Бабочки в животе

      На узком, тонком левом предплечье матери пропечатано лаконичное Говард Старк, на широком, сильном предплечье отца вьется изящное Мария Старк; когда родители держатся за руки, их татуировки соулмейтов изредка соприкасаются друг с другом, и Тони не может оторвать взгляда от сплетающихся ладоней – метки в такие моменты сияют особенно ярко на обнаженной коже.       Маленький Старк мечтает найти свою пару – он будет любить ее так сильно, как только может его крохотное сердечко, он сделает все возможное для того, чтобы его половинка была счастлива так, как счастливы друг с другом его родители. В его глазах отношения между отцом и матерью – это непогрешимый идеал, не имеющий равных во всем мире, лучший образец соулмейтов на свете; отыскать свою любовь становится для него идеей фикс еще в самом-самом раннем возрасте – Говард и Мария, слушая восторженные разглагольствования своего сына о его будущем рука об руку с тем, кто предназначен ему судьбой, только лишь ласково переглядываются и улыбаются ребенку, крепко убеждая, что они в любом случае поддержат его.       Отыскать свою пару – к сожалению, занятие не из простых, но Тони внутренне готовится к тому, что ему придется потратить очень-очень много времени на поиски. Жизнь может связывать самых разных людей одной красной нитью, но то, что они соединены, соулмейты могут понять отнюдь не сразу. Когда Старк становится старше, родители с некоторым сожалением рассказывают ему о том, что наличие соулмейта знаменуется появлением на предплечьях имен и фамилий его сексуальных партнеров в какой-то определенный момент жизни, предсказать который никак нельзя. Огромная издевка со стороны судьбы, думает Тони и поджимает губы: несмотря на то, что эта мысль его отвращает и совсем-совсем не прельщает (как же, знать, с кем спал твой предназначенный и сколько раз?), свою половинку он по-прежнему любит наивной, детской любовью, трепещущей легкими, невесомыми крыльями бабочки где-то в низу живота, расцветающей сотней, тысячей нежных цветов, окрашивающей мир вокруг в яркие краски, дарующей тепло, уют и веру в лучшее будущее.       Чужие имена и фамилии будут продолжать появляться на предплечье после любой сексуальной связи до тех пор, пока оба соулмейта не окажутся в зоне действия связи – тогда только один из них будет способен увидеть яркую искру, которая будет всячески стремиться к паре. После того, как предназначенные судьбой возьмутся за руки с татуировками, все следы их бывших партнеров будут стерты, заменяясь на имя и фамилию их настоящей пары. Однако при возникновении посторонней связи уже после соприкосновения соулмейта цвет букв поменяется на более темный – как знак измены.       Надписи на предплечьях родителей остаются такими же яркими и красивыми, сколько помнит себя Тони, – это обнадеживает его и только крепче заверяет в том, что связь соулмейтов в его семье является не только решением высших сил, но и обстоятельством любви и искренней верности.       Тони семнадцать. Он смотрит на свое предплечье с неверием, практически животным ужасом и всепоглощающим отчаянием. Он с силой трет свои глаза, словно хочет их выдавить, но увиденное не развидеть – когда Старк снова распахивает веки, картинка перед ним не изменяется, хотя Тони отдал бы все, что угодно, чтобы буквы на коже стали другими.       Тони семнадцать, и его жизнь рушится в одночасье с появлением того самого, долгожданного знамения о паре, дарованной ему свыше, дважды и очень жестоко перечеркивается одной жирной красной линией, пересекающей лаконичные аккуратные строки, как будто бы это может помочь вытравить ненависть с худого мальчишеского предплечья.       Говард Старк       Говард Старк       Говард Старк       Дважды – потому что на третий раз мать, любимая, нежная мать, неизвестно как почувствовавшая неладное, врывается в ванную комнату и отбирает у него лезвие. Тони смотрит на женщину, подарившую ему жизнь, пустыми, стеклянными глазами, а потом безвольно валится на колени и начинает рыдать так, как не позволял себе никогда в жизни, – он воет, захлебываясь горькой болью, сочащейся откуда-то из груди, прямо из-под сердца, с силой впивается пальцами прямо в открытую рану, стремясь расковырять ее до кости, чтобы вместе с ней вынуть все-все-все-все свое разочарование, помноженное на ненависть и к отцу, и к соулмейту, поступившим с ним так несправедливо, так бесчеловечно, так мерзко. Марии не хватает сил, чтобы как следует встряхнуть сына, но она успевает выяснить причины внезапной чудовищной истерики и переполняется состраданием к своему ребенку, получившему такой болезненный, жестокий удар от судьбы.       Тони колотит в приступе, он вырывается из материнских объятий и попыток остановить самоистязание, он бьется всем телом об ванну, стену, кафельный пол, сливной бачок, раковину, и выглядит совершенно безумным, сумасшедшим в своем горе; изящные бабочки в его животе превращаются обратно в уродливых, неповоротливых гусениц, цветы беспощадно сгорают в жарком пламени отчаяния, а вера в лучшее будущее трескается в одночасье и раскалывается на миллиарды мельчайших, острейших осколков. Теплые, уютные картины их общего с соулмейтом мира осыпаются вниз жирными хлопья сизого пепла и опадают к ногам Тони неопрятными клочьями.       Единственное свидетельство о наличии предназначенного обзаводится уродливым украшением в виде ровных полос от лезвия и глубоких следов от ногтей. Тони для себя отстраненно, почти равнодушно решает, что будет прятать эти ненавистные, страшные буквы, складывающиеся в знакомое имя, до конца своих дней.       Мать не закатывает отцу истерику, как могла бы сделать любая другая на ее месте, – как-никак, Мария не из таких женщин, а татуировка на ее предплечье все такая же яркая и ровная, – но в ее глазах отчетливо видны страдание и вина, когда она попеременно смотрит то на Тони, то на Говарда. Мать мучается всепоглощающей болью ничуть не слабее, чем мучается сам Тони, – эта боль разъедает ее изнутри, убивает подобно медленному, горькому яду, хотя она, по сути-то своей, тут совсем не причем.       Мать гаснет, как фитиль свечи, увядает, как нежный и очень прихотливый цветок из королевского сада, но едва ли младший Старк может что-то с этим поделать – ненависть и безнадежность жрут его изнутри, начиная с сердца, и прокладывают свой путь по всем венам, жажда разнести семена тоски в каждый, даже самый отдаленный уголок его вымотанного тела. Фантомные боли жгут грудь, но спустя время становятся совершенно привычными; Тони в категоричной форме отказывается от любых попыток обратиться к семейному врачу и, пока никто не видит, прожигает яростным, больным взглядом широко расправленные плечи отца.       Тони прекрасно понимает даже своим пошатнувшимся от сильнейшей моральной травмы рассудком, что связь отца с его, Тони, соулмейтом была еще до того, как он встретил свою половину, Марию, иначе их татуировки не были бы такими яркими, но это, по мнению младшего Старка, ничуть не умаляет вины Говарда перед сыном.       Тони – маленькая копия Говарда Старка с небольшой поправкой на Марию Старк – от матери ему достается иной разрез глаз и упрямая линия скул, – и каждый, каждый, каждый на его пути желает ткнуть Тони в это носом. Он и без того прекрасно знает, что его отец – знаменитый человек, владелец известнейшей компании, миллионер, гений своего времени, подаривший миру не один десяток изобретений, упростивших людям жизнь; Тони пожил едва ли треть всех лет Говарда, но уже с раннего возраста прекрасно понимает, каково это, когда любой, кто знает знаменитого родителя, может его с ним сопоставить.       Огромная, обширная тень великого бизнесмена и инженера закрывает собой его наследника, баюкает в плотный кокон из бесконечных сравнений, затягивает на его шее удавку с ярлыком «сын Говарда Старка» и ставит клеймо «тот, кто вечно второй». Люди жаждут разглядеть в младшем Старке старшего и страшно разочаровываются, когда не находят того, что Тони так сильно старается вытравить из себя всеми возможными способами; он быстро привыкает к выражению каждого, кто не находит в нем и капли сходства с легендарным основателем Stark Industries, и не считает нужным строить из себя того, кем его хотят видеть.       Отец с самого рождения Тони изымает у него право быть собой, разрушает счастливую семью и уничтожает хрупкую, шаткую иллюзию идеализации предназначенных пар, без боя отнимает соулмейта, единственное, во что циничный младший Старк верил, как не верил никогда.       Говард Старк, по сути-то своей, не виноват – как же великий гений мог знать в своем прошлом, что тот, с кем он переспит, окажется соулмейтом его еще незачатого сына? – но у Тони не выходит простить отца за это. Едкая ненависть, смешанная с презрением, течет по его венам, отравляя кровь. Судя по сожалеющему взгляду отца, тот знает, кто является второй половиной его сына, и несколько раз он даже старается подступиться к своему ребенку для того, чтобы поведать об этом, но Тони каждый раз резко, не стесняясь в выражениях, со всей своей искореженной, вывернутой наизнанку душой советует ему, куда тот может пойти со своими подсказками, и Говард обрастает ледяной броней, отступает, становясь куда более сухим, сдержанным и строгим, чем раньше, но едва ли это волнует младшего Старка, когда количество конфликтов внутри семьи внезапно увеличивается в несколько раз.       Предназначенная пара, соулмейт, единственный, кто по праву, данному свыше, принадлежал самому Тони, и тот оказывается «облагодетельствованным» его святым папашей раньше, чем сам наследник появляется на свет.       Тони сводит ненавистные буквы вместе со шрамами с предплечья в двадцать.       Бабочки в животе умирают одна за другой и опадают вниз безвольными трупиками.       Родители погибают через полгода после того, как ему исполняется двадцать один; все, что Тони чувствует, – это сожаление по поводу того, что он так и не сумел нормально поговорить с матерью. Смерть отца приносит ему невиданное облегчение, словно невидимая рука, пережимавшая горло все это время, распадается на атомы и исчезает из его жизни; Тони ни капли не стыдно, что он не ощущает никакого безудержного горя после его гибели, поскольку Говард был живым, ходячим напоминанием о том, что младшему Старку никогда не достичь тех высот, которые достиг его отец.       Предплечье мерзко, болезненно ноет. Тони с силой щипает себя за руку, стоя с идеально ровной осанкой перед могилами родителей, и сдерживает слезы, старательно убеждая себя в том, что ему абсолютно все равно.       Жизнь разделяется на периоды «до» и «после»: когда Тони у руля Stark Industries, ему становится не до собственного прошлого. Где-то за спиной остается все, что было раньше, – наверное, думается ему, хорошо, что мозг решил сам собой отсечь плохие воспоминания и запереть их где-то в глубинах подсознания. Последствия, разумеется, есть – Тони не верит в любовь, ведет себя как последняя сволочь в силу тяжелого, очень сложного характера, и с огромнейшим презрением относится к системе соулмейтов в принципе; пожалуй, о его кошмарном детстве имеет хотя бы какое-то общее представление лишь Пеппер, милая, добрая Пеппер, которая, к сожалению, не является его парой, но это не мешает Старку к ней привязываться. Пеппер всегда рядом, Пеппер всегда поможет, Пеппер знает, что делать в любой ситуации; Тони уверяет себя, что, если до его сорокалетия лучшая женщина в его жизни не выйдет замуж, он сам сделает ей предложение.       Все в жизни смешивается в сплошной круговорот: вот он вступает в права генерального директора Stark Industries, изобретает помощника-искусственный интеллект, названного в честь почившего дворецкого семьи, и выводит компанию на международный уровень в качестве поставщика высококлассного оружия. Для него это нормально – законно являться самым известным торговцем смерти; он даже не задумывается о том, сколько жизней исчезает бесследно из-за его творений. Тони – гений, и он без ложной скромности может об этом заявить; он богат, успешен, знаменит – казалось бы, о чем еще он может мечтать?       В груди что-то скребется, ноет, стенает негромко, словно уговаривает, упрашивает пойти, найти, прикоснуться, взяться за руки; Тони затыкает несносный внутренний голос и заливает его дорогим виски, и голос тонет под волнами алкоголя, наводняющими организм.       Соулмейт – тема-запрет, тема-табу, тема-не-пересекай-эту-черту-и-думать-об-этом-забудь; Тони совсем не стыдно говорить в лицо каждому, кто посмеет затронуть незатрагиваемое, о том, что он бы предпочел не находить свою предназначенную пару, нежели чем потратить много-много сил и времени на поиски и потом никогда не отпускать. Он уже не маленький мальчик, мечтающий о большой и чистой любви до скончания веков – Тони испытал слишком много дерьма за свои года, и бабочки в его животе начинают медленно, мерзостно гнить.       Ощущение второго самого больного на его памяти предательства бьет не так сильно – в конце концов, в сравнении с тем, что сделал отец, все остальное меркнет в два счета, – но это окончательно отучает его доверять людям, даже тем, которые были с ним с самого начала. Доверие – это острый, заточенный клинок, вручив который в руки тому, к кому привязан, кого хочешь видеть на своей стороне, очень велика оказывается возможность пожертвовать чем-то большим, чем собственная жизнь. Афганистан, Хо Инсен, Иерихон, Десять колец, Щ. И. Т., Гульмира – обман Обадайи Стейна, почти повлекший за собой смерть всех тех, кто еще был ему дорог. Это ранит, но не так болезненно, как могло бы, – Железный человек находит в себе силы открыть лицо всему миру даже после тяжелой схватки, вытянувшей из него все силы; в конце концов, какой бы мразью не был Стейн, он все еще являлся наставником Тони на протяжении долгого времени.       Слова Фьюри о инициативе Мстителей ему не нравятся совсем; он не заинтересован в сотрудничестве с правительственной организацией, но еще не представляет, что это повлечет за собой в будущем. Спустя время Тони узнает, что он смертельно болен – палладий, использующийся в усовершенствованной версии реактора, отравляет его организм. Это подкашивает Старка окончательно – и без того не совсем психически стабильный, он скатывается-опускается на самое дно, и не хочет принимать руки помощи, тянущиеся к нему. Он хочет проверить, насколько глубока кроличья нора, и стремится к этому с завидным успехом. Один за другим от него отворачиваются его друзья-товарищи, и Тони горько улыбается им вслед. Правильно, думается ему, так будет меньше боли в конце.       В пьяных, беспокойных снах ему снятся родители, отец и мать, держащиеся за руки; во снах они счастливы и молоды, и их связь светится ласковым, теплым светом. Тони хочет протянуть к ним ладони, но каждый раз, когда он это делает, земля под его ногами трескается и распадается на миллиарды осколков, и Старк, уставший бороться, камнем падает вниз.       Решение приходит к нему неожиданно – от человека, от которого бы он меньше всего хотел его получить, привет из прошлого от Говарда Старка. Новый элемент, который изобретает Тони не без помощи отца, доверившего ему завершить начатое, – это безопасная замена бомбе замедленного действия, таящейся у него в груди в виде реактора. Через силу Тони признает за собой должок – не каждый день узнаешь, что значит быть лучшим творением старшего Старка. Это событие сковыривает корочку с едва-едва затянувшейся раны и снова заставляет ныть старые зашлифованные шрамы, раздирающие руку по ночам фантомной болью. Тони умеет быть благодарен, пусть даже через собственную гордость склоняя голову перед тем, кто спас ему жизнь, дал возможность существовать дальше – это не отменяет того факта, что Старк не может простить отца, и ему кажется, что эту горечь он пронесет за собой до самого конца.       Конец заварушки с Хаммером и Ванко проходят мимо него; Тони поглощен призраками минувших дней, он чувствует, как они жрут его с головой, вгрызаются в кости, выпивают кровь. Опустошение гнездится в его глазах и уголках губ, отчего улыбка становится горше, вымотанее, отчаяннее.       А потом – приставучий Фил Коулсон, невесть как обошедший протоколы безопасности, приведение в действие инициативы «Мстители», Тессеракт, вторжение скандинавского бога… Старк чувствует, что что-то не так, но не может понять, что именно; предчувствие, выработанное опасностями, время от времени возникающими на его пути, остервенело бьет в воображаемый гонг, предвещая никому не нужные перемены в жизни.       Идеально прямую спину Тони сверлит встревоженный взгляд Пеппер. По возвращению он сделает ей предложение, и ему плевать, нашла ли она уже свою предназначенную пару или нет. Да и если нашла, то почему она, черт возьми, до сих пор еще здесь, рядом с ним?..       Небо над Штутгартом пронзает красно-желтая вспышка; искра связи соулмейтов пролетает перед глазами Тони, словно стараясь завладеть его вниманием, и устремляется вниз, к человеку в синем костюме со щитом. Тони глухо, надломлено хмыкает, выражая этим коротким, сухим звуком всю боль, на секунду вырывающуюся наружу, и тут же запечатывает ее под ледяной броней из привычного высокомерия, смертоносными копьями из острот и неприступной стеной бастиона из отвратительного характера. На короткий миг им овладевает сильнейшее желание улететь отсюда, чтобы не видеть светлых волос, голубых глаз, смущенной улыбки, но вместо этого Тони стреляет из репульсоров прямо в грудь скандинавскому богу, существование которого он не мог себе представить еще вчера, и, приземлившись, наставляет на него весь свой арсенал оружия.       Капитан Америка становится по левое плечо от Старка. Предплечье сводит резкой, острой болью, прожигающей кожу аж до самой кости, – кто бы знал, сколько сил Тони тратит на то, чтобы удержать руку на весу.       – Мистер Старк, – вежливо приветствует его Стив Роджерс.       – Капитан, – не менее вежливо отвечает ему Тони Старк.       Перед лицом кометой проносится красновато-желтая искра, танцующая вокруг соулмейта, увивающаяся около него, ластящаяся и с одной стороны, и с другой, словно говорящая – ну посмотри же ты на меня, взгляни, вот она, твоя предназначенная пара, вот она, твоя судьба.       Тони хочет зажмуриться и больше никогда не открывать глаза, чтобы не видеть раздражающей вспышки, пляшущей у него прямо перед носом. Тони клянется себе, что ни при каких условиях не возьмет Капитана Америка за руку.       Бабочки в животе осыпаются пеплом к его ногам.