* * *
День начался и протекал на удивление хорошо, и ничто, даже урок физкультуры, стоявший, словно на десерт, последним в расписании, не могло испортить Бомгю настроение. После школы он собирался зайти к Субину, умудрившемуся подхватить простуду, и это по весне, когда, помимо экзаменов, наступает самая романтичная пора для всех влюбленных. Он твердо решил поставить своего парня на ноги к началу выходных и прописал тому постельный режим, не забывая, впрочем, о «лекарствах» – кто не любит свежую выпечку? Уж точно не Субин. Улыбаясь своим мыслям, Бомгю быстро набивает ему сообщение, но слышит ставший изрядно неприятным голос Ёнджуна: – Все о свиданках думаешь? После занятия остаешься на доп. – Я не могу сегодня, – начал было протестовать Бомгю, на что Ёнджун обернулся и воззрился на него сверху вниз. Ответ «нет» и торги не предусматривались. – Что? – спросил он, давая еще один шанс ответить правильно, после чего направляется в зал, где громко объявляет об общем построении. День был подпорчен, хотя и не безнадежно. Доп, так доп, решил Бомгю. Может, это его шанс закрыть «хвосты» и обратить более пристальное внимание на важные для поступления предметы. К тому же, после он все равно пойдет к Субину. Радость предстоящей встречи грела и придавала сил. После занятия, не желая задерживаться в школе ни одной лишней секунды, все поспешили домой, некоторые даже не посетив душевой. – А ты что, остаешься? – интересуется один из малочисленных (на самом деле единственный) приятелей Бомгю, Тэхен. – Долги? Кислое выражение лица и вялый кивок служат ему исчерпывающим ответом, и он, удовлетворив поверхностное любопытство, направляется к выходу. «Давай, все ты сдашь», бросает он напоследок, и когда за последним учеником хлопает дверь, Ёнджун и Бомгю остаются один на один. – Вперед, – без особого интереса говорит мужчина и, словно лишний раз демонстрируя, как ему все равно, зевает. Бомгю старательно выполняет все положенные задания и абсолютно не замечает взгляда, которым Ёнджун скользит по его телу. Жадный, непозволительно откровенный, жаждущий. Он изучает юношеские изгибы, останавливается на ягодицах, по-омежьи округлых, спускается ниже, испытывая чувственное волнение от того, как трутся друг о друга мягкие ляжки. Бомгю занимается в шортах, то и дело оттягивая их, задиравшиеся, за края к низу. Он так старается, что не замечает, как Ёнджун медленными движениями (дабы не привлекать внимания) гладит себя через ткань спортивных штанов, закрывая руку учительским журналом. Заслужил, заслужил зачет. Все честно. – Я вроде все, – несмело обращается Бомгю, заставляя Ёнджуна отдернуть руку: не заметил ли? – Да, да, – отмахнулся мужчина, быстро открывая журнал и проставляя в нем какие-то пометки. Кажется, нет. – Так что?.. – младший все так же не уверен, но старается стоять на своем, надеясь, что не зря провел лишние полчаса в спортивном зале. – Вы мне зачтете? – Слабо, конечно, но зачту. Не все, – предупреждает он, – Часть нормативов тебе придется досдать потом. Ёнджун не хотел отказывать себе в удовольствии лишний раз полюбоваться ножками Бомгю. Тот же, впрочем, был доволен и таким результатом. Воодушевленный и радостный, он спешно отвешивает формальный поклон в знак прощания и торопится в душ. Под струями горячей воды, вместо неги и расслабленности, он вдруг испытывает слабость, заставившую его ноги подкоситься. Бомгю прижимается к стене, дрожащими руками поворачивая тугой кран. Возможно, у него упало давление после физкультурной активности и высокой температуры воды. Ничего из ряда вон выходящего, весьма частая реакция организма омеги. Ничего, успокаивает он себя. Сейчас он отправится к Субину, по пути зайдет в пекарню и купит теплую вкусную выпечку, которую они потом съедят вместе с ароматным травяным чаем. Бомгю будет в красках рассказывать о том, что происходило в школе, что было в серии дорамы, которую он вчера смотрел, а взъерошенный и немного растерянный от периодического сна Субин, с интересом слушая, будет приговаривать что-то вроде «ого!», «и что потом?», «вот это да!». Их личный уютный мир, в котором забываешь о повседневных тяготах мира. После душа он вновь облачается в спортивные шорты – забыл форменные брюки в раздевалке. Не дойдя до нее, он чувствует, как меж ягодиц становится влажно и, словно вкопанный, застывает на одном месте. Все идет не по плану в тот самый миг, когда Бомгю осознает, что у него началась течка. Внеплановая, внезапная, пришедшаяся абсолютно не к месту. Бомгю тщательно вел свой календарь, зная, когда именно она настанет, поэтому сейчас его начала охватывать паника. Все таблетки и средства гигиены дома, денег на такси у него нет. Переждать не вариант, потому что дальше будет лишь хуже. Навещать Субина в таком состоянии он, разумеется, даже не думал. Он принимается лихорадочно соображать, что делать. По существу, решение было только одно – со всех ног бежать домой, потому что дождаться автобуса он бы не смог. Сгорел бы со стыда под многочисленными взглядами людей вокруг, не выстоял бы чисто физически. Бомгю наспех кидает одежду в рюкзак, решив не переодеваться – лишние телодвижения неизбежно привели бы к бо́льшим выделениям, – и торопится к выходу, надеясь не столкнуться ни с кем из учителей. Все идет не по гребаному плану. – Вы разве... еще не ушли..? – пролепетал Бомгю в крайнем отчаянии, когда видит Ёнджуна. – Я ждал тебя. – М-меня? – Мне надо было все закрыть перед уходом. «Ну конечно», Бомгю хочет провалиться сквозь землю от того, как, вероятно, прозвучал – невероятно глупо. Но Ёнджун шумно вдыхает, прикрыв глаза, отчего у младшего вновь начинают дрожать колени. «Он меня чувствует» – Я пойду, до свидания! – выпаливает Бомгю и жалобно вскрикивает, когда мужчина хватает его за запястье: – Что вы..? – Я тебя отвезу. Домой, – говорит Ёнджун ни на йоту не поменявшимся голосом. – В таком виде ты не дойдешь. Голос разума бушует, разрывает все изнутри. Альфам нельзя доверять, какими бы благими намерениями они ни покрывали свои низменные плотские желания. Бомгю помнил тот взгляд в кафе, полный похоти, совершенно животной и совершенно альфийской. Ее не спутаешь ни с чем; как омега, он был уверен на все сто. И даже если тот действительно собирался предложить помощь, обязанным он быть не хотел, тем более, что на миг, кажется, он почувствовал себя немного лучше. Воистину, страх подстегивает сильнее всего. Бомгю вырывает свою руку, отступая: – Не стоит, спасибо! Мне недалеко. Он лжет, потому что путь предстоит не близкий, но лучше уж он добредет кое-как самостоятельно. Улучив момент, Бомгю вылетает из зала прямиком к лестнице к выходу на задний школьный двор. Он не замечает порога и спотыкается о него, вскрикнув. Сбитое испачканное колено кровоточит. Омега стирает выступившую кровь, и хотя ощущения неприятные, гораздо сильнее его мысли занимает мерзкое ощущение в промежности: в паху все скручивает, напоминая о природных особенностях. Он не без труда встает на ноги, желая как можно скорее оказаться дома. Бомгю преодолевает расстояние до заветной двери весьма быстро, учитывая его разодранное колено. На счастье, занятия давно окончены, он не встречает никого из учеников. Коридоры пустуют, школа временно отмирает. Людей близ почти не наблюдается – после обеда они вновь вернулись на рабочие места. ... Никто не приходит на помощь Бомгю, когда Ёнджун, резко подъехав на машине, заталкивает омегу в салон, никто не слышит, как он закричал. Или, быть может, не обращают внимания?* * *
У Бомгю форменная истерика. Сидя на заднем сиденье, он колотит по стеклу, рыдает и пинает водительское сиденье, бросая на это все оставшиеся силы. Он не контролирует свои эмоции, задыхаясь от слез, чей поток не иссыхает ни на секунду. Они застилают глаза и жгут щеки. Ёнджун не реагирует на это все то время, что они мчат (даже не едут) в неизвестном направлении. Он оборачивается лишь у светофора, чей сигнал запрещал движение: – Не заткнешься – убью, – говорит он так спокойно и буднично, что у Бомгю перехватывает дыхание, и отворачивается вновь, с силой вжав педаль. Омега смолкает, давясь комом в горле. – Куда вы меня везете? – спрашивает он, наконец, решившись. Ему страшно и плохо. Происходящее кажется сюром, нелепым кошмаром, потому что понимание пришло сразу. Человек всегда свято уверен в том, что именно его обойдут случаи, о которых пишут и говорят в СМИ. О, глупая, незамутненная наивность! Ёнджун молчит, не снизойдя до ответа, лишь крепче, до побелевших костяшек, сжимает руль. Бомгю может потрогать воздух, сгустившийся из-за гормонов его и альфы. Именно из-за гормонов он так сильно течет, что пачкает шорты, нижнее белье и сиденье. Его тело реагирует так, как ему до́лжно реагировать при течке, и находящийся так близко альфа отнюдь не способствует физическому и моральному комфорту. Он ложится и тихо плачет, обессилевший и измученный.* * *
Шум мотора смолкает. Бомгю не знает, сколько прошло времени с начала их поездки. В машине удушающе-сладко пахнет им, поэтому, когда Ёнджун открывает дверь, хлынувший в салон свежий воздух воспринимается как благословение. Впрочем, длится оно недолго. Ёнджун вытягивает его наружу, словно куклу, и столь же легко толкает на багажник. Бомгю, к тому времени едва державшийся на ногах, пытается схватиться хоть за что-то, чтобы не сползти по гладкой поверхности. Сзади на его шортах зияет огромное мокрое пятно. Бомгю ощущает себя отвратительно – кто бы на его месте не чувствовал то же самое? Из-за дуновения ветра становится прохладно; испытывая стеснение, он пытается развернуться лицом к Ёнджуну, чтобы хоть как-то прикрыться. – Обратно, – командует тот, явно недовольный тем, что его любование прервали. – Давай, маленькая шлюха. Ты не стеснялся ходить передо мной в коротких шортах, так почему стесняешься сейчас? Он подходит вплотную и вжимается в ягодицы омеги, а затем по-хозяйски сует руку под ткань хлопковых шорт. Меж ног Бомгю тепло и влажно. Ёнджун не медлит, вставляя внутрь палец. Не для того, чтобы облегчить участь своей жертвы и немного растянуть или же доставить небольшое удовольствие, совсем нет: он делает это для того, чтобы лишний раз показать, что может сделать с ним все, а тот даже не пикнет, не посмеет сказать против и слова. Что именно так и до́лжно обращаться с омегой. Бомгю инстинктивно вырывается, хотя каждое движение тщетно и только больше раззадоривает насильника. Ёнджун хватает его за волосы свободной рукой, с силой дергает и заставляет запрокинуть голову, так, что младший болезненно вскрикивает. – Смотри, как занятно. Чем больше я тебя трогаю, тем сильнее ты течешь. Любишь, когда с тобой обращаются грубо, сука? – каждое его слово исполнено издевкой и вместе с тем плохо скрываемого вожделения. Ёнджуну не терпелось трахнуть Бомгю, но сперва ему хотелось измучить, довести до бессознательного состояния, сдержать свои собственные неконтролируемые порывы. Он ненавидел выглядеть заинтересованным больше, чем его оппонент/любовник. Терять лицо перед омегой? Да ни за что. – Хочешь, чтобы тебя отымел альфа. Настоящий альфа, а не никчемный бета, верно? Все омежьи сучки этого хотят, – он продолжает измываться, спуская с Бомгю шорты и доставая собственный возбужденный член. Он с силой проходится ладонью по ягодицам, будто поставив перед собой цель не упустить ни единой возможности причинить омеге любого рода боль, раздвигает их и бегло облизывает пересохшие губы, наблюдая за тем, как из тесного отверстия вытекает вязкий сок. Бомгю ненавидит свое тело за то, что оно предательски реагирует на альфу, ненавидит себя за податливость и жгучее возбуждение меж бедер. Ему хочется плакать, когда он осознает, что вместо Субина его наполняет Енджун, и что вместо закономерного отвращения он испытывает мазохистское наслаждение, иррациональное, ведомое только законам его природы. Смазки внутри него так много, что она с хлюпаньем выходит из заднего прохода: Енджун буквально выталкивает ее, заставляя стекать по внутренней стороне бедер. Он даже не знал, что может исторгать столько сока. Таблетки подавляли бездумное желание и контролировали выделения. Лишь однажды он принял их меньше и позже положенного, и пришлось весьма тяжело. Бомгю старался не вспоминать о тех днях, что он провел в горячном возбуждении, пока течка, наконец, не окончилась. Он старается думать о Субине, с которым они практиковали исключительно невинные касания, решив не торопиться, но иллюзии разрушаются почти сразу: – Только того и заслуживаешь, блядь, – шипит Ёнджун, с рваным выдохом спуская внутрь омеги и вынимая член до того, как образуется узел. Субин не был бы так груб с ним. Его первый раз случился с насильником. Не по любви, а из принуждения, и даже не с бетой. В обществе, где истинность пары значила больше, чем любовь и эмоциональная составляющая, Бомгю был белой вороной только потому, что выбирал не тех партнеров. Ёнджун резко выходит из него и так же грубо швыряет наземь. Успевшая подсохнуть рана на коленке содралась и начала саднить. – На колени, – приказывает альфа и, не дожидаясь, пока Бомгю это исполнит, нетерпеливо притягивает его за бедра, заставляя привстать: – Живей! Инстинкт вновь велит ему покрыть омегу, и он делает это еще грубее, еще жестче; садист в нем хочет слез, молений и надрывных стонов в угоду потаенных комплексов, из-за которых Ёнджун, достойный продукт общества, где ценились сила и самоутверждение за счет слабых, удовлетворял болезненное эго. Его меньше всего волновало самочувствие партнера. Сперма мешается с течными выделениями, по́том и кровью. Бомгю стонет слабо и сипло, ощущая бесконечную боль, которая со временем только разгорается, не успевая притупиться от прошлых сношений. Его телу недостаточно просто секса, оно жаждет именно повязки узлом, и до тех пор, пока это не случится, он будет изнемогать и подставляться, лишь бы получить желаемое. Природа создала его для того, чтобы он мог понести потомство, а уж как справляться с этим – дело исключительно его личное. Справедливо, не так ли? – Фу блять! – Ёнджун вдруг отстраняется, отнимая руку от чужого низа живота. Бомгю описался. Ему все равно. Ему плевать, что Ёнджун вытирает испачканную мочой ладонь о его светлые волосы, плевать, что не осталось ни одной области на теле, где бы его не коснулся альфа – у него нет сил на омерзение. Ему абсолютно плевать, когда Ёнджун вновь лишает его узла и, сменяя позицию, тычет в лицо эрегированным членом, заставляя поработать ртом. Бомгю высовывает язык почти на автомате, будто был к такому привычен, чтобы Ёнджун подрочил ему в рот. Его глаза, влажные и затуманенные, смотрят сквозь и ничего не выражают. Лишь бы только это скорее закончилось. Сперма течет по подбородку и капает на траву. Альфа обтирает головку члена о лицо Бомгю, вновь хватает за волосы, чтобы толкнуть наземь – знак внимания напоследок. Осевший на траву Бомгю, облаченный в одну только безбожно взмокшую майку, устало смотрит на то, как Ёнджун заправляет член в штаны, провожает его взглядом до машины, без интереса смотрит на свой выброшенный рюкзак. Он (не)своевременно думает о том, что Субин, должно быть, волнуется за него, и сожаление колет его ядовитой иглой, ведь это он теперь не заслуживает такого омегу. Попорченного и выброшенного, грязного от чужой спермы и прикосновений. Ему так плохо, как не было никогда в жизни; нервы, доведенные до предела, в конце концов, сдают, и Бомгю заходится плачем, подтянув колени к груди. Голова раскалывается. Он рыдает так отчаянно, что почти теряет сознание и не слышит, как резко взвизгивает машина, срываясь с места. От нее остается только пыль на дороге.* * *
Бомгю приходит в себя некоторым временем позже, когда становится ясно, что Ёнджун уехал и навряд ли вернется. Стало быть, выбираться придется ему самому: он и без того причинил уйму неудобств, перепачкав все заднее сиденье. С ним остался рюкзак, что уже хорошо. Не без труда, Бомгю подобрался к нему, чтобы достать телефон, и, конечно же, увидел кучу взволнованных сообщений от Субина. Он просто не может написать ему, по крайней мере, не сейчас. Единственным «плюсом» в его ситуации было то, что течка прекратилась. Вероятно, из-за навалившегося стресса, вывезти который тонкий омежий организм так просто не мог. Не время раскисать, бесконечно увещевает себя Бомгю, хотя и находится на грани с новой истерикой, потому что теперь ему страшно. Он не знает, где находится, у него нет интернета и связи, а сам он только что пережил изнасилование. Он боится сказать родителям, стать «жертвой» новых насмешек, но больше всего он боится реакции Субина. Его гложут сомнения и новые страхи, и только инстинкт самосохранения отрезвляет, сподвигает отбросить жалость к себе и встать на ноги. Именно он заставляет хоть немного воспрянуть духом, когда Бомгю обращает внимание на то, что перед ним всего одна дорога, та, по которой его вез Ёнджун. Если он пойдет по ней, то куда-нибудь, да дойдет. Ему добраться бы до людных мест, а там уж он сумеет отыскать способ выбраться. Бомгю переодевается, с омерзением снимая с себя липкую одежду, наспех стирает засохшую сперму с лица. Испорченные шорты он не выкидывает – они служили напоминанием, почему он должен двигаться вперед в его состоянии. Некий элемент «прошлого», державший в тонусе. Собравшись таким образом, Бомгю бросает последний взгляд на место, где все произошло. От вида смятой травы его затошнило.* * *
Когда Бомгю добрел до ближайшей станции, уже совсем стемнело. Наконец заработал интернет, и тотчас же посыпались новые сообщения и звонки от Субина, не находившего себе места. Были также звонки от родителей, и Бомгю мысленно укорил себя за то, что думал, будто им все равно. Однако сообщать о… произошедшем он все равно пока что не был готов. Не им. Конечно же, не было ни одной электрички, поэтому Бомгю просто сел на скамью, думая, что делать дальше. Благо, размышления его не слишком затянулись, потому что их прервал звонок Субина. Бомгю нерешительно нажал на «ответить», но побоялся сказать даже простое «алло». Впрочем, за него говорил его собеседник: – Боже, наконец ты мне ответил! Бомгю-я, ты где? Почему не отвечал на мои звонки? Я чуть с ума не сошел, я так волновался! Алло? Бомгю-я! Ответь мне! Бомгю честно держался и молчал, пока бета заваливал его вопросами. В конце концов, он все же дал волю эмоциям. – Спаси меня, Субин-а, – плачет Бомгю в трубку, сжимая ее так, словно она единственное, что удерживает его на плаву. – Пожалуйста, ты так мне нужен!.. Субин не произнес ни слова, давая ему выплакаться. – Это Ёнджун, да? – произносит он отрывисто, и, не получив внятного ответа, убеждается в своих подозрениях. Его начинает трясти от ярости, пожалуй, самой сильной, которая у него вообще была. Он будто во мгновение взрослеет, отбрасывая все свои чувства и сосредотачиваясь на главной проблеме. – Малыш, пожалуйста, постарайся успокоиться. Все позади, теперь я с тобой. Где ты? Так, понятно… Я сейчас возьму такси и приеду, хорошо? Мне позвонить твоим родителям? – Нет! – взмолился Бомгю, – Приезжай один! Хотя… ты ведь болеешь, так что… – Нет, со мной все в порядке. Я здоров. Я совсем скоро буду с тобой, – успокаивает его Субин, спешно одеваясь. – Держись, я напишу тебе, как сяду в такси. «Все образуется», как мантру повторяет про себя Субин, когда, сжимая в руках телефон, мчит к нужной станции. Ёнджун заплатит за каждую слезу его омеги.