Даже в темноте леса трое цзянши* не кажутся такой уж опасностью, ибо Вэй Ин и Цзян Чэн уже сражались с подобными тварями множество раз. А их телодвижения вообще отдельная тема для шуток среди опытных (и не очень, но кто же не любит пошутить?) заклинателей. Жертву они чуют на весьма дальнем расстоянии и их деревянно-медленное хождение превращается в дикие, но жутко смешные, прыжки в попытке быстро нагнать и сожрать незатейливого путника. Для братьев из Пристани Лотоса это даже не кажется, а именно выглядит смешным. С удовольствием и невероятной фантазией представляют они, что Ланьлинский павлин, может быть, и испугался бы. Желательно, чтобы это было при шицзе, а то его испуганный лик не имеет смысла.
— Вэй Ин! — строгий голос разносится по поляне (а то и по всему лесу) и цзянши шокировано падают, будто брёвна.
Шаги кричащего сопровождаются лёгким перезвоном украшений, а поступь мужчины тверда и решительна. Усянь даже пикнуть в своё оправдание не успевает, когда его цепко ловит за ухо приёмный отец.
— Это что за самодеятельность? — второй рукой неугомонный
вредитель родитель ловит ухо второго подопечного Ордена Юньмэн Цзян.
— Прости, пап. — сдавленно отвечает Вэй Ин, зажмурив глаза. Не то чтобы ему больно, просто наказания у отца весьма своеобразные.
— Простите, дядя Хуа. — Цзян Чэн, помятуя о недавнем наказании от Господина Хуа, делает голос максимально близким к раскаянному. Хотя будущий глава ордена уже трижды раскаялся и четырежды помолился всем известным ему Небожителям. Дяде Се Ляню в том числе.
— Ай-яй-яй, — Хуа Чэн осуждающе качает головой, — ушли в самоволку, а теперь пытаются играть передо мной муки совести. Совести, которой, видимо, нет.
— Но мы просто…
— Идиоты. Да, я в курсе. — фыркает Собиратель цветов под кровавым дождём.
— И ты нас накажешь? — с печальным вздохом интересуется Вэй Усянь.
Вэй Ин не против очистить ВЕСЬ ЛЕС от всевозможных тварей, но если это будет происходить постепенно, а не за двадцать четыре часа, которые обычно даёт ему отец. Усянь достаточно сильный заклинатель, но лес огромен, а вредный одноглазый родитель обожает подкидывать непослушному отпрыску дополнительные неприятности. Со временем, конечно, привыкаешь к подобным видам пыток (выпил немного — выпьешь всё; пошёл на Охоту без разрешения — будешь охотиться до конца своих дней) и даже продолжаешь совершать пакости — во имя добра, конечно — но быть пойманным этим страшным Существом в красном всё равно не очень хочется. В какой-то мере опасаешься наказания, но по большей части тебя просто немного бьют по самолюбию.
— На ваше счастье, дважды придурки, я вас милую. Ибо завтра вам ехать в Гусу, — лицо Хуа Чэна приобрело торжественно-предвкушающий, даже какой-то злобно-ликующий, вид, — а кое-кто даже не поговорил напоследок с родителями, да, утырки?
Двое братьев виновато склоняют головы. Ваньинь должен сейчас активно собирать вещи, слушать отчитывание матери и наставления отца. Но его перехватил у входа в резиденцию его неугомонный шисюн и утащил на «Последнюю охоту в родных землях перед поездкой в Адский Ад с тремя тысячами правил, му-ха-ха-ха-ха!» Цзян Чэн сначала вяло отбрыкивался — хотя со стороны могло показаться, что вредничал будущий глава совсем не вяло — но потом согласился, по пути продолжая бурчать как старая бабка.
Усянь же сейчас должен был прощаться с А-Няном** и собирать свои нескромные (отец и дядя очень баловали его в плане разных вещей и безделушек) пожитки. Потом, если останется время, ибо уже настали сумерки, парню предстояло заглянуть в резиденцию Ордена Юньмэн Цзян, чтобы попрощаться с А-цзе***, госпожой Юй и дядей Цзяном. Возможно, даже удастся проститься со своими шиди, что маловероятно, учитывая поздний час и то, что ему завтра рано вставать, а он даже и близко не готов. И Цзян Чэн из-за него не готов тоже, что означает внеочередную промывку мозгов от Госпожи Юй. К ней он, пожалуй, заходить прощаться не будет. Простятся завтра. Если, конечно, семейство не захочет устроить прощальный ужин.
— Какое интересное шоу будет завтра. Надо прийти и посмотреть. — ухмыляется отец, будто бы читая мысли сына. Вэй Ин стремительно бледнеет.
— А может ну его? Что я в тех Облачных Глубинах забыл? — улыбается Усянь.
— Кхм-кхм! — напоминает Цзян Чэн, что Вэй Ин, кажется, забыл, что такое крепкая мужская дружба и прекрасная мужская солидарность.
— А… Ну да. — неловко хихикает черноволосый заклинатель, потирая затылок. — Да и А-Нян меня не простит, если я не поеду.
Сань Лан хочет сказать, что Се Лянь, да и он сам, простит Вэй Ина, что бы тот не сделал. Не хочет в Облачные Глубины? И не надо! Родители только будут рады, если их ребёнок останется дома. Хуа Чэн даже и подумать не мог, что так привяжется к постороннему мальчишке, что не захочет его отпускать в Гусу. Потому что это их любимый ребёнок, который неожиданно появился в жизни Демона и Небожителя.
Он до сих пор помнит его маленьким и слабым мальчиком с улицы, которого приволок Се Лянь. В то время этот ребёнок вызывал у Призрачного Короля лишь скептицизм и, что уж там греха таить, ревность. Вызывал… пока, через месяц после появления в их семье, не начал называть Се Ляня — мамой, а Хуа Чэна — папой.
Папой!!! Тогда это вызвало некий шок у Хуа Чэна, а вот Се Лянь, который подталкивал малыша к этому весь месяц, невероятно обрадовался. И Сань Лан начал сам безумно радостно улыбаться, смотря на счастливые улыбки этих двоих. А со временем мужчина и вовсе понял, как ему стал дорог этот ребёнок. Настолько, что сердце сжималось каждый раз, когда на нём появлялся синяк или маленькая ранка. О серьёзных ранах или болезнях и говорить не стоит! Конечно, Хуа Чэн сдерживал эти сентиментальные порывы, продолжая быть строгим отцом. Он всячески показывал сыну как любит его и шутил с ним вместе, но Собиратель цветов под кровавым дождём в таком же равном количестве устраивал отпрыску экстремальные тренировки и был с ним максимально строг в разных ситуациях.
— Дядя Хуа?
— Да, А-Чэн? — мужчина разминает шею.
Появление в их жизни ещё двоих детей вообще отдельная история. Это произошло через целых полгода, после появления Усяня в семье хуаляней. И изначально они даже не думали, что вскоре их сын будет бегать в Юньмэн, как к себе домой, а его названные (считай, приёмные) брат и сестра будут ночевать в Доме Блаженства или Монастыре Водных Каштанов, как у себя в комнатах.
Хуа Чэну пришлось смириться, потратив на это какое-то время. В двух семьях стало очень шумно, а веселье и проказы, сопровождающие Вэй Ина на любой земле, на которую ступила его нога, стали неотъемлемой частью жизни четы Цзян-Юй и их детей.
— А вы будете навещать нас в Гусу? — интересуется Ваньинь, теребя свою фиолетовую ленточку. Ему нужно, чтобы хоть кто-то навещал их, когда они будут покидать стены клана Гусу Лань, дабы выбраться в город, потому что он будет чувствовать себя плохо без чего-то привычного, хотя с ним и будет Вэй Усянь. Да и жаловаться на него кому-то надо!
Хуа Чэн громко смеётся. Его смех красивый, задорный и какой-то грубый. Не перезвон колокольчиков, которым смеётся Се Лянь, а достаточно басистый смех. Даже немного жуткий для кого-нибудь. Хотя Цзян Чэн знает, что его страшный смех звучит по-иному, ибо парень сам успел его испытать, когда дядя Хуа узнал, что Ваньинь пугал Вэй Ина собаками, а ночью вообще выставил мальчика на улицу (Ну, и что, что потом сам его искал?). В детском сознании этот смех закрепился как нечто ужасное настолько, что хочется умереть, пока не убьют. Наконец, смех мужчины затихает и Сань Лан отвечает:
— А ты боишься остаться с моим сыном в незнакомом Ордене надолго, потому что там у тебя будет меньше влияния, А-Чэн?
— А на него вообще можно влиять? — обиженно фыркает подросток. — Скорее боюсь, что всё-таки его убью за кучу позора, который свалится на мои крепкие плечи.
— Помни, Цзян Чэн, что моё убийство навлечёт на твою голову страшные беды! — жутким голосом сообщает Вэй Усянь, выпрыгивая из придорожных кустов. Цзян Ваньинь, успевший потерять брата из виду, громко кричит, прежде чем начать не менее громко материться.
— Как же вы будете жить в Облачных Глубинах? — Хуа Чэн вопросительно изгибает бровь, не оставляя даже намёк на улыбку на лице.
— Отвратительно. — отвечает Цзян Чэн и кривится, разглядывая шисюна, который заливается смехом.
— А ты за нас волнуешься, пап? — вопрошает Вэй Ин, пытаясь прогнать остатки смеха.
— Нет. Я волнуюсь за старика Цижэня и за нервную систему всех жителей Облачных Глубин и иже с ними. — честно отвечает Собиратель цветов под кровавым дождём. — А теперь быстро шевелим булками в сторону домов.
***
Се Лянь и Вэй Усянь одновременно потянули носами. Вкусный запах моментально достиг рецепторов голодных родителя и ребёнка. Глаза обоих блаженно прикрылись, а на губах появились расслабленные улыбки. Суп с рёбрышками и семенами лотоса. Лично для Вэй Ина еда заправлена сычуаньским перцем.
— Спасибо за еду! — восклицают Се Лянь и Вэй Усянь, принимаясь за суп.
— А-цзе, как всегда прекрасно! — улыбается самой яркой улыбкой Усянь.
— Какая она тебе А-цзе? Ты даже не наш ребёнок. — шипит Юй Цзыюань, повернувшись к Вэй Ину в половину оборота.
— Но для меня она как старшая сестра. Родная старшая сестра. — протестует парень.
— А-Ин… — мягко одёргивает сына Се Лянь, но не успевает он закончить, как сын сам замолкает, уставившись в тарелку, будто скрываясь от чего-то страшного. Се Лянь оборачивается и видит Хуа Чэна, который только-только решил присоединиться к трапезе. Именно на его грозный взгляд натыкается Вэй Ин, понимая, что если отец и не слышал весь разговор, то точно слышал мягкое и осуждающее «А-Ин» от А-Нян.
— А-Чэн, А-Сянь, — Цзян Фэнмянь торжественно поднимает чашу, наполненную вином до краёв, — сегодня ваш последний день дома, в кругу семьи, перед поездкой и дальнейшим обучением в Гусу Лань. Пусть вы только едете туда учиться, я уже могу с уверенностью сказать — из вас вырастут отличные заклинатели. Так поднимем же за вас наши чаши!
Сосуды с алкоголем и не алкоголем поднимаются над головами сидящих. Слышится как чаши стукаются одна об другую. Вэй Усянь выпивает свою и с тоской заключает:
— Не вино. А так хотелось ощутить привычный вкус, хотя бы перед этим кошмаром из правил!
— Я сейчас тебя в супе утоплю. — клятвенно шипит Цзян Чэн, поймав заинтересованные взгляды взрослых.
Вэй Ин переводит взгляд на родителей в поисках поддержки против шиди, который так желает надругаться над супом, который, в свою очередь, приготовила его прекрасная сестра, но находит только растерянный взгляд папы и согласный с Ваньинем взгляд отца, от которого не остаётся сомнений в том, кто поможет одному брату топить другого в супе.
Следующим слово дают Хуа Чэну. Отец Вэй Ина говорит более твёрдо, будто бы намекая, что если эта двойка идиотов не станет в Облачных Глубинах лучшими хотя бы в учёбе — на поведение мужчина уже и не надеется, замечая как братья обмениваются тычками — то жопа их будет жестоко бита. Госпожа Юй кивает, подтверждая, что в избиении юных чад примет участие Цзыдянь. Се Лянь и Цзян Фэнмянь обречённо кривятся, сдерживая страдальческие вздохи.
Потом слово дают Яньли, ибо матерям нельзя, а вот старшим сёстрам для ровного числа — вполне. Яньли начинает с оптимизмом и лёгкой улыбкой на лице, но свою торжественную речь о том, как эти двое выросли на её глазах и что она отпускает их от себя ненадолго девушка заканчивает вся в слезах. Её приходится посадить раньше, чем она закончит речь. И только во время речи шицзе оболтусы осознают, что их уже считают взрослыми, что они не только вступят на территорию самого скучного места в мире, но и вступят во взрослую жизнь. И почему-то это предложение не кажется таким же заманчивым, как казалось в детстве.
Теперь они оба не хотят ехать в Облачные Глубины.
***
Вэй Усянь невольно вздрагивает, заметив соломенную шляпу. У А-Нян слёзы на глазах, будто бы он отпускает отпрыска на войну и никак не сможет его навестить. Се Лянь подходит к сыну и обнимает его так крепко, как сможет, будто бы желая отговорить от этой бесполезной поездки. Они с Хуа-Хуа и так многому его научили, зачем ему Облачные Глубины? Но СяньЛэ сам предложил сыну поехать, да и отговаривать его слишком поздно.
— Да ладно тебе, мам. Ты меня как на войну отпускаешь. — неловко улыбается сын, поглаживая А-Нян по волосам. — Надо же! Я стал выше тебя! А я и не заметил!
— Зато я заметил… — Се Лянь заходится отчаянными рыданиями, от которых у Сань Лана и Вэй Ина трескается сердце.
Они оба терпеть не могут его слёзы, а ещё они поклялись защищать Его Высочество наследного Принца от любых опасностей, хотя Бог Войны в защите совсем не нуждается. Но для своих мужа и сына он всегда будет хрупкой мамочкой. Да, мамочка может уложить на лопатки кого угодно, но он всё ещё мамочка, а они всё ещё его муж и сын. Хотя все трое мужчины, что, наверное, тоже играет какую-то роль.
Яньли плачет совсем кротко, вытирая тонкие солёные дорожки на своих щеках рукавом нежно-сиреневой ханьфу. Мать стоит рядом, одаривая мальчишек строгим взглядом, будто бы они уже нашкодили и женщина даже успела поймать их на месте преступления. Разве что в руках Цзыдянь не искрился.
На самом деле Госпожа Юй чувствовала и гордость, и волнение. Как бы она не пыталась отпихнуться от Вэй Усяня всеми конечностями, мальчишка с солнечной улыбкой всё равно засел в её сердце. Да, женщина не давала волю чувствам и всегда относилась к нему с особой строгостью, в отличие от мужа, но всё же успела привязаться. А Цзян Чэн… А-Чэн, её некогда маленький грозный воитель, её славная надежда с пухлыми щёчками — теперь мужчина. И нет больше маленького роста, и почти ничего не осталось от детских черт лица. Она горда тем, что они выросли такими, но всё равно в груди колет материнское волнение. Госпожа Пристани Лотоса так напряжена, что она почти забывает о вчерашнем инциденте, за который ей так хотелось промыть мозги Вэй Ину. Но почему-то ей кажется, что сегодня этому не место. Она и так слишком тревожна. Ладно уж… Женщина фыркает. Всё-таки не на войну их отпускает. Над ухом кто-то фыркает одновременно с ней. Юй Цзыюань и Хуа Чэн встречаются взглядами. Король призраков ухмыляется, отвечая на лёгкую улыбку владелицы Пристани Лотоса. Мысленно они дали друг другу «пять».
Только потом они искривят губы в печальных усмешках, когда их детей проглотит горизонт.
