*~*~*
Не в привычках Хёбу было лезть в чужие дела эсперов. Поэтому он старался лишний раз психометрию не использовать. Да тут и без неё было ясно, что Хиномия лжец. В присутствии Хёбу у него глаза бегали, взгляд становился нервным, голос звучал ложной бравадой. Ну что ты хорохоришься? Чью роль играешь? Лжец. Кого только обманывал? «Тайный агент». Уж не себя ли? Агент из Хиномии был, как из Хёбу восьмиклассница. То есть, совсем никакой, даже близко не стояло. Рукопашным боем владеет — да, из огнестрельного оружия стреляет без промаха — да. Но для чего это всё? Что у Хиномии внутри? В мыслях, в сердце? У Хёбу так сильно руки чесались отпереть ларчик с секретом, что он чуть было не изменил собственным принципам. Казалось бы, ограничь чужую силу и читай на здоровье. Всю правду: зачем, почему, откуда. Что может быть проще. Способности в какой-то степени делали эсперов подобными богам. Чем больше сила, тем чаще ты забываешься. Но с Хиномией было особенно страшно заиграться и нарушить чужую свободу. Потому что чревато. Если мальчишке не понравится, что его читают, то всё будет кончено, и о доверии, пусть даже притворном, придётся забыть. Вместо спокойного и дружелюбного эспера, — пусть даже это дружелюбие было напускное, — Хёбу получит эспера-врага, блокирующего чужие способности и силой пробивающегося на свободу. Даже крыса, загнанная в угол, начинает кусаться. Что может натворить загнанный в угол человек, Хёбу узнавать не хотел. Не в этот раз. Поэтому приходилось разузнавать по старинке, искать какие-то другие рычаги. Начать играть с Хиномией в шпионские игры. Приблизить новичка к себе, ближе, ещё ближе, к границам допустимого. Общаться с ним. Занять всё его время — и наблюдать, ловить на промахах и оговорках. Как знать, где повезёт? Себя Хиномия держал хорошо. При всех дилетантских промашках, не сдавался, гнул свою линию, сохранял хорошую мину при плохой игре. Поневоле поверишь, что всё взаправду, и нет никакого двойного дна у этого сундука, но Хёбу не сдавался. Во всяком случае, он тоже умел играть.*~*~*
Глубокой ночью, когда Хиномия, будь он действительно бесхитростным простаком, которого из себя изображал, должен был тайком дрочить у себя в каюте под одеялком, но, на самом деле, отправился бродить по «Катастрофе» и совать нос в чужие дела, изображая «тайного агента», Хёбу решил поймать своего поднадзорного на горячем — в очередной и, как он считал, далеко не в последний раз. Игра «выведи Хиномию на чистую воду и полюбуйся, как он барахтается» шла в самом разгаре. И сегодня у Хёбу было настроение использовать грязные методы. Это не слишком-то честно? Ну так и Хиномия — не малышка Югири, вовсе не ангел, и, если надавить, не рассыплется. Опять же, должен Хёбу получать хоть какое-то удовольствие оттого, что пригрел у себя на груди шпионскую змею, ежедневно отсылающую отчёты в USEI? Да-да, про отчёты он тоже знал. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы уловить передачу данных, ведущуюся с «Катастрофы». К методам воздействия директора USEI Алана Уолша на агентов у Хёбу были претензии, да и в достоверность информации о «Пандоре», которую скармливали молоденьким глупым «тайным агентам», тоже трудно было поверить, но с Уолшем Хёбу планировал разобраться позже, сейчас у него были дела поважнее. Под одеялком Хиномии ожидаемо не обнаружилось, Хёбу пожурил себя за невнимательность, всего-то на полчаса оставил его одного, чтобы принять у Маги отчёты, — и упустил! Ему спешно пришлось сканировать «Катастрофу», и беглый осмотр показал, что Хиномия шарится возле машинного отделения, в опасной близости от дельфиньих мозгов. Там стояла защита «от дурака», обыкновенная пространственная маскировка. Как показала практика, их Хиномия не отличал от реальности, но что будет, если он случайно наткнётся на такую маскировку с выключенным ограничителем? Всё будет уничтожено. Игры кончатся. Но ограничитель оказался включён. Похоже, даже разнюхивая и подглядывая, Хиномия играл роль послушного мальчика. Это было Хёбу только на руку. Он перенёс себя в коридор рядом с машинным отделением. И повёл рукой вперёд, активируя психокинез.*~*~*
Энди шёл по коридору, крадучись и внимательно оглядываясь по сторонам. Его не покидало ощущение, что за ним следят. Ничем не обоснованное ощущение, потому что коридор был пуст и относительно тих; шумели только дизели в машинном отделении, и их мерный рокот скорее действовал успокаивающе, чем будоражил. Нет, наверное, причина была в его собственных нервах: весь день пришлось провести рядом с Хёбу, который, судя по взглядам и намёкам, играл с ним, как кот с едой. «Забавный Хиномия, так приятно тебя дразнить». Даже теперь, ночью в пустом коридоре, Хиномия ощущал присутствие Хёбу. Похоже, его паранойя достигла невероятных размеров. В USEI им недовольны, а Хёбу что-то подозревает и сегодня опять уже в который раз искупал его в бассейне... Иногда Энди хотелось сдёрнуть ограничитель и посмотреть, чья возьмёт в честной драке один на один. Но на поверку выходило, что честным между ним и Хёбу не будет ничего и никогда. Затянувшаяся игра добродушного Энди и безобидного Кёске продолжалась. Кто кого убедит? Кто кого обманет? Пока они шли на равных. Он так старался получить это задание. В USEI его готовили именно для подобной работы. Он хотел стать специальным агентом... а превратился, похоже, в клоуна и няньку для детей. Не то чтобы он был против детей. Просто настраивался совершенно на другое, когда поднимался на борт «Катастрофы». Проникнуть в секретное гнездо террористов! И оказаться в яслях, битком набитыми детьми-эсперами. Сейчас Хиномии хотелось закончить своё задание как можно скорее, уволиться из USEI и постараться, чтобы ничего подобного с ним больше никогда не случалось. Точнее, он должен был бы этого хотеть. А на деле выходило всё совсем не так. Общение с пандоровцами делало его мягче и уязвимее. Общение с Хёбу Кёске напрягало и заставляло нервничать... к примеру, как сейчас. Общение с USEI... тут и вовсе говорить не о чем. Выговор за отсутствие результатов, недовольная мина начальства — вот и всё «спасибо» за тяжёлую работу. Такое вообще не вдохновляло. Разве так надо мотивировать полевых агентов? Энди уже забыл, когда в последний раз что-то делал для себя. Спал столько, сколько хотелось, ел не спеша и именно то, что хотелось, занимался не слежкой и подслушиванием, а... А чем бы ему вообще хотелось заниматься? Он уже почти позабыл, как быть собой. Конечно, если столько времени прятаться от самого себя, позабудешь всё на свете. И не любимая еда, на самом деле, самое важное в жизни. Размышляя о трудностях бытия, Энди продолжал осмотр коридора, уже давно набившего оскомину. Не должно было быть здесь коридора. Согласно плану, что выстроил Энди у себя в голове, где-то здесь располагался выход на лестницу, ведущую к машинному отделению. А был — коридор, что тянулся вдоль нежилых запертых кают. Энди искал лестницу и уже готов был ощупывать каждый сантиметр стен при выключенном ограничителе — крайняя мера, на которую пойти было аналогично раскрытию себя. Любой эспер в зоне действия блокирующей силы тут же узнает о его местонахождении по головной боли и звону в ушах. Вполне возможно, что у пандоровцев стояла здесь сигнализация на случай слетевшей маскировки. Сломаешь защиту и не успеешь спрятаться, выдавая себя с головой. А Энди рано было раскрывать себя. Вдруг послышался какой-то звук. Энди вздрогнул и замер. Прислушался. Потом осторожно сделал шаг — и наступил на что-то упругое, как будто живое. Оно трепыхнулось под ногами, словно змея. А потом гибко и крепко обхватило его за лодыжку поверх сапога. Энди рефлекторно сдержал крик — незачем выдавать своё местонахождение тем, от кого он прятался, от Хёбу и его «Пандоры». А после пожалел, что не закричал сразу. Потому что из темноты на него бросилось второе щупальце и пережало рот. Третье коварно подкралось сзади и обвило тело, крепко-накрепко опутав руки — не пошевелишься. Энди почувствовал, как поднимается в воздух, под самый потолок, и наконец-то задушенно и глухо промычал, напрягая локти и дёргая свободной ногой. Дёргаться было бесполезно. Энди покрутил головой, и ему показалось, что за поворотом коридора стоит невысокая человеческая фигура — тёмный силуэт на тёмно-сером фоне стены... В следующее мгновение ещё одно щупальце легло ему на глаза. Энди втянул носом воздух, стараясь не поддаваться панике. Когда кончик неизвестно какого по счёту щупальца обернулся вокруг его голени и полез вверх по ноге, под колено, к бедру, не паниковать стало сложнее. Когда щупальце добралось до его паха, от выдержки Энди не осталось и следа, он заорал с заткнутым ртом изо всех сил, дёргаясь в объятиях сказочного монстра, явно выдуманного каким-то эспером-извращенцем. Вдохнуть носом очередную порцию воздуха тоже не получилось, Энди закрутил головой, пытаясь скинуть с лица плотные щупальца, блокирующие ему дыхание... Пока он мотал головой, хищные щупальца начали сдирать с него одежду.*~*~*
Психокинетическая сила бурлила вне него, рвалась из рук, она могла уничтожить всё, чего касалась, но слушалась его так же послушно, как собственные руки. Хёбу выпустил на волю сгусток движений, возможностей и сиюминутных рефлексов, и сейчас они клубились в коридоре, словно огромная полупрозрачная хризантема со множеством лепестков. Лепестки были тонкие и толстые, узкие и широкие, они плыли и изменялись, слушаясь его малейшего каприза. Управляться с силой было непросто, но он уже не мальчишка и не разрушит то, чего касается — если не захочет, конечно. Десятки лет тренировок. Миллионы минут абсолютного контроля. И сейчас у него в руках бился не окровавленный труп, а живой, дышащий враг. Крыса, что вознамерилась шнырять по его дому тёмной ночью! Предатель, он должен быть уничтожен, как и все остальные, кто предали его и его друзей в прошлом, послав их на войну, на верную гибель! Хёбу заставил себя успокоиться. Хиномия — очень глупая и испуганная крыса, которая сама не знает, что творит. Его надо наказать, преподать урок, отпугнуть — и пусть живёт дальше. А если при этом даже получится помочь... Хёбу хмуро дёрнул углом рта. Он не знал, чем можно помочь Хиномии. Как изменить его жизнь. Любое решение, чтобы оказаться действенным, должно быть принято самостоятельно. А он, Хёбу, не вправе диктовать Хиномии какие-либо решения, они друг другу никто. Не уловив, отчего размышления принесли ему внезапную грусть, Хёбу вздохнул. Показать немного правды — почему бы и нет. Хиномия как раз пришёл сюда в поисках правды, так пусть найдёт её! Однако это будет не та правда, на которую он рассчитывал. Два лепестка силы, словно чуткие руки, — для того, чтобы расстегнуть и снять с сопротивляющегося тела всю одежду. Не забывать прикрывать рот от криков, Хёбу бы не хотел, чтобы они кого-то разбудили этой ночью, а Хиномия, лишившись одежды, ударился в панику и себя не контролировал. Дай только волю — завопит. Держать закрытыми его глаза. В темноте воздействие силы будет ощущаться полнее. Враг страшнее, когда не виден. Сперва Хёбу думал просто о порке, но от неё пришлось отказаться почти сразу. Порка была равносильна признанию: «я знаю, на кого ты работаешь и для чего здесь»; наверняка после такого к утру Хиномии на «Катастрофе» уже не будет — сбежит. Но Хёбу собирался преподать урок правды тому, кто считал, что подобная правда ему не нужна. Возможно, порка была бы предпочтительнее. Он принялся воздействовать на все чувствительные точки. Поочерёдно прошёлся силой по щиколоткам и коленям, огладил живот, прижал и потянул жёсткие крошечные соски, пощекотал шею и мочки ушей. Хиномия ошеломлённо замер, а потом принялся вырываться ещё сильнее — видимо, догадался, к чему шло дело. Хёбу стоял слишком далеко и не мог использовать психометрию, но эмпатия позволяла ему улавливать основную окраску чувств, которые ощущал Хиномия. Страх, шок, возбуждение, ярость, стыд. И — ещё большее возбуждение. Хёбу перевёл дыхание, разбираясь в хитросплетении этих эмоций, и продолжил «нажимать». Осторожно, нежно и бережно одним из лепестков силы он прикоснулся к бёдрам Хиномии, ввинтился внутрь, нажимая сперва на яйца, а потом обхватывая член. Он проигнорировал внезапную волну ужаса. Следом эмпатия донесла до него панику. И слабый проблеск желания. Вот, чего он добивался. Член был ещё не напряжённый и вялый, но это — только пока что. Небольшое усилие — и Хиномия почувствовал, как его член сосут и сжимают, самый лучший минет в его жизни не должен был сравниться с воздействием силы, пульсирующей, горячей и идеальной — она вся была к его услугам. От Хиномии донеслось всевозрастающее желание, жажда, беспомощность... Хёбу отпустил его, едва подведя вплотную к оргазму. Ни к чему торопиться. С садистским удовлетворением выслушал разочарованный всхлип. Направил тонкий, не толще пальца, лепесток силы поиграть с задницей Хиномии. Такой зажатой задницей. Судя по внезапно накатившей панике, немногочисленные приключения Хиномии редко касались этой части его тела. А может, он вообще девственник? Вряд ли, конечно... Но подобная возможность опалила Хёбу с головы до пят. Он подавил желание всё бросить, шагнуть вперёд и обхватить Хиномию своими собственными руками. Нет, соблазн слишком велик. Соблазны — это слабости, а со слабостями нужно бороться. Хёбу прервал свои размышления, услышав новый звук. Кажется, стон. Совершенно бесстыдный, откровенный. Такие звуки не для чужих ушей. Хёбу внезапно ощутил себя не сторонним наблюдателем, равнодушным карателем, а участником. Интересно, а с живыми партнёрами Хиномия тоже ведёт себя раскрепощённо или не позволяет себе подобных звуков? Занятная мысль. Хёбу повторил то же движение, что и раньше: скользящий толчок внутрь, массирующий по кругу хрупкую и чувствительную плоть, нажал, надавил с задержкой, толкнулся ещё раз. Хиномия странным образом выгнулся — ему навстречу, — понял Хёбу, — встречая эти толчки и подставляясь под них. Это было неосознанное движение тела, совершенно неожиданное, и Хёбу восхитился его честностью, — более того, заразился, загорелся. Дал, чего просят, тем более, что это было легче лёгкого, и даже приятно, и ведь ему этого и самому хотелось: гладить, дразнить, дарить ощущения заполненности и восхитительные по силе толчки, вновь подводя несчастного Хиномию к оргазму. Несчастный — зажался, точнее, попытался это сделать, но очередной толчок в простату заставил его потерять контроль. Эмпатия подсказывала, как оргазм накатывал на него возрастающей волной жара, спазмическим сокращением мышц, но Хёбу уже знал, что сделает. Он плотным кольцом пережал его член у основания и продолжил толчки, и Хиномия, глухо вскрикивая, забился в путах, развратно выгибаясь в воздухе, раскрывая шире бёдра, дёргая локтями закреплённых за спиною рук. Хёбу заметил, что шагнул ближе, лишь когда оказался почти вплотную. Он вдохнул запах разгорячённого тела; запах пота и смазки вскружил ему голову. Хиномия низко стонал сквозь заткнутый рот, горлом, и хотелось стонать вместе с ним. Хёбу возбудился, разумеется. Но только это не должно было иметь никакого значения. Силой он погладил стоящий член Хиномии, почти издевательски медленно заголил до конца истекающую соком головку, сжал её, скользнул в уретру. Хиномия всхлипнул и напрягся ещё больше, хотя, казалось, он и так был напряжён до предела. Хёбу хотелось ласкать его член изнутри, добраться до тестикул, поджатых и готовых выбросить порцию горячей спермы. Вместо этого он отпустил кольцо. Несмотря на заткнутый рот, Хиномия вскрикнул достаточно громко, когда наконец-то смог кончить. Хёбу, продолжая удерживать его в воздухе и связанным, отошёл в сторону. Он не хотел ощущать того, что ощутил. Подобной силы влечение, тягу. Отчего-то он оказался настолько зависим от Хиномии, что чуть не кончил вместе с ним, стоя прямо там, в коридоре. Даже гадать не приходилось: он хотел его себе, вот и вся причина. С самого начала их знакомства захотел. Но ведь это ничего не значило. Хёбу мог хотеть чего угодно и кого угодно, однако если он сам безразличен человеку... О чём тут говорить? Он оставил Хиномию в коридоре, отпустив силу лишь тогда, когда скрылся из виду. Хиномия не должен был узнать, кто поймал и... и изнасиловал его. Пусть ему и понравилось, Хёбу не пытался успокоить свою совесть: секс без желания — всегда насилие. Теперь нужно было только ждать.*~*~*
Первым делом Энди осмотрелся и понял, что можно уже не торопиться: в коридоре он снова был один. Если и существовал на Катастрофе эспер, способный отращивать похотливые тентакли, то сейчас его не было поблизости. Один. Энди прикрыл ладонью глаза, потёр их, осмотрел пол в поисках одежды. Нашёл её. Схватил и принялся торопливо натягивать на себя, брюки на голое тело, трусы — в карман, водолазку... чёрт, наизнанку, плевать; куртку — руками всё никак было не попасть в рукава, руки подрагивали. У него шок, наверное. Он им покажет. Он им всем покажет! Схватив ограничитель и дёрнув за цепочку, Энди сорвал побрякушку и отшвырнул её прочь. Та со звяканьем ударилась о противоположную стену коридора и осталась лежать на полу. Вот и всё, теперь ему почти никто не страшен. Ни один эспер. Кроме, быть может, Хёбу, психа и любителя швыряться вертолётами, Маги, его заместителя, умеющего управлять углеродом, и Момидзи, рядового телекинетика, даже не седьмого уровня... Но достаточно взять одного заложника, хотя бы Фудзиуру — да что он сможет без своего голоса, — или просто какого-нибудь ребёнка, — и больше ни один эспер его не тронет. Была ли это Момидзи с ним сейчас? — внезапно подумал Энди. Смотрела ли она на его беспомощность, смеялась ли над ним? Или это был сам Хёбу? С виду всего лишь слабый подросток, но, на самом деле, человек с коварным разумом зрелого и ненавидящего людей существа. Энди чувствовал себя униженным. Его и хотели унизить, верно? Значит, они добились своего? Но он всё равно не сдастся. Продолжит поиски. У него есть миссия, настоящая цель. И даже если эти эсперы видели его сегодня в таком виде... и теперь знают о нём всё... Энди закрыл глаза, переводя дух. Пусть его вынудили, заставили, это ничего не значит. Он всегда сможет отомстить, в любой момент. Достаточно взять заложника. Конечно, заложник — это крайняя мера, да и не хотелось бы трогать ни в чём не повинных детей. Значит, это будет Фудзиура... Его мысли крутились по кругу, полные крови и жажды отмщения, а ноги — всё дрожали. Наконец, Энди собрался с силами и поднялся с пола, держась за стену. Его шатало. Возможно, «Катастрофа» попала в качку. Или он попросту боялся сделать шаг из опасения, что дрожащие ноги подломятся. Потом он... ...наклонился... ...поднял с пола ограничитель... и... ...надел его обратно себе на шею. Никаких заложников и отмщения не будет. Есть только работа. И ещё кто-то, кому нравится делать то, что... То, что ему понравилось. Энди стиснул пальцы в кулак и постарался не колотить им об стену. Понравилось. Беспомощность, слабость, бессилие. Кто-то узнал его достаточно хорошо, чтобы сыграть против него такими картами. Или мерзавцу просто повезло?.. Энди ненадолго прикрыл глаза, чувствуя сильную усталость. Никаких больше поисков на сегодня. Завтра настанет новый день, ему придётся ходить среди этих эсперов и гадать, кто из них... Впрочем, зачем гадать. Кроме Хёбу других кандидатур нет. С Хёбу Кёске у них сразу сложилось что-то вроде молчаливого договора — только Энди не понимал, о чём. Не понимал он этих эсперных штучек. Вечных подколок, шуточек и якобы добродушных издевательств вроде бассейна. И ещё его изводило подозрение, что Хёбу знает о нём. С самого начала знал, возможно. Когда Энди готовился к своей миссии, он не ожидал, что Хёбу Кёске окажется вот таким. Загадочным, непонятным и... Тут Энди всё же не сдержался и врезал кулаком в стену. Стоило задуматься о Хёбу, как член в штанах предательски вздрогнул. Готовясь к миссии, читая досье и рассматривая фотографии, Энди не подозревал, что Хёбу в голову придёт развлечься с ним так, как этой ночью. Что ещё он о нём не знает? И как его... спровоцировать, чтобы узнать? Потому что из-за Хёбу Кёске было всё. Вечера в архиве, тренировки, обучение. Всё — из-за него одного.*~*~*
Весь день Хиномия шарахался от него, как от чумного, косил нервным взглядом, а когда к нему обращались напрямую, светил широкой ненатуральной улыбкой. Лживой насквозь. Его бегающий взгляд и подрагивающий голос говорили сами за себя: я тебе лгу, я уже приготовил ловушку, и теперь я тебя провоцирую. Как вывести его на чистую воду и при этом не попасться? Что он задумал? Хёбу ломал голову, а Хиномия не шёл из неё, как ни старался он его оттуда прогнать. Его стоны вчера, весь его вид, его чувства — их Хёбу не смог ощутить как следует, психометрия работала лишь через прикосновения, а эмпатия выдавала слишком мало для полноты собственных ощущений, — однако даже этого с лихвой хватало, чтобы воспоминания не давали ему спокойно жить. Чёртов мальчишка! И — нет, Хёбу не знал, кого именно ругает, его или себя. А ночью Хиномия попёрся в тот же самый коридор снова. Ну, кто бы сомневался. Он ведь «тайный агент». А агенты — упрямые парни, они копают в одном и том же направлении, пока не упрутся носом в забор. Хиномия заблаговременно отключил ограничитель, поэтому маскировка могла рассыпаться осколками ещё на подходе. Градус опасности возрастал. На этот раз Хёбу не прятался: бесполезно. — И что ты делаешь возле наших складов, Энди? — спросил он, стоя под светом фонаря, выпрямившись и заложив руки за спину. — Здесь у нас товары производства «Пандоры», и мы прячем их от любопытных детишек и не менее любопытных взрослых, которые любят совать нос не в свои дела. Хиномия молчал. Его лица в темноте не было видно, но по молчанию Хёбу решил считать, что тот обескуражен. Всё-таки не ожидал встретить тут его? Или боялся за свою легенду? Может, уже посчитал, что его раскрыли? Хёбу — сейчас, без возможности использовать на Хиномии психометрию, — не знал. И это ощущение собственной слабости частью его нервировало, а частью — будоражило. — Или ты надеялся встретить тут кое-кого? Быть может, найти средство от бессонницы? Вчера... — Так это был ты?! — Хиномия перебил его резким, срывающимся голосом. — Я. Конечно же, я. А ты ждал кого-то другого? — Хёбу изобразил улыбку. — Да ладно, ну кто ещё мог с тобой случиться кроме меня? Возможно, он перегнул палку. Не ожидал, что Хиномия коротко рыкнет рассерженным псом, отбросит в сторону фонарь и кинется на него с голыми руками. Ну и зачем? Свою поруганную честь что ли защищать? Первый удар Хёбу почти не отследил. Откинулся назад, пропуская кулак в опасной близости от своего лица, отшагнул в сторону, взмахнул рукой, блокируя левую ногу — ну и растяжка у этого невозможного типа, — снова удар, теперь уже в бок, с разворота, носок правой ноги в тяжёлом ботинке чуть не попал по почкам, пришлось закрываться локтем. Внезапно улучив момент, Хёбу выбросил вперёд руку и ухватил Хиномию за горло, сильно сжав пальцы. — Тихо, тихо. А ну успокойся. Хиномия вцепился обеими руками в его предплечье, но послушно замер. И даже отошёл на пару шагов назад, уткнувшись лопатками в противоположную стену коридора, когда Хёбу подтолкнул его в нужном направлении. Что, не ожидал? Привык, что эсперы полагаются только на свою силу? Не одного тебя учили боевым искусствам «в армии», — хотел сказать Хёбу, но вместо этого сказал другое. — Перестань. Что это было вообще? Запоздалая истерика? Ты сунулся не в своё дело, за что и получил. — Ненавижу эсперов, — просипел Хиномия, не ослабляя хватки своих пальцев на руке Хёбу. Белки его глаз блестели в косом свете отброшенного фонаря. Тот не разбился и не потух от удара. — Да что ты говоришь? — услышав знакомые и надоевшие слова, Хёбу озлился ещё больше. Ему почти расхотелось играть и притворяться. Устроить разборки здесь и сейчас, заклеймить Хиномию предателем и совершить правосудие во славу эсперов. Так захотелось, что Хёбу сдался. Почти. — Все вы... — Нет, дорогой мой. Не мы. А ты, — сдержавшись, ответил Хёбу. — Ты ведь не эсперов ненавидишь, а себя. За то, что не родился таким же, как мы. За то, что стал изгоем в двух мирах. Люди тебя отталкивают, а эсперы — не принимают. Поэтому ты злишься. И завидуешь. Всем нам. Мне. Говоря всё это, Хёбу смотрел Хиномии в лицо и читал по нему: эту правду о себе Хиномия уже знает. Её не разгадали люди, нанявшие его, не поняли рядовые эсперы, сторонящиеся его дара, но понял самый главный его оппонент. Это было даже смешно. Наверное. — Нет, — Хиномия мотнул головой и неожиданно разжал руки. Хёбу тоже ослабил нажим. Захотелось послушать. — Тебе — точно нет. Хёбу протянул свободную руку и прижал ограничитель, болтающийся на цепочке, к груди Хиномии. Повернул медальон, включая его. — Извини, ты ведь понимаешь, что я должен так сделать для своей же безопасности, — пояснил он. Хиномия осклабился, продолжая прижиматься спиной к стене. Хёбу заменил силой свою руку — уже уставшую, надо сказать, от хватки на чужом горле. Действовать силой было привычнее, что ни говори. — Боишься, что кинусь? — Опасаюсь. — Да после вчерашнего тебя вообще следовало... — Что? Хиномия неопределённо пожал плечами. Почему замолчал? Заново вживался в роль непутёвого добряка? Искал лазейки? По правде сказать, сегодняшнее происшествие — их драка — было почти правдивым, и возврата к прежней игре в прятки Хёбу не хотелось. Как бы добиться от Хиномии ещё большей откровенности?.. — Я видел, тебе ведь понравилось? — проникновенным голосом спросил Хёбу, отчаянно провоцируя. Быть может, это будет новый взрыв эмоций, он окажется неожиданным, зато тоже честным. — Может быть, — ответил вместо этого Хиномия уклончиво. И опять замолчал. Его приходилось разгадывать почти как книгу с афоризмами и идиомами, написанную на иностранном языке. Нащупав верный путь, Хёбу чуть не округлил глаза в удивлении. Нащупав верный путь, не шагнуть по нему уже было нельзя. — Хочешь ещё? — спросил Хёбу, понимая, что ему разрешают дожать, довести их сегодняшнюю встречу до... чего-то. Если он, конечно, догадается, что ему это разрешают — а он догадался. Прямо предложение какое-то. Ай да Хиномия. — Если... хочешь ты. Ну, точно! Хёбу поймал себя на том, что жадно облизывает враз пересохшие губы. Хочет ли он? Пожалуй, что да. По крайней мере, будет честно признать, что он хочет Хиномию. Раз уж он так повёрнут на откровенности, то и самому нужно показывать, каково это — быть честным. — Я бы не прочь. Как и ты, — ответил Хёбу, взвесив всё и чуть не запутавшись при этом в рассуждениях. — Только по-нормальному. — По-нормальному? — глаза Хиномии недоверчиво сощурились. — Это как? Разве ты умеешь хоть что-то делать нор... Он резко замолчал, потому что Хёбу заставил его заткнуться. Просто пережал голосовые связки. Похоже, по-нормальному у них не получится. По крайней мере, не сразу. — Помолчи хоть сейчас; ты слишком много болтаешь, — пояснил он, осторожно — он! к Хиномии! осторожно! — притрагиваясь к его груди ладонью. Немного психометрии, и совсем неглубоко. Хиномия нервничал — сейчас дёрнулся и занервничал ещё больше — волновался не о чём-то конкретном, а просто был взвинчен. До этой секунды, пока они договаривались, он и думать забыл о своей миссии и страхе быть раскрытым. Это хорошо. Но что его тревожило? Хм, неужели... — Ты уж определись, пожалуйста, что тебя больше волнует. То, что ты будешь заниматься сексом с эспером? Или то, что в принципе считаешь секс между мужчинами извращением? Он даже ослабил хватку у Хиномии на горле, чтобы тот мог говорить, но тот промолчал. Только посмотрел на Хёбу тяжёлым взглядом. — У меня нет никаких комплексов, знаешь ли. А тебе, похоже, психотерапевт нужен. Столько всякого... — Хёбу взмахнул рукой, — ненужного мусора в голове. — Я буду держать его при себе, — припечатал Хиномия хрипло. Его взгляд обжигал и провоцировал. Что это, очередной виток игры с повышением ставки до заоблачного предела или наконец-то искренность? А это ему... точно важно? Хёбу выдохнул: — Хорошо. — Хорошо, — Хиномия склонил голову к плечу. Вид у него при этом получился вопросительный. Ну надо же. — Ладно. — Ладно. Кто из них первый к кому потянулся, Хёбу не отметил. Кажется, Хиномия нагнулся, а сам он обхватил его за шею левой рукой, правую собрав в щепоть и щёлкнув пальцами. К сожалению, эсперы тоже люди, и вся психология состоит в том, что момент перехода — перемещения, или телепортации, для дилетантов — нужно как-то отображать. Так что по щелчку пальцев они переместились в каюту Хёбу, самую лучшую на «Катастрофе», капитанскую. — Ты же не думал, что и в этот раз мы будем трахаться в коридоре, — прошептал Хёбу в тяжело дышащие губы. Хиномия занервничал ещё больше? Хм, возможно. Внезапное перемещение в пространстве ошеломит кого угодно. Мягкие простыни и упругий матрас — скорее всего, тоже. — Не думал, — в голосе Хиномии прорезалась хрипотца, показавшаяся Хёбу приятной. Под поцелуй он осторожно отключил ноутбук, висящий в спящем режиме, приглушил свет ночника до едва заметного мерцания, а также запер входную дверь. Удобно быть эспером. Можно, не делая пауз, заниматься важными вещами. Хиномия вёл себя странно, и секс у них тоже получался странный, нерешительный и мягкий: было много объятий и неторопливых поглаживаний. Хёбу ещё сперва хотел предупредить, что с психометром нужно вести себя осторожно: читать своего партнёра — тоже удовольствие, в котором эспер себе отказать не может, разве что обвешается ограничителями с ног до головы — знавал он таких принципиальных. Но предупредить не успел. Мягкость, граничащая с вежливостью, — вот уж чего он точно не понимал в постели, так это вежливости, — его обескуражила. Не предупредил, ну и не страшно. В конце концов, о том, кто таков Хиномия и откуда, он узнал ещё в первые часы знакомства. А Хиномия, уже испробовавший на своей шкуре, чего можно от Хёбу ждать, наверняка был готов ко всему. И тут Хёбу вспомнил, что вчера ночью поймал себя на мысли о том, что хотел бы знать, как Хиномия ведёт себя в постели с живым человеком, а не с психокинетическими тентаклями. Ну вот, узнал. Ласки были тягучи, как мёд, неторопливы и бесконечны. Хиномия много целовался — да почти всего его перецеловал, с ушей до коленей, — распускал руки: гладил пальцами его губы, шею, соски, живот, дразнил член, сволочь такая. Чего ждал, почему тянул, может, надеялся, что он будет просить? Хёбу Кёске ни у кого ничего не просит! Наконец, Хиномия решился. — После вчерашнего... Было бы честно, если бы сверху… теперь... Нерешительный, аж до смешного доходит. Хёбу постарался не смеяться, а то, чего доброго, Хиномия решит, что над ним опять издеваются, и сбежит, бросив его в кровати неудовлетворённым. Хёбу закусил губу, от греха подальше, и сказал максимально серьёзно: — Я не против поменяться. Мне всё равно. И ведь не соврал! Психометру действительно всё равно: сверху, снизу или сбоку. Иметь возможность получать свои ощущения и ощущения партнёра — это ни с чем несравнимое удовольствие. Двойное, да. А Хиномия, услышав его согласие, сразу как-то оттаял. У него сделался такой горячий и решительный взгляд — с таким на войну собираются, как минимум. Хёбу даже ненадолго прикрыл глаза, чтобы успокоиться и не начать бесстыдно ржать. И вот — он, раздетый догола, опрокинувшийся навзничь с расставленными коленями, со стоящим членом, со спутанными волосами разметался на постели, и Хиномия над ним, лёжа на боку, штаны лишь расстёгнуты и приспущены на бёдра, водолазка давно сдёрнута и где-то валяется. Хиномия смотрит и смотрит на него, и подумать только, куда девались все эти его комплексы насчёт гейского секса и секса с эсперами?.. Но Хёбу всё равно в глубине души ощущал недовольство, потому что его ожидания не оправдались — после вчерашнего соло в исполнении Хиномии и сегодняшних разборок закономерно было ожидать секса быстрого, жаркого, неизбежного, как месть и падение... А получалась какая-то пресная жвачка. Он разозлился и протянул вперёд руки, обхватив кончиками пальцев виски Хиномии. Успел разглядеть в полутьме испуганный взгляд и — погрузился в чужой разум полностью. Нельзя доверять эсперам. Особенно тем, кто владеет психометрией. Сюрпризы могут поджидать их неподготовленных партнёров на каждом шагу. Хиномия ожидал настоящей боли, страха, физического насилия над собой — и, что гораздо больше ошеломило Хёбу, — при этом всё равно хотел его. Даже готов был к тому, что его свяжут, заставят, вынудят, одним словом, снимут с его плеч груз собственных решений. Если Хёбу Кёске делает это с тобой, то ты вроде как и не при чём, ты — просто жертва на заклании. Должно быть, вот почему в коридоре прошлой ночью Хиномии сделалось так хорошо. Отпустил вёсла — и поплыл в чужих руках по течению. — Значит, вот так ты хочешь?.. — спросил Хёбу, стараясь не окунаться в собственное разочарование слишком глубоко. А чего он хотел от этого глупца? Зрелости? Твёрдых самостоятельных решений? Вместо этого приходилось копаться в разуме этого мальчишки, как психотерапевт, помогать ему познавать, мать его, себя. — Как «так»? Это уже не было смешным, это раздражало. Вместо слов Хёбу опять выпустил часть своей психокинетической силы вовне, и её сгустки распустились вчерашней хризантемой с подвижными лепестками прямо в воздухе над Хиномией. Ощутив первое прикосновение — всего лишь намёк на него — к своей священной заднице, он дёрнулся и чуть не сбежал с кровати прочь. Да кто б ему дал. — Куда?! — прошипел Хёбу, подавшись вслед за ним, не разжимая пальцев. — Никуда ты не пойдёшь! Он понимал, что его вынудили, бесился из-за этого и изнывал от желания продолжать дальше. Он наконец-то начал читать чувства Хиномии: его страх, его возбуждение, — и хотел прочувствовать их дальше. Хотел довести Хиномию до агонии и сладкого поражения. Может, и правы были те, кто не использовал психометрию во время секса, на это можно было подсесть, как на настоящий наркотик. Хиномия в панике задышал часто, загнанно, напряг руки, стараясь отжаться от кровати — Хёбу и не заметил, как успел обхватить и прижать его силой, ощущение каменной плиты, обрушившейся сверху, должно быть, не вполне сочетается с понятием «нормальный» секс. — Ну, прости, — шепнул он скорее для себя, чем для него. — Думаешь, я так легко смогу тебя отпустить, лишь попробовав? Проблеск интереса в глазах — или показалось? Под пальцами — тонкий пульс из серьёзности и готовности слушать. — Не убегай, — он попросил искренне. И это было болезненно для его самолюбия, потому что Хёбу Кёске никогда ни у кого ничего не просит. Показывать собственные слабости перед почти врагом — это глупость или сила? Смотри, вот оно, моё слабое место, ты ударишь по нему или... Хиномия нагнулся, потёрся щекой о его висок и прошептал: — Хорошо, давай... И Хёбу дал, разумеется. Раздвинул задницу Хиномии так бережно, как только мог, проник в неё, осторожно раздвигая зажавшиеся мышцы. Хиномия и не почувствовал ничего кроме усиливающегося напряжения, натяжения, усилия... Он застонал в голос, прямо Хёбу на ухо, бесстыдно раскрыв свой громкий рот, невозможный мальчишка, который не знает, чего хочет; он поплыл сразу от пары толчков в простату, подставился, прогнулся, гибкой змеёй подаваясь под бесформенные лепестки его хризантемы. Хёбу чуть не закатил глаза, ловя чужой кайф кончиками пальцев. Чистый оргазм, многократно усиленный собственными же способностями. Нужно было не глаза закатывать, а работать. Создать ощущение влажного скольжения, растянуть Хиномию ещё сильнее, дать ему иллюзию движения и вибрации в глубине. Сбавить градус, дать ему продышаться и... И снова дать. Когда Хиномия на него уставился совершенно дурным, поплывшим взглядом, — счастливым, пьяным, — Хёбу понял, что что-то пошло не так. — Вчера было по-другому, — сообщил этот простак, жмурясь и кусая губы, будто сопротивляться пытался. Глупец, как будто это было можно — сопротивляться психокинезу. — Вчера с тобой не было меня, — ответил всё-таки Хёбу, хотя и считал, что разговаривать сейчас — самое последнее дело, только впустую тратить время и усилия. — Я тоже хочу, — вытолкнул из себя Хиномия и куда-то пополз руками. Хёбу чуть не дёрнулся, почувствовав пальцы на своей заднице — настоящие, не иллюзорные прикосновения, не кальку с чужого сознания, а живое, прикосновение, специально для него. В висках под пальцами теперь бился пульс решимости и сосредоточенности. — Разумеется, — согласился он, пережидая и выдыхая. — Но я тебя не отпущу, — в подтверждение своих слов, он надавил глубже, двумя лепестками сразу, за что получил очередной стон полный откровенности, и сразу два пальца, вживую вторгшиеся в его задницу. Было отчего вздрогнуть и зажаться. В отличие от него, у Хиномии не было никакой подсказки-психометрии, однако каким-то образом вышло неплохо: растянутость и тонкое, едва на грани, ощущение боли забили все его чувства. Когда в последний раз он... Вечность назад, наверное. Невозможно давно. Хёбу поймал себя на том, что дышит рывками, с трудом. Он тут же сказал себе успокоиться. Жизненно необходимо было оставаться спокойным. И почти невозможно... — Ещё, — приказал он, толком не отдышавшись. Он подтолкнул Хиномию не только словами, но и силой. Мальчишку толкнуло на него, и мальчишка рассмеялся — неверяще, удивлённо, словно узнал какой-то секрет. Хёбу заставил себя отпустить его руку, перестать трахать себя ею. Перестать. Пусть сам. Как захочет, но сам. Хиномия раскрыл рот, чтобы опять сказать что-то явно глупое, и уж рот-то Хёбу ему заткнул — как вчера, один из лепестков проник сквозь приоткрытые губы, нажимая на язык. Ощущения, что за этим последовали, были бесценны. Жгучий кайф с примесью сладкого ужаса и предвкушение. Хёбу не стал его обманывать, продлил прикосновение глубже, вжимаясь в горло изнутри, имитируя медленные толчки, частично блокируя дыхание. Хиномия содрогнулся, обжигая ощущением идеальной заполненности, вытягиваясь над ним и подставляясь под движения несуществующего партнёра. Как ни подставляйся, будет хорошо, но его тело этого не понимало, тело хотело двигаться само. И двигалось. Почувствовав сквозь туман чужого восторга раздвигающие его пальцы, Хёбу едва успел приготовиться — больше морально, чем физически. Всё-таки член — это далеко не пальцы, и судорожная, скомканная растяжка скорее раздразнила его, чем действительно помогла. А-а-а! — он закричал! разрываемый! надвое! собственной болью и ощущением, как пульсирующая головка члена туго проскальзывает сквозь сжатое кольцо мышц, раздвигая жаркое, погружаясь глубже, — каждый миллиметр члена погружался медленно и горел. Хёбу, сцепив зубы, застонал. Хотя ему хотелось зарыдать. Выносить так сильно, и так много, и так долго не смог бы никто. Он шевельнул руками, уже зная, что сейчас будет. Всего несколько движений — толчков — вместе с Хиномией, одновременно, внутрь в его тело и наружу, так наступает и отливает волна, так бьётся сердце, так сокращаются мышцы в теле, — внутрь и наружу, навстречу пламени и высвобождению, общему, одному на двоих. Хиномия выхватил забитым ртом воздуху и закричал, насаживаясь обратно, возвращаясь к нему, в него, кончая, падая, выплёскиваясь, содрогаясь. Хёбу последовал за ним, едва уловив чужой нарастающий оргазм — ему хватило; собственное тело радостно прянуло в огонь, загораясь, будто иссушенная старая ветка от молодого пламени. В какой-то степени так оно и... — подумал он, но не успел соотнести свои мысли ни с чем, потому что... …Он будто выплыл из долгого глубокого сна, но тут же понял, что прошло всего несколько секунд от силы, — лишь по тому, как Хиномия его обнимал. Цеплялся, вернее будет сказано. Цеплялся за него, словно недавно тонул, и теперь в поисках спасения схватился за первое, что попалось под руку. Хёбу не смог отказать себе в слабости, коснулся его пальцами и прочёл ещё раз. Психометрия хуже наркотика. Хиномия держался за него не потому, что пытался выплыть; он хотел утонуть, и Хёбу стал для него тем желанным омутом, полным тёмной воды. Когда вода внезапно отхлынула, Хиномия всего лишь попытался её удержать. Какой смешной. — Возможно, когда-нибудь, — допустил Хёбу. — Но не сейчас. — Что? Вопросительный взгляд на лице Хиномии был правдивым. Искренним. Хёбу отпустил руку, разрывая контакт и оставаясь наедине с самим собой. — Возможно, когда-нибудь у тебя получится лучше, — посмеиваясь, ответил Хёбу. Сейчас ему хотелось говорить ерунду и творить безумства, а ясновидение — оставить на потом. — Да ладно? — возмутился Хиномия, потом ухмыльнулся, огладив его рукой. — Кто-то тут кончил, а ещё притворяется! — Интересно, кто бы это мог быть, — фыркнул Хёбу. И не успел отследить момент, когда Хиномия отключил свой ограничитель. Если быть до конца с собой честным, то хуже от этого не стало, ничуть. Хиномия приподнялся над ним, отжимаясь от постели на руках. Сильный, мускулистый, плечи покрыты влажной испариной. Хёбу почувствовал, как его губы растягиваются в улыбке в ответ на нахальный! одухотворённый! взгляд бесстыжих, ещё недавно насквозь лживых и подозрительных глаз. — Ну, ты сейчас у меня получишь! Хёбу хмыкнул. Интересно, надолго ли хватит Хиномии. Или к утру он снова закроется в себе, как трусливый моллюск в раковине? Сейчас он был прекрасен. Хёбу не стал подбирать другие слова, не захотел. Ему нравилась чистота и искренность, он наслаждался ею, зная, как редко люди говорят себе правду, как редко не бегут от неё, принимая и признавая. Сейчас Хиномия признавал себя. Даже если этого хватит всего лишь до утра... Пусть так. — А ты дай, — и получу! — Хёбу кинул вызов и честно приготовился ко всевозможным последствиям.