Полярность

Они были разными. Из них двоих всегда именно Меркуцио ввязывался в передряги — и не подумаешь, что родич князя. Всегда именно он предпочитал веселые праздники тихому затворничеству с книгой, которое неизменно выбирал Бенволио. Меркуцио и сам был как один большой праздник — такой же сверкающий, безудержный и шумный. Он мог расшевелить кого угодно, даже самого несчастного человека на свете, и рядом с ним Бенволио тоже начинал смеяться над шутками, а порой даже шутить сам — правда, зачастую не слишком удачно. Впрочем, чаще он лишь наблюдал за порой не в меру активным товарищем. Разглядывал издалека его светлую макушку, полыхавшую на солнце таким же ярким огнем, который горел у него и в груди, ловил отблески его очаровательной улыбки, дожидаясь, пока он окончательно выдохнется и покинет толпу. И тогда они наконец-то останутся вдвоем. И наедине Меркуцио покажет, насколько он его на самом деле ценит. Ведь только к нему он обращался за советом, когда в очередной раз впутывался в разного рода проблемы. Молодой человек частенько изумлялся начитанности приятеля и порой даже просил научить его чему-нибудь. Впрочем, в большинстве случаев он бросал начатое на середине, если оно недостаточно его увлекало. Да, они были разными. Меркуцио не мог прожить и дня без стычки. Он привык высказываться окружающим в лицо, порой совершенно не стесняясь в выражениях, чем заслужил звание задиры — однако никто не мог упрекнуть его во лжи или двуличии. Бенволио предпочитал улаживать конфликты мирным путем, не видя смысла в драках, и порой это доходило до откровенного спасования, которое всегда неимоверно раздражало его друга. Меркуцио привлекал девушек своей горячностью и тягой к приключениям, Бенволио — надежностью и спокойствием. Вот только подобное влечение всегда было односторонним. Меркуцио целовался страстно, крепко сжимая партнера за подбородок, почти до потери дыхания, иногда не удерживаясь от коротких стонов. Бенволио любил держать ладони на его талии и прикасаться губами к его лицу, собирая капельки пота, неизменно выступавшего после того, как тот, наконец, отрывался от его языка. Теперь Бенволио слизывал капельки крови, медленно, почти обреченно стекавшие у Меркуцио по подбородку. Их окружала толпа, но они были одни в ней, потому что все вдруг принялись спорить, отчаянно крича и размахивая руками: до павшего товарища, которого они так яростно пытались защитить, им не было дела. — Пойдем отсюда, — неожиданно твердым голосом сказал Меркуцио. — Я не стану умирать тут. И Бенволио не мог не улыбнуться сквозь застилавшие лицо слезы, потому что даже сейчас его друг был похож на самого себя: решительного и до смешного упрямого. — Ты не умрешь, — ответил он. — Ты же не позволишь себе умереть из-за какой-то царапины. — Хотел бы я, чтобы это была царапина, — прохрипел тот, и капли на подбородке превратились в ручейки. Бенволио прижимал руки к окровавленному камзолу и думал о том, что Меркуцио опять не послушал разумных доводов, предпочтя решить все привычным для себя способом. Но он не заслуживал такой унизительной смерти, ведь он никого не обжигал, лишь светил, пусть порой и чересчур ярко. Он склонился ниже над раненым, который буквально на глазах терял всю свою напористость и остроумие. Но в глазах у него все еще были огоньки, больше походившие, однако, на тлеющие угли, но этого было достаточно, и Бенволио твердо сказал — не вслух, правда, — что они вдвоем заслуживает не меньшего счастья, чем Ромео с Джульеттой. И они его непременно получат.