ведьмачьему острому зрению он видит в темноте барда, поспешно отползающего от воды. Лютик мокрый и весь измазанный илом, вцепился в ручку ведра и круглыми глазами смотрит на речную гладь. — Лютик, — зовёт Геральт, видит, как тот вздрагивает, оборачивается резко и, кажется, немного расслабляется, заметив силуэт ведьмака. — Ох, Геральт, ты очень вовремя! — бард подрывается, подбегает ближе, хватается за него и, как ни странно, тянет к реке. — Там, под водой, был гуль! Точно тебе говорю. Ведьмак уверен, Лютику чудище только померещилось, что не удивительно — кругом тьма непроглядная, но меч из ножен вынимает. Вздрагивая от холода, бард всё жмётся к нему, выглядывает из-за плеча, ждёт, что вот-вот гули полезут из воды. Геральт беззвучно усмехается и по колено заходит в реку. — Здесь ничего нет, — говорит, оборачиваясь к барду, замершему у края воды. — Я точно видел… — неуверенно перечит Лютик и опасается подойти ближе. Ведьмак стоит непоколебимо, но, очевидно, на его жизнь никто не покушается. Тяжко вздохнув, бард ступает в воду, наклоняется, чтобы смыть с ладоней речной ил. Геральт ждёт, пока Лютик отмоет одежду и руки, набирает в брошенное на берегу ведро воды и возвращается к костру и оставленной рядом Плотве, лишь единожды обернувшись, чтобы проверить, не отстал ли бард. Но Лютик идёт следом, с трудом переставляя ноги. Подбросив несколько крупных веток в огонь, ведьмак расстилает плащ поближе к теплу. Лютик, не церемонясь, сбрасывает мокрую насквозь одежду и мнётся у огня, зябко обнимая себя за плечи. Геральт закатывает глаза и ладонью хлопает по месту рядом с собой. На удивлённый взгляд барда он произносит раздражённое «иди уже сюда». Лютик испытывать терпение ведьмака не рискует и падает рядом, касаясь Геральта голым плечом. Поджимает замёрзшие ноги, смотрит как будто на огонь, но на деле — в никуда. И вздрагивает, когда на плечо ложится ладонь в кожаной перчатке. Долго рассматривает чужую руку, ждёт, что наваждение вот-вот растает, но секунды текут, а ладонь всё не пропадает. Наверное, думает Лютик, Геральт просто не хочет возиться с ним, если бард замёрзнет и к утру подхватит простуду или чего похуже. Его эта мысль, вроде бы, немного успокаивает, и Лютик тянет руки к огню, отогревая онемевшие от холода пальцы. От тепла и усталости клонит в сон, и бард в полудрёме роняет голову на ведьмачье плечо.2. Храбрость
Дни тянулись привычной уже чередой: бесконечная дорога в новый город, монстры на каждом шагу и люди из глухих деревень, что ждут и боятся ведьмака одновременно. А Лютик всё ловил на себе долгие, нечитаемые взгляды от Геральта и гадал, что такого он натворил, раз ведьмак так бесится? Бард ждал разговора или, скорее, недовольного рыка, какой-нибудь колкости, но Геральт был подозрительно спокоен. Напоминало всё это штиль перед штормом. И буря разразилась, когда они остановились поздней ночью в одной деревеньке. Хозяйка единственного более-менее приличного трактира согласилась выделить им комнату на одну ночь, хоть и смотрела на ведьмака с неприкрытой враждебностью. Ну да Геральту не привыкать. Проблемы начались, когда бард и ведьмак, негромко переговариваясь, вошли в харчевню на первом этаже. Уже изрядно пьяные постояльцы смолкли, и Лютик почувствовал на себе их неприятно цепляющиеся взгляды. — Геральт, — тихо позвал он, — кажется, нам здесь не рады. Может, лучше уйдём? — Геральт из Ривии, — нараспев произнёс один из мужчин. — И что же привело ведьмака в наши края? Лютик вцепился в руку Геральта, заглядывая в глаза с немой мольбой поскорее убраться отсюда. Ведьмак сжал ладонь на рукояти меча, так, что скрипнула перчатка, и посмотрел деревенщине в глаза. Мужчина, встав перед Геральтом, криво усмехнулся. — Катился бы ты отсюда, — тень мелькнула на его лице, и ухмылка растаяла, а губы неприглядно скривились, — Мясник из Блавикена. Пока ещё можешь. — Это угроза? — прошипел сквозь сжатые зубы ведьмак. Мужчина дёрнулся вперёд, сверкая шальными глазами и сжимая кулаки. Геральт не успел даже меч достать, когда из-за его спины неожиданно юрко выскользнул Лютик, храбро — но абсолютно бессмысленно — пытаясь закрыть собой ведьмака. — Нам не нужны проблемы, — бард говорил твёрдо. — Вам, полагаю, тоже. Поэтому мы останемся на ночь и уйдём утром, а вы не будете нарываться. — Указывать мне вздумал?! — мужчина жутко оскалился и схватил Лютика за грудки. Меч Геральта блеснул прямо перед его лицом. Ведьмак бы ему и руку отсёк, да только проблем потом не оберёшься. Геральт выдохнул сквозь сжатые зубы и угрожающе сверкнул глазами, свободной рукой крепко обхватывая Лютика вокруг рёбер — чтобы не лез на рожон. Бард подозрительно притих. Даже дышать, казалось, перестал. — Надеюсь, мы друг друга поняли, — преувеличенно спокойно сказал Геральт. Мужчина с опаской кивнул, косясь на лезвие у своего горла. В густой тишине таверны ведьмак слышал, как оглушающе громко бьётся сердце Лютика под его ладонью. Напугал он его, что ли? Молчание затягивалось, неприятно горчило на языке. Наконец Лютик обернулся, доверчиво заглядывая своими синющими глазами в лицо Геральта. Ну вот и что это за взгляд? Там явно не страх. Скорее, смесь из восторга и чего-то ещё. Неуловимого, непонятного. Ведьмак отвёл глаза, окинул взглядом замерших посетителей этой дрянной таверны, с трудом подавил порыв оскалиться по-звериному и, на всё наплевав, теснее прижал к себе Лютика. Так, чтобы тот даже вдохнуть не мог. Бард только пискнул тихонько, но возражать не стал. — Мы идём спать, — заявил Геральт. — До утра. Несогласные могут познакомиться с моим мечом поближе. Постояльцы переглянулись, кивками что-то между собой согласовали, а после вернулись за свои столики, напрочь игнорируя ведьмака и барда. По дощатой лестнице Лютик поднимался молча, напряжённый и неестественно выпрямившийся. Геральт уже и не пытался угадать, что творится в его голове. Но, стоило им войти в снятую ранее комнату, как вернулся прежний восторженно-разговорчивый Лютик. — Гера-а-альт, — протянул он, спиной падая на кровать (к слову, единственную; хозяйке таверны они явно очень не понравились), — ты видел их лица! Честно признаться, я и правда подумал, что ты ему руку отрубишь, такой у тебя был грозный взгляд! Но, знаешь ли, я считаю, ты правильно сделал, эти люди прямо-таки нарывались. Теперь будут знать, как грубить Белому Волку! В конце концов… — Лютик, — перебил Геральт. Бард удивлённо склонил голову к плечу: — Ну что? — Зачем ты полез? Кого ты защищать пытался? — Да никого, я просто… — Лютик как-то потеряно посмотрел на свои руки, — просто ты всегда проблемы решаешь одинаково, вот я и подумал, ну, знаешь, вмешаться, пока все живы. А то ведь нас из деревушки этой целыми не выпустят. Ведьмак многозначительно хмыкнул. Горе-вояка опустил голову на подушку и уставился в потолок. Простояв какое-то время в тишине, Геральт рассудил, что, если они хотят убраться отсюда ранним утром, ко сну лучше отходить прямо сейчас. Под заинтересованный взгляд Лютика, которому надоело рассматривать потолок, ведьмак стянул с себя рубашку. Бард заозирался по сторонам и, видимо, только сейчас заметил, что кровать-то в комнате одна. Тяжело вздохнул, не найдя лучшего выхода, скинул одежу и забрался под одеяло. Лютик неловко отодвинулся, когда Геральт опустился на кровать, и так и уснул, отвернувшись от ведьмака. Но далеко за полночь в комнате сильно похолодало — ветер задувал сквозь разбитое окно. Бард завозился, не просыпаясь, прижался к тёплому Геральту и засопел тому в плечо. Ведьмак полуосознанно приобнял его в ответ. Наутро Лютик, ещё недавно бормочущий себе что-то под нос и сонно натягивающий одежду, плёлся рядом с Плотвой. Под ноги, разумеется, не смотрел и досыпал на ходу. Когда бард в который раз споткнулся, едва не полетев носом на каменистую тропу, Геральт недовольно рыкнул, кляня весь мир и своего нерадивого попутчика. Одной рукой держа поводья, а второй подхватив Лютика, ведьмак про себя отметил, какой тот на самом деле лёгкий. Геральту ничего бы не стоило закинуть его на плечо и пронести так всю дорогу. Лютик вскрикнул, ничего толком не понял, как вдруг оказался сидящим на лошади прямо перед Геральтом. Бард обернулся. — Геральт, а что, собственно… — Молчи и не крутись! — оборвал его занятый дорогой ведьмак. Глубоко вздохнув, Лютик улыбнулся, какое-то время молча изучал дорогу перед собой, а затем принялся тихо напевать под нос одну из своих баллад. И, вздумай он лишь немного повернуть голову, увидел бы, что Геральт улыбается уголками губ.3. Цветы
Лютик, время от времени уходя с тропы, чтобы нарвать цветов, на ходу плетёт венок и жалуется ведьмаку на неблагодарную толпу, когда-то вышвырнувшую его из таверны. Геральт уговаривает себя не смотреть на длинные пальцы, путающиеся в цветах, не видеть солнце, что прячется в каштановых вихрах. Становится совсем тошно, когда, неимоверно собою довольный, Лютик водружает венок на голову и смотрит в глаза, молча спрашивая: «Ну как?». Ведьмака передёргивает. — Ты не девица на выданье, — говорит он. — Верно, — бард смеётся, — потому что я лучше любой девицы! — Хм, — многозначительно выдаёт ведьмак. Если Геральт и понимал что-то в людях и флирте — вообще-то нет, не понимал — цветы должны быть неплохим способом показать своё расположение. В теории. Может быть. Потому ведьмак потратил добрых два часа, чтобы под неодобрительный взгляд Плотвы собрать пёстрый букетик. Лютик, вроде, не совсем бестолковый и намёки понимать должен. «Видимо, всё-таки бестолковый», — думает Геральт, когда бард смотрит на него совершенно растерянно. Лютик хмурится, разглядывает цветы и что-то пытается сложить у себя в голове. И складывает. Увы, неправильно. — О-о-о, — тянет он и в голосе отражается понимание, — лекарственные травы? А я и не знал! Думал, самые обычные цветы. Но ты-то, конечно, хорошо в таких вещах разбираешься. В этот момент Геральт начинает догадываться, на какие страдания он себя обрёк. Но всё же всучивает барду клятый букетик. Сам уходит, не оборачиваясь, куда-то вглубь леса. Лютик разглядывает цветы в своих руках, смутно догадываясь, что ничуть они не лекарственные. Смотрит на Плотву, которая, кажется, знает куда больше него, пожимает плечами и пытается скормить ей букет. Лошадь отфыркивается и отворачивается, разочарованно дёрнув мордой.***
Останавливаться в крошечном городке, со всех сторон окружённом лесами, они не планировали. Собирались только пройти по грязной улице, чтобы не искать обходной путь в сгустившемся тумане. — Господин ведьмак! — услышал Геральт срывающийся голос. Позади встрепенулся уснувший Лютик, последний час ехавший, уткнувшись в Геральтово плечо. Завозился, сонно огляделся, но кольцо рук под рёбрами ведьмака не распустил. Геральт натянул поводья, и Плотва послушно остановилась. К ним подбежала женщина, бледная, испуганная, с выбивающимися из-под платка грязно-пепельными волосами. Ведьмак не видел, но чувствовал, что Лютик заинтересованно выглядывал из-за его плеча. — Господин ведьмак, — повторила женщина, прижимая к груди тонкие руки, — пожалуйста, помогите. Мои дети… — голос надломился, и она разрыдалась. Бард тихо вздохнул, спрыгивая с лошади. Накрыл дрожащие ладони своими и молча посмотрел женщине в глаза. Геральт понял, что отказать не сможет, о чём бы она ни просила. Лютик долго её успокаивал, терпеливо вытягивая каждое слово, невесомо гладил напряжённые плечи, пока ведьмак молчаливой статуей замер рядом. В захлёбывающемся рассказе этой женщины он уловил только то, что её дочери пропали вчера после полудня. Ушли в лес и так и не вернулись. Геральт не стал бы её дальше слушать, но Лютик этим своим мягким, успокаивающим голосом выяснил у разбитой горем матери, что в городе давно говорят о чудовище, поселившемся где-то неподалёку. Мол, по ночам из леса слышен не то плач, не то пение. А те, кто, по словам местных, уходили на голос, больше не возвращались. Можно было списать это на простую байку, но детей искали — долго, всем городом — и так и не нашли. Лютик хмурил брови, пытался выдавить из себя обнадёживающую улыбку, только глаза у него влажно блестели, а губы мелко подрагивали. Он обернулся на Геральта, и тот молча кивнул. Они обязаны за это взяться. Женщина, немного успокоившись, привела их в дом. Маленькое деревянное здание у самой границы с лесом. — Как думаешь, что это? — спросил Лютик, наблюдая за тем, как Плотва жадно пьёт воду. — Пока не уверен. Может, и нет там никакого монстра, и дети потерялись сами. — Может и так, — бард опустил голову, глядя себе под ноги, и добавил совсем тихо: — Надеюсь, мы их найдём. Геральт сжал грубой ладонью его плечо. — Я тоже.***
Густую тишину леса разрывает нечеловеческий визг. Лютик вздрагивает. Они ходили кругами больше трёх часов, но так ничего и не нашли, а теперь, видимо, тварь нашла их сама. Геральт бросается на вопль, обнажая меч; бард бежит следом. На поляне они находят вывернутое из земли дерево с уродливо торчащими корнями и трёх девочек. Двое жмутся друг к другу, испуганно глядя на третью. — Геральт, я не понимаю, — шепчет Лютик, пытаясь медленно подойти к девочкам, — их же должно быть двое… — Третья — муля*, — коротко отвечает ведьмак. Всё происходит мгновенно. Третий ребёнок, неестественно бледный, с длинными спутанными волосами, бросается вперёд, Геральт взмахивает мечом, а Лютик падает на колени, закрывая девочек спиной. Под высокий девичий крик отрубленная голова чудовища, из ребёнка обратившегося в огромную уродливую кошку, падает под ноги ведьмаку. Лютик выдыхает. И тут же сдавленно охает, когда на его шею бросаются перепуганные девочки. Бард замирает на мгновение, прикрывает глаза и, улыбаясь, опускает ладони на их макушки. Дети смотрят на Геральта широко распахнутыми глазами. Ведьмак стряхивает с лезвия меча густую тёмную кровь убитой твари и говорит, подойдя ближе: — Пойдём. Уже темнеет. Лютик кивает, пытается подняться на ноги, но девочки так крепко за него цепляются, что дышать становится нечем. — Гер-ра… — он истерично машет рукой. Ведьмак недовольно вздыхает, перехватывает старшую дочь и усаживает на согнутую руку. Та, тихо вскрикнув, обнимает его за шею, чтобы не упасть. Лютик наконец выпрямляется, делает глубокий вдох, широко улыбается и усаживает второго ребёнка на свои плечи. — Ну, что, девочки, сейчас страшный ведьмак и храбрый бард отведут вас домой. — Ой, а вы что, ведьмак? — шепчет Геральту на ухо девочка. Он молча кивает. Ребёнок едва не давится воздухом и смотрит на него восхищённо. За спиной Лютик уже рассказывает другой девочке истории о Белом Волке. Они возвращаются в деревню, как только загораются первые звёзды. Ведьмак ведёт их сквозь сумерки, а бард непринуждённо болтает с детьми. Девочки расслабляются и даже начинают смеяться, когда истории Лютика становятся весёлыми. Геральт даже смиряется с сопением над своим ухом. — Ада! Игрит! — слышат они плачущий крик. — Мама! — отзываются девочки, и ведьмак чудом удерживает старшую от падения. Бард легко опускает младшую девочку на землю. Дети бросаются к матери, цепляются за неё, плачут, смеются, а Лютик прячет улыбку в ладони. Глаза у него тепло светятся. — Я напишу об этом лучшую из своих баллад, — шепчет он, и Геральт только хмыкает в ответ. Напишет, конечно. Ведьмак и не сомневается. — Спасибо вам, господин ведьмак! — говорит ему подошедшая женщина, девочки вытирают слёзы, вцепившись в подол её платья. — Не знаю, как благодарить вас и вашего, — она улыбается Лютику, — компаньона. — Ничего не нужно, — привычно безэмоционально отвечает Геральт. Лютик охает. — Как благородно, Геральт! Я и не знал об этой твоей стороне. Познакомишь нас как-нибудь поближе? — Пожалуйста, тогда хотя бы останьтесь на ночь, — не предлагает даже, просит женщина. — У нас, конечно, не хоромы, но, как говорится, чем богаты. Барду такой расклад явно приходится по душе. Он быстро кивает и за руку тянет Геральта — чтобы не успел отказаться — в сторону дома. Ведьмак не то чтобы особо против. Оказавшись в тёплой комнате, он почти тут же засыпает, едва успев сбросить броню. Лютик остаётся развлекать счастливо воссоединившуюся семью своими балладами. Ночь медленно тянется.***
Проснувшись, Лютик не нашёл в доме никого, кроме занятой работой женщины. Она бросилась к нему на шею, слёзно благодаря. Бард широко улыбался, глядя в её светящиеся от счастья глаза. Не знай он Геральта достаточно хорошо, решил бы, что ради таких моментов он и помогает людям сражаться с чудовищами. Геральт, к слову, нашёлся неподалёку: сидел на траве возле дома, хмурился и внимательно слушал девочек. Им неведомо было, что ведьмак страшный, что его нужно бояться. Страшной была та девочка, которую они встретили в лесу, потому что она хотела их убить. А седой, но, почему-то, не старый ведьмак пришёл, чтобы спасти их. Лютик не сдержал громкого хохота, когда увидел, как суровый Белый Волк плетёт вместе с детьми венок из одуванчиков. Геральт обернулся на него, стреляя искрами из глаз. Примирительно подняв руки, бард уселся рядом. — А ты умеешь плести? — поинтересовалась младшая Игрит, пытаясь подлезть ему под руку. — Конечно, — Лютик взял несколько цветов и принялся переплетать стебли, игнорируя внимательный взгляд Геральта. Ведьмак мог бы и его попросить научить плести венки, если так хотелось. Или, думал, Лютик смеяться над ним будет? Ну может, и будет. Так от этого никто ещё не умирал! Бард был где-то в своих мыслях, когда на его голову опустился венок. Он резко поднял взгляд на Геральта. Ведьмак — Лютик, да ты бредишь! — улыбался. Не презрительно кривил губы, не ухмылялся издевательски, а улыбался. Как самый обычный человек. Лютик коснулся мягких цветов в своих волосах. — Спасибо… Геральт, — произнёс севшим голосом, не зная, что ещё сказать. Мысли путались под долгим взглядом жёлтых глаз.4. Лютня
Его пальцы порхают над струнами, заставляют петь изогнутый кусок дерева, ни одного лишнего движения, ни единой фальшивой ноты. Геральт смотрит. Геральт слушает. Лютик поёт очередную балладу об очередной ветреной девушке, позволившей забраться к ней в сердце и под юбку. Глупый, слепой мальчишка, что ничего дальше своего носа не видит! — Геральт, — вдруг зовёт, обрывая песню, Лютик. — Что? — Ты… — он замолкает, обдумывая слова, — хочешь стать бардом? — Что? — повторяет Геральт, выгнув бровь. — Просто ты в последнее время ведёшь себя странно. Смотришь на меня постоянно, уж не знаю, что я такого сделал, но, клянусь, я не специально! Что бы там ни было. Ещё и цветы эти… А теперь вот ты так разглядываешь мою лютню. Да она сейчас вспыхнет прямо у меня в руках! Ну я и подумал, что ты решил сменить… род деятельности. Нет, тебя, конечно, можно понять: монстры, постоянный риск, все эти шрамы. Такое сильно выматывает, я уверен. К тому же, с твоим-то голосом… — под конец Лютик уже бормочет совсем невнятно. — Что не так с моим голосом? Бард резко поднимает голову, смотрит на него и чуть растерянно улыбается. — Ничего. То есть, у тебя красивый голос. Геральт молча сглатывает, пытаясь сохранить мрачное выражение лица. Получается из рук вон плохо, потому что так и тянет улыбнуться в ответ. Лютик рвано выдыхает. И вздёргивает брови, когда ведьмак тянется пальцами к лютне. Угадал он, что ли? Но Лютик ему доверяет. Как бы часто Геральт ни скалился угрожающе, сколько бы раз ни отталкивал, всё равно доверяет. Потому протягивает инструмент, не раздумывая. И смотрит во все глаза, как бережно Геральт проводит по дереву грубыми пальцами. Струны тихо гудят от его прикосновений, и что-то внутри барда глухо отзывается. Он подвигается ближе, улыбается, когда ведьмак кривится, задев несколько струн. — Это сложнее, чем кажется, да? — шепчет Лютик, боясь спугнуть момент. И почти вздрагивает, когда слышит такую знакомую, криво переиначенную мелодию. Геральт сосредоточенно пытается сыграть что-то хоть отдалённо похожее. Умел бы, посвятил бы Лютику балладу, как те, что бард пишет своим девицам. Всё бы сделал, чтобы тот наконец понял. Но Геральт не бард, он просто пытается сыграть песню, которая глубже всех застряла в голове. У Лютика мурашки бегут по спине, когда ведьмак хрипло поёт, глядя в глаза: — Ведьмаку заплатите любовью и верой, ведьмаку заплатите… Бард смотрит на него искрящимися глазами, долго, внимательно. Так, что Геральту огромных усилий стоит в этом взгляде не потеряться. Хотя до безумия хочется. И много чего ещё хочется. — Она тебе понравилась, — неверяще произносит Лютик. На молчаливый вопрос ведьмака он звонко смеётся и поясняет: — Песня про монету. Она тебе понравилась! Ты даже мелодию запомнил. Хотя слова там были немного другие, но, знаешь, мне так даже больше нравится. Да ты романтик, Геральт! С таким голосом ты мог бы петь прекрасные баллады. Геральт разочарованно вздыхает и отдаёт барду его лютню. — Это твоё призвание. Не моё, — он встаёт, собираясь уйти, но замирает, смотрит на Лютика и говорит: — Спой мне ещё что-нибудь. Бард весь светится, задыхается от восторга. Не удивляется даже потеплевшему взгляду ведьмака.5. In taberna
«Во кабацком сидя чине, Мы не мыслим о кручине, А печёмся лишь о черни, Чей приют у нас в таверне»,** — Поёт Лютик, отплясывая на чьём-то столе. В одной руке у него лютня, в другой — початая бутылка вина. Бард смеётся сквозь песню, прерывается только, чтобы глотнуть из бутылки и уже не замечает ни собственной расстёгнутой до середины груди рубашки, ни внимательного взгляда ведьмака, занявшего стол в самом тёмном углу. Геральта крепкий эль в его кружке так не пьянит, как пляшущий бард с раскрасневшимися щеками и улыбкой до ушей. Наверное, не стоило тащить Лютика в таверну — он так накидался, что сейчас и имени своего, скорее всего, не вспомнит. Зато застольные песни горланит без единой запинки. «Сто кругов обходят чаши, И не сохнут глотки наши, Коли пьем, не зная счёту, Позабывши всю заботу», — Вторит барду толпа. А Лютик вдруг замечает Геральта, смотрит на него, будто видит впервые, спрыгивает со стола, тут же подлетая к ведьмаку. И всё это — не затыкаясь ни на секунду. Хватает Геральта за руку и упрямо тянет за собой. Ведьмак почти не сопротивляется, про себя списывая это на выпитый эль, но замечает, как толпа замирает, стоит ему встать из-за стола. Геральт собирается было вернуться обратно, а ещё лучше уйти отсюда куда подальше, но Лютик вцепился в него, как клещ, только что на руке не болтается. И тянет, тянет за руку прямо в толпу, поёт, улыбается, смотрит так искренне в жёлтые волчьи глаза. В конце концов, ведьмак просто сдаётся и позволяет Лютику увести его за собой. Бард восторженно цепляется за ведьмака, захлёбывается смехом и песней, а лютня болтается на поясе. Геральт улыбается почти незаметно. Двигается ведьмак, как медведь, забредший на городскую ярмарку, неуклюже переступая с ноги на ногу. Но Лютик то ли слишком счастлив, то ли слишком пьян, чтобы на это обращать внимание. Зато Геральт позволяет себе прижать его ближе, чем того требует танец. У Лютика сопротивляться нет ни сил, ни желания, он цепляется за широкие плечи, обтянутые чёрной рубашкой, и доверчиво заглядывает в глаза. Взгляд ведьмака скользит ниже и цепляется за выступающие ключицы, открытые распахнутым воротом. Геральт гонит от себя наваждение и навязчивое желание прикоснуться, впиться острыми зубами до потемневших следов на коже.***
Глубоко за полночь он ведёт Лютика наверх, для верности поддерживая барда за спину. Лютик, кажется, протрезвел достаточно, чтобы осознавать, кто он сам и кто не даёт ему упасть с крутой лестницы. Но его всё ещё покачивает из стороны в сторону, будто он не по лестнице вовсе идёт, а по корабельной палубе. Лютик вниз полететь не боится, знает, что Геральт не даст. Чего бард не ожидает, заваливаясь в снятую ими комнату, так это стоящей там деревянной бадьи с тёплой водой. Пахнет полынным маслом. — Ох, Гера-альт, — тянет он, — решил принять ванну? — Не я, — коротко отвечает ведьмак. — Ты. Лютик смотрит на него снизу вверх затянутыми поволокой опьянения, почему-то испуганными глазами. — О-оу, — бард медленно сбрасывает с плеча ладонь Геральта, непонятно, когда там оказавшуюся, — ясно. Ведьмак смотрит, как Лютик поворачивается к нему лицом и пятится назад. — Знаешь, Геральт, — говорит он с дрожащей нервозностью в голосе, — я начинаю понимать, почему ты такой странный стал. Но это не выход, поверь мне! Мы могли бы просто поговорить об… — Лютик. — Нет уж, ты меня послушай! Нельзя расправляться с людьми так же, как с монстрами. И если я так уж тебе мешаю… — Лютик! — Геральт срывается с места, вытянув руку перед собой. Бард отшатывается от него и, ударившись ногами о бадью, падает в воду. Лютик уходит с головой, подняв волну брызг, которая разливается по полу. Схватив его за рубашку на груди, Геральт вылавливает барда и ставит на ноги прямо в бадье. Лютик кашляет, дышит загнанно, прячет глаза. — Да что на тебя нашло?! — кричит ведьмак. Ответом ему служит тихий, расстроенный шёпот: — Я просто… я думал, что ты… избавиться от меня хочешь. Что я так надоел тебе, и ты решил… Геральт вмиг остывает, разжимает пальцы на рубашке барда. — Лютик, — он мягко убирает мокрые каштановые пряди со лба. — А что мне ещё было думать? — Лютик бормочет. — Ты таким странным стал. То на Плотву сажаешь, то венки плетёшь, то вообще на лютне играешь. Ты теперь какой-то… заботливый, что ли. И я, клянусь, не понимаю, почему. — Правда не понимаешь? — интересуется Геральт с лёгкой усмешкой. Тот смотрит круглыми глазами на чужие пальцы, вынимающие одну за другой пуговицы из петелек на его рубашке. Он с содроганием чувствует, как Геральт случайно касается его открытой кожи. Лютик вздрагивает и хватает его за руки, когда ведьмак тянет ткань штанов. Сердце колотится бешено. — Не надо, — голос у барда дрожит. — Я сам. Под обжигающим кожу взглядом, Лютик избавляется от одежды, бросает её куда-то на пол и так и замирает, стоящий в воде по колено, переступающий с ноги на ногу. Геральт давит на плечо, заставляя опуститься. Лютик сжимает пальцами деревянный бортик, когда ведьмак заходит за спину, невесомо проводит кончиками пальцев по сведённым лопаткам. — Расслабься, — горячо шепчет на ухо. — Или ты мне не доверяешь? Лютик мычит, быстро качает головой. Он доверяет! Как никому другому. Геральт довольно хмыкает и под удивлённый выдох барда накрывает его глаза своей ладонью. Льёт тёплую воду на вьющиеся кольцами волосы. Подняв руку, Лютик касается геральтовой ладони, которая тут же соскальзывает вниз, проводит по шее, задевая дёрнувшийся кадык. Большой палец гладит ключицу. Лютик дышит глубоко, кусая губы. Ведьмак придвигается ближе, одной рукой скользит по вздымающейся груди, вторую опускает на бедро барда. Лютик подаётся назад. «Ближе-ближе-ближе», — стучит в голове. — Гера-альт, — стонет, когда ладони беспорядочно гладят, мнут и сжимают. Его ведёт, пьянит, как от вина, в груди грохочет, а внизу живота всё скручивает, тянет почти болезненно. Собственные ладони трясутся, когда Геральт отстраняется. Ведьмак поднимается на ноги, смеётся одними глазами в ответ на растерянный взгляд барда. — Вылезай, вода остыла, — говорит и тянется за полотенцем. Лютик встаёт, мокрый, покрасневший, смотрит почти обиженно. Геральт набрасывает на него полотенце и жарко целует. Тёплые руки обвивают его шею. — Наконец-то, — выдыхает ведьмак в припухшие искусанные губы. — Думал, до тебя никогда не дойдёт. — Не дойдёт что? — неслышно смеётся бард. — Я люблю тебя, дурачина! — Какая честь, — улыбается Лютик и преданно смотрит в глаза. — Люблю тебя, Геральт.