Реальность в сказках

Геральт отворяет знакомую тяжёлую дверь. Та поддаётся нелегко, открывается со скрипом, пуская в душное помещение холодный уличный воздух. Осень, что сказать. Здесь, в трактире, темно и мрачно, хотя снаружи самый разгар дня и ослепительно светит солнце. Неудивительно. Из источников освещения здесь только пара маленьких окошек, покрытых слоем грязи и пыли. К обшарпанным стенам прикреплены факелы, пламя в них совсем слабое, Геральт замечает, что некоторые из них уже потухли и лишь едва заметно дымят. Ведьмак ступает на порог, чувствуя, как прогибаются под его ступней хлипкие половицы и слыша, как жалобно они скрипят, и закрывает за собой дверь. В нос мгновенно ударяет запах дешёвого эля. Пара упившихся до состояния нестояния мужиков, совершенно отвратительных на вид, дрыхнет прямо за стойкой. Здесь очень шумно, тесно и жарко. Геральт неожиданно для самого себя кривится. Все вокруг противно ему: пьяницы, вливающие в себя эль литрами, девчонки, совсем молодые, но уже испорченные, готовые прыгнуть в постель любому за кружку пива. Геральт понимает, что многие из них не выбирали такую жизнь, но не может подавить свое отвращение. Он мог бы выпить и подцепить себе какую-нибудь леди, доступную и готовую на все, но Геральт здесь не за этим. Ведьмак сам себе не хочет в этом признаваться, но он пришёл сюда, в этот маленький мирок для тех, кому некуда идти и не к чему стремиться, не просто так. Ведьмак подцепляет пальцами край своего капюшона. Ткань грубая, неприятная на ощупь. Геральт уже знает, что за этим последует, но все же откидывает капюшон, открывая вид на спутанные белые волосы без какого-либо оттенка и лицо, искажённое шрамами. Шум вокруг заметно стихает. Люди шепчутся и оборачиваются на него, пока он широкими неторопливыми шагами проходит к дальнему столику и усаживается возле окна. Геральт буквально чувствует на себе чужие разномастные взгляды. Ощущение привычное, ему и раньше нередко доводилось быть объектом всеобщего внимания, но ведьмаку кажется, что это чувство никогда не перестанет быть для него неприятным. Геральт встречается глазами с парой недовольных пропойц, пялящихся прямо на него, смотрит на них мрачно, недружелюбно. Их смелость и наглость тают под взглядом янтарных глаз, коих у человека быть не может, и они не выдерживают, отворачиваются. На улице холодает. Геральт проводит ладонью по оконному стеклу, стирая слой пыли, кажущийся ведьмаку многолетним. Он окидывает улицу поверхностным взглядом, но не находит ничего, что могло бы его заинтересовать. Небо, ещё пару минут назад светлое и чистое, начинают затягивать тучи. Переменчивая в последнее время погода. Наверное, скоро пойдёт дождь, и дорогу к вечеру жутко размоет, однако Геральта это мало волнует: сегодня он не собирается отправляться в путь. За соседним столиком хохочет пара миловидных девушек, трактирщик ведёт разговор с каким-то методично напивающимся мужиком, в центре зала усатый дядька заплетающимся языком пытается выдать тост. Геральт переводит глаза с одной компании на другую, а с нее на третью, выхватывает взглядом отдельные лица, но никак не может найти того, за кем пришёл. Вдруг с другого конца зала слышится звук, выбивающийся из общего шума. Геральт улавливает его тонким ведьмачьим слухом, напрягается, пытаясь понять, что привлекло его внимание. Из-за дальнего столика выходит человек и вытягивается во весь рост. В руках держит лютню. Геральт не видит его лица, но по инструменту, хрупкой фигуре, броской одежде и звонкому голосу легко узнает Лютика. Бард неторопливо перебирает струны лютни, а затем вкрадчиво начинает свою песню. Геральт слышит её впервые, но не особо вслушивается в текст: Лютик снова поёт о какой-то прекрасной златовласой красавице, а ведьмаку совершенно не хочется знать о её прелестях. Голос поэта как всегда безупречен, он не громкий и не тихий, не грубый и не писклявый, он мягкий, приятный и не режет слух. Лютик проходит между рядами столов, поёт свою песню, красивую, но совершенно бессмысленную. Ведьмак не отрывает от него глаз ни на секунду. Вдруг Лютик разворачивается, и его голос обрывается на самой высокой ноте. Он замолкает, лютня стихает тоже. Бард пару секунд молчит с забавным выражением удивления на лице, а затем отмирает и как ни в чем не бывало шагает к Геральту. Поэт останавливается совсем рядом со столом ведьмака, щурит глаза и затягивает свою любимую: - Когда скромняга бард отдыхал от дел, С Геральтом из Ривии он песню эту пел. Сразился Белый Волк с велеречивым чертом, Эльфов покромсал несчетные когорты. Сзади подползли, хоть это стыд и срам, Сломали мне лютню, дали по зубам. Целился тот черт мне рогом прямо в глаз, И тут Ведьмак крикнул: «Вот твой смертный час!» Вот так вот. Вместо всех приветствий. Хотя, чего ещё можно было ожидать от Лютика? Хмурая мина Геральта оставалась хмурой, и бард, расстроенный отсутствием отклика у своего единственного слушателя, замолк. - Что тебе не нравится? - произнес он с наигранной обидой и возмущением в голосе, но тут же как ни в чем не бывало присел рядом с Геральтом. - Хорошая же песня. - Может, звучит она и складно, но ты поешь неправду. Делаешь из реальности сказку, - отзывается ведьмак. Его слова звучат грубо, но Геральт почти уверен, что Лютик, с его-то беспечностью и отходчивостью, не обидится. Бард не отвечает. Он подпирает щеку раскрытой ладонью, и его губы расползаются в улыбке. Тему ещё путём не завязавшегося разговора Лютик переводит мастерски: - Не думал, что ты вернёшься. - Думал, я побоюсь возвращаться в этот город, к такой надоедливой пиявке, как ты? - Ха, а разве нет? Лютик щурится, смотрит на него с лукавой улыбкой, и Геральт чувствует себя загнанным в тупик: он не знает, что ответить на это. Он и в самом деле находил барда прилипчивым до жути. Когда он только познакомился с поэтом, ведьмак хотел лишь одного: поскорее избавиться от этой поразительной липучки. Лютик прицепился к нему и постоянно шатался рядом: шёл сбоку, позади или вовсе убегал вперед. Болтал постоянно без умолку, говорил обо всем абсолютно, брянькал на лютне и пел свои глупые песенки, иногда шёл спиной вперёд, повернувшись к Геральту и с жаром рассказывая ему о чем-то, все время спотыкаясь и падая. Первое время ведьмака это невообразимо раздражало. Он любил тишину и спокойствие, а бард был полной противоположностью и тому, и другому. Конечно, Геральт мог легко прогнать своего попутчика насильственным способом, но надеялся, что Лютику самому надоест это однообразное и выматывающее времяпрепровождение. Лютику, разумеется, не надоело. А Геральта, что удивительно, спустя некоторое время перестал раздражать этот мальчишка. Ведьмак как-то пообвыкся, даже стал прислушиваться к тому, о чем бард болтал. Когда они вернулись обратно в город, Лютик привёз с собой массу впечатлений и новую бессмысленную песенку, и, довольный, хотел отправиться с Геральтом на поиски приключений и дальше, но ведьмак выступил против. Он привык работать один, и совершенно не хотел таскать с собой человека и подвергать его жизнь опасности. Геральт сказал тогда, что ещё побывает в этом городе как-нибудь, и видятся они не в последний раз. А когда отправился в путь, то остро ощутил, что тишина стала угнетать его. Лютик, оказывается, и не ждёт ответа. Он смотрит на ведьмака ещё пару секунд, затем опускает голову и утыкается взглядом в интереснейший пол. - Эй! - вдруг кричит он, повернувшись к стойке. - Два пива. - О. Это что, щедрость? Я тебя не узнаю. - Геральт смотрит на него с удивлением. - Не переживай, я обычный. Пиво-то за твой счёт, - говорит Лютик, и это самый неожиданный ответ из всех возможных. Его слова так разбавляют обстановку, что Геральта пробивает на смех. Лютик смеётся тоже. Ведьмак не собирался напиваться сегодня, но он решает, что может позволить себе пару кружек. Тем более, в компании барда. Им приносят пиво. Поэт тут же опрокидывает в себя полкружки, Геральт, напротив, пьёт неспешно. Лютик облокачивается о стол, горбится и говорит высокопарно: - Ну а теперь рассказывай, что ты видел и с какими тварями ты боролся в тех краях, по которым скитался после того, как покинул этот город.

***

Спустя два часа выясняется, что Лютик и пьяный, и трезвый одинаково дурной. Он не меняется совершенно, все так же несёт околесицу даже после четырёх или пяти кружек пива. Он пьёт, смеётся, говорит сам и слушает, что говорит Геральт. На ведьмака алкоголь почти не действует, разве что из головы исчезают гнетущие мысли, оставляя вместо себя лишь сладкую беззаботность. Геральт глядит в окно, чувствуя, что совсем потерял счёт времени. На улице уже стемнело. Небо окончательно затянули тучи, льёт дождь. - Надо бы заканчивать и уходить, пока не напились до отключки, - заключает ведьмак, и Лютик смотрит на него с хмельной улыбкой на губах. - Поздно спохватился, я уже почти дошёл до этой кондиции, - смеётся он. - К слову, куда ты идти-то собрался? Где ночевать будешь? - Я снял комнату неподалёку, - отзывается Геральт. - А, ну тогда беспокоиться не о чем. - Лютик вдруг странно улыбается, как-то неуверенно и опасливо. - Ты не против, если я посплю с тобой? - Что? Я надеюсь, что ослышался. Бард нервно смеется: - Я не об этом! Ну, не о том, о чем ты там подумал. Мне просто ночевать негде. Было одно место, где я жил, но недавно меня выгнали... - Боги. У меня только один вопрос: как ты дожил до своих лет? - горестно вздыхает Геральт, и Лютик смотрит на него взглядом преданного щенка. Геральт вздыхает снова. - Спишь на полу. Бард убирает талантливо изображённую жалобную мину, улыбается широко-широко и благодарно щурится. - Спасибо.

***

Геральт сидит на кровати и безмятежно наблюдает, как этот вечер и, в общем-то, вся его жизнь катятся по наклонной. Бард ходит по его гостиничной комнате, осматриваясь. Геральт всегда берет самое дешёвое жилье: он не из прихотливых, а вот Лютику эта тесная комната с ободранными стенами и хлипкой мебелью явно пришлась не по вкусу. - Не морщись, - фыркает ведьмак. - Ты всегда можешь поспать под открытым небом. - Что ты, меня всё абсолютно устраивает, - поэт отмахивается. Его взгляд натыкается на оружие ведьмака, и голубые глаза заинтересованно блестят. - Геральт, я могу посмотреть? - Ты уже смотришь. - Геральт подозрительно щурится. Не хватало ещё, чтобы этот болван начал размахивать мечом в крошечной комнате. - Ну... А потрогать? - делает бард ещё одну попытку. - Можно, но без глупостей, - отвечает Геральт, и Лютик с совершенно детской радостью берёт меч в руки. Он с минуту вертит его, разглядывает с разных сторон, неосторожно касается ладонью лезвия и удивлённо вскидывает брови, когда видит, что по ладони от большого пальца и до основания мизинца тянется неглубокий порез. На коже мгновенно выступают капельки крови. - Ух ты. Острый. - Болван. Геральт закатывает глаза, а Лютик лукаво улыбается и вдруг совершенно неожиданно обхватывает целой ладонью рукоять. Видимо, возомнив себя бойцом, он делает неуклюжий, но быстрый выпад в сторону Геральта. Бард, конечно, и не думает всерьёз ранить его, он лишь играется, и даже не касается Геральта мечом, но рефлексы ведьмака работают быстрее, чем его разум. Он резко уходит в сторону, хватает Лютика за руку, сжимает его запястье так, что бард стонет от боли и тут же выпускает рукоять меча. Геральт выхватывает оружие свободной рукой, и спустя мгновение острое лезвие оказывается у шеи Лютика, болезненно упирается в кадык, холодя кожу, пуская мурашки по плечам и спине. Не прошло и секунды. Бард даже не успел понять, что случилось. - Потрясающе, - шепчет он впечатлённо, но боится шевельнуться: ему кажется, что из горла вот-вот хлынет кровь. - Потрясающе, ведьмак из Ривии. Геральт смотрит на него, всё ещё прижимая меч к его шее и стискивая пальцами его ледяное костлявое запястье. Ещё пару минут назад у Лютика, захмелевшего, щёки были красными-красными, глаза пьяно и болезненно поблескивали, а сейчас он стоит перед Геральтом, его лицо абсолютно белое, страшно бледное, глаза сухие, он часто моргает, а его рука, зажатая в ладони Геральта, трясётся. Он выглядит очень напуганным. Проходит несколько отвратительно долгих секунд, но Геральт не изменяет положения. Он смотрит на Лютика, не моргая. Глаза ведьмака посветлели, стали ярко-рыжими, зрачок сузился и практически исчез. Гнетущая тишина. Геральт думает о том, насколько близок был Лютик к смерти. Он и сейчас близок. Одно неловкое движение, и Геральт больше никогда не услышит его болтовни. Люди ведь такие хрупкие. - Эй? - тихо произносит бард. С каждой секундой ему становится все страшнее, но ведьмак подмечает, что вырваться поэт не пытается. Проходит ещё пара секунд. Геральт смотрит в его светлые глаза, полные ужаса. - Геральт... Ведьмак, наконец, приходит в себя. Он медленно отводит меч в сторону и кладёт на место, а затем отпускает чужую руку. Лютик облегчённо вздыхает, но тут же шипит от боли, когда Геральт бьёт его по лицу. - Не смей так делать больше, - звенящим голосом произносит он. - Ты меня понял? Кретин. Лютик не отвечает. Он мог бы возразить: он ведь не сделал ничего плохого, лишь пошутил, а дерганый Геральт раздул из этой шутки не пойми что, но Лютик молчит. Геральт даёт барду бинты, опускается на кровать и пару минут смотрит на то, как поэт осторожно бинтует свою окровавленную ладонь. Ха, забавно. Ведьмак думал о том, чтобы затащить в свою постель какую-нибудь развязную девицу, но теперь на полу у его кровати будет дрыхнуть совершенно на девицу не похожий Лютик, неизменно сеющий хаос везде, где ни появится.

***

На следующий день бард ведет себя, как ни в чем не бывало. Он болтает без умолку, едва продрав глаза, говорит о том, что голова раскалывается после вчерашней выпивки, видать, пиво плохое было, жалуется, что спина болит: сон на жёстком полу не прошёл бесследно. Вчерашней ссоры Лютик не касается, предусмотрительно умалчивает, зная, что ни к чему хорошему это не приведёт. Геральта уже совершенно не раздражает его неуемная болтовня, он выслушивает и даже отвечает иногда. Разговоры получаются лёгкими и непринужденными, но и ведьмак, и бард чувствуют, что тема вчерашнего инцидента с оружием висит над ними незримой тучей, грозя вот-вот разразиться ливнем. Геральт уже собрался, покинул гостиницу и теперь шагает по улице к привязанной неподалёку к столбу Плотве. Лютик семенит следом, вертит в руках лютню, тянет какую-то неизвестную песенку. Солнце слепит глаза, на дорогах после вчерашнего ливня кошмарные лужи, и бард, словно маленький ребёнок, норовит залезть в каждую. Геральт ласково гладит Плотву по шее, отвязывает от столба, поправляет седло. Бардовская песня вдруг стихает, и ведьмак оборачивается на поэта. - Чего это ты вдруг замолк? - интересуется он, глядя на Лютика. Тот стоит, сжимая в руках лютню, такой удивительно красивый в свете утреннего солнца, с грустной улыбкой на губах и потерянностью во взгляде. - Ты уезжаешь? Уже? Геральт смотрит на него. Он не хочет покидать этот город и снова брести по бескрайним тропам в жгучей тишине, но ничего не поделаешь. - Да. Мне уже пора. Я не могу задержаться здесь надолго. Лютик замолкает и опускает глаза в землю. Ведьмак замечает, что одна его ладонь забинтована, бинты заметно поистрепались, на них виднеется кровь. А на второй руке цветут яркие синяки. Они окутывают запястье поэта тяжёлым браслетом. Синяки от его, Геральта, пальцев. Не осознавая, что делает, поддаваясь секундному порыву, ведьмак хватает Лютика за руку. Не грубо, осторожно, но бард все равно шипит от боли: похоже, Геральт задел синяки. Лютик резко шагает назад, смотрит на ведьмака испуганно, но вырвать руку не пытается. Геральт молчит пару секунд. Смотрит на синяки неприятного фиолетового оттенка, выпирающие на внутренней стороне запястья вены, длиннющие пальцы с мозолями от струн лютни. Прикасается- ледяные. - Прости меня за это, - тихо и с искренним сожалением произносит Геральт, слова даются с трудом. Лютик успокаивается, страх в его глазах рассеивается, напряжённая рука, сжатая в кулак, расслабляется и безвольно повисает в захвате ведьмака. - Геральт... - говорит он неуверенно и улыбается, щурясь. Эта улыбка затмевает солнце. - Можно я пойду с тобой? Я не буду мешать, правда. Я буду твоим личным бардом. В то, что он не будет мешать, верится слабо, но ведьмак не язвит, а лишь усмехается в ответ. - Будешь сочинять складные сказки о моих странствиях? Улыбка барда перерастает в лукавую. - Когда скромняга бард... - Лютик! Под лёгкий и заливистый смех барда Геральт наконец отпускает чужую руку. Смех поэта звенит в ушах, и ведьмак понимает, что теперь Лютик, а в комплекте с ним его хохот, веселые бардовские песенки под лютню и неуемная болтовня ни о чем станут его неизменными спутниками во всех странствиях.